На рассвете их опять вывели из пакгауза. Инженер Цанген в своей форме лимонного цвета, так же улыбаясь и насвистывая мелодию арии герцога из оперы "Риголетто", помахал рукой коммерсанту.
- Этому фраеру скажи, - крикнул долговязый парень из уголовников, этому инженеру... Мы не верблюды. Жратву требуем.
- Передам ваше ценное заявление, граф. Не берусь сохранить всю изысканность речи, а мысль уловил, - хмыкнув, сказал коммерсант и направился к Цангену.
Тот выслушал, затем, погасив улыбку на длинном лице, многозначительно поднял одну бровь:
- Кто есть недоволен? Фамилия?
Повернувшись, коммерсант искал глазами долговязого, но тот сам ответил:
- Кормить обязаны. Закон!
- Он есть недоволен? - вежливо спросил Цанген. - Gut! Мы будем немного учить всех.
Инженер что-то приказал солдатам. Они вытолкнули долговязого из рядов арестантов, повалили на землю.
Долговязый брыкался, но солдат уселся ему на ноги, а второй коленом придавил голову. Пожилой щекастый ефрейтор ловко сдернул его штаны, оголив худые ягодицы, и неторопливо, деловито расстегнул пряжку своего ремня с выдавленными на желтом металле словами "Gott mit uns" ["С нами бог" (нем.).].
- To есть лентяй, - указав пальцем на долговязого, сказал инженер. Хочет много кушать, мало работать. Мы должны не позволять... Вы читаль библия?
Там написано: "Не работал, нет кушать".
- Заповедь апостола, - подтвердил коммерсант.
- Это справедливо, - инженер вскинул правую руку. - А фашизм есть по-русски справедливость. .
Крепкий солдатский ремень просек воздух. Долговязый истошно заорал, вихляя бедрами. Но солдаты крепко держали его. Ефрейтор, видно, имел опыт и хлестал с оттяжкой. Крики Лаптя срывались до тонкого визга, затем при новом ударе обретали басовитость.
- Acht, neun, zehn, - как бы напевая, считал инженер.
Арестанты молчали. Волков увидел, как профессор шагнул было, расталкивая стоящих перед ним арестантов, но его удержали.
- Ты куда, дед? - шепотом произнес самогонщик. - Хочешь сам испробовать? Старый, а ума нет.
Иль у тебя зад луженый?
- Gut, - махнул рукой инженер.
Ефрейтор вытер ладонью потную шею. Солдаты отпустили долговязого. По щекам его катились слезы, подбородок и губы были в грязи. Всхлипывая, он дрожащими пальцами-застегивал штаны.
- За что... меня? Эх, суки...
- Ничего, - вежливо улыбаясь, проговорил инженер. - Надо хорошо работать. Завтра это будет иметь другой, кто плохо работаль сегодня... Повторение - мама учения! - Цанген указал рукой на коммерсанта: - То есть ваш... староста. Будет смотреть за работой.
Однако работать им уже не пришлось. Подъехал мотоциклист-эсэсовец, что-то сказал инженеру. Лицо того удивленно вытянулось.
Арестантов бегом погнали к эшелону.
- Schnellstens!. Schneller! [Очень быстро!.. Быстрее! (нем.)] - кричал инженер.
Охранники начали загонять их в товарные, провонявшие навозом вагоны. Едва лишь закрыли двери, как эшелон тронулся.
Коммерсант беспокойно вертел головой. Слезливо и однотонно завывал долговязый:
- Су-у-ки... О-о... Кишки бы выпустить...
Спустя два часа эшелон остановился Вся станция была оцеплена эсэсовцами. Лежали исковерканные тэнки, обломки вагонов, закопченные, сморщенные цистерны Чудовищной силы взрыв превратил депо в груды битого кирпича, над которыми торчали изогнутые металлические фермы.
Солдаты искали что-то под обломками вагонов.
У разрушенной водокачки толпились офицеры. Длинный ряд мертвецов уже накрыли брезентом, и виднелись только подошвы сапог. Низкорослый худощавый генерал без фуражки, с бледным лицом кричал на молодого оберста, грудь которого была увешана орденами, а правый глаз закрывала черная повязка. Два офицера подошли к обёрсту, сорвали его погоны.
"Это не бомбежка, - думал Волков. - Нигде нет бомбовых следов. Значит, диверсия".
IX
На поляне около дуба лежали трофейные автоматы и винтовки. Под кустами отдыхали бойцы. Андрей увидел Игната с обмотанной бинтами головой и кровавым пятном на месте левого уха. Тут же, на маленьком чемоданчике, сидел худощавый горбоносый человек в нижней рубашке, парусиновых измятых брюках и домашних шлепанцах.
- Я не хирург! - выкрикивал он, поправляя очки и глядя снизу на младшего лейтенанта Крошку. - И не могу оперировать. Не могу!
Откозыряв Солодяжникову, Крошка доложил, что гарнизон в поселке уничтожен, потерь нет, ранен только Игнат.
- А это доктор, - говорил Крошка. - Мы его сонного из постели вытащили... Но теперь буза. Вроде и раны лечить не может.
- Как это не может? - Солодяжников, до смерти уставший, заросший щетиной, грозно взглянул на доктора.
- Да поймите же! Не могу я вынуть пулю из легких! - вскочил тот. - Я врач-терапевт. Хирургию знаю лишь теоретически.
- Терапевт? - приподнимаясь на носках и щуря глаза, удивился Солодяжников. - Вы, извольте знать...
сопля на палочках!
Доктор от возмущения ничего не мог сказать, щеки его покрылись бурыми пятнами.
- Я, мой милый, - ласково теперь проговорил Солодяжников, - когда-то назывался доцентом. И что такое война, знал лишь теоретически... У нас раненые!
Хоть на что-то вы способны?
- Ну хорошо! - угрожающе вымолвил доктор. - Ответственность ляжет на вас. А доценту нужно пользоваться иными словами.
Как бы давая понять, что с таким грубияном не желает более разговаривать, он, подхватив чемоданчик, зашагал к деревьям, где лежали раненые, а возле них были Дарья и ее сестра.
- Я его полчаса уговаривал. За наган даже хватался, - сказал Крошка. И никак.
- Гм! - усмехнулся Солодяжников. - Русскому интеллигенту требуется еще психологический стимул.
- И вам так же? - спросил Андрей.
- Организуйте, лейтенант, все необходимое доктору, - мрачно глянув на него, приказал Солодяжников. - Могли бы сами догадаться!
На кустах развесили плащ-палатки. И в этой импровизированной операционной доктор стал чистить раны, менять присохшие бинты. Дарья и ее сестра помогали ему. Глухие стоны, вскрики, а то и крепкая ругань слышались оттуда. Проснулись дети и бегали между курсантами, радуясь возможности потрогать настоящее, с запахом пороха оружие. И девочка, тоже обрадованная, что мальчишки не заставляют ее играть в войну, устроилаСьна коленях Игната.
Курсанты грызли сухари, рассказывая друг другу о событиях ночи.
- Часовой-то здоровенный дядя. Когда повалили, ухо вон ему откусил.
- Может, выпил до этого и закуски не было?
- Да не откусил, болталось еще, - сказал Игнат, подкидывая на колене девочку. - А младший лейтенант, чтоб не болталось, ножом срезал.
- Они прыгают нагишом, - говорил в то же время другой курсант, - а мы их гранатами. И дом горит...
- А у нас, - перебивал третий, - минометчику пуля в одну щеку вошла, через другую вылетела. Он только зубы выплевывал...
Солодяжников, усевшись на пень, что-то записывал в блокноте.
- Ну-с, - проговорил он, когда Андрей опустился рядом на траву. Лютует доктор?
- Звягину сейчас делает перевязку.
- Тэ-эк-с, - кивнул Солодяжников. - Я вот рассчитываю... Если эшелоны были загружены полностью, а нет основания думать иначе, то выходит семь тысяч пятьсот тонн боеприпасов. По статистике первой мировой войны, чтобы убить одного солдата, расходовалось пять тонн. Значит, полторы тысячи бойцов где-то уцелеют и решат, что им повезло, просто такова судьба. И я еще не учитываю взорванных танков. Что вы молчите, лейтенант?
- Это же условно.
- Все на свете условно и относительно, - он глядел теперь на бегавших ребят. - Дети воспринимают мир, как свою игрушку, а взрослые готовы соглашаться с тем, что обстоятельства играют ими. Кстати, один ноль в вашу пользу. Интеллигент - нечто самостоятельно мыслящее, и значение его в том, чтобы поступки соответствовали мыслям.
Опираясь на костыль из толстого сука дуба, припрыгал Звягин.
