Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Заскрипели колеса отъезжавших двуколок с ранеными.

В пяти шагах от Марго тихо говорили Родинов и Краснушкин.

- Увезли... Почему так в жизни: люди, которым следовало бы встретиться раньше, находят друг друга очень поздно?

- Да-а... - вздохнул художник. - Наверное, потому, что люди торопятся.

- Вы думаете, люди не умеют ждать?

- Нет... Люди не часто умеют поступать так, как им хотелось бы.

- Но и жизнь ведь коротка, - сказал архитектор. - Очень коротка. Чертовски!

А за холмами еще что-то рвалось, брызгали к небу синие языки пламени.

XXVI

Утром в траншее появился комиссар батальона Чибисов. В солдатской шинели, в обмотках и каске, он ничем не выделялся среди бойцов, словно подчеркивая этим, что не знаки различия, а лишь собственные качества определяют место человека.

Его сопровождал незнакомый лейтенант с толстым лицом, кудрявыми баками на щеках и с фотоаппаратом на груди. Увидев Захаркина, комиссар, щуря веселые глаза, спросил:

- Ну, ягодки-маслинки, побил вчера супостата?

- Было.

Когда Захаркин смеялся, то его веснушчатое лицо излучало отчаянную радость.

- Вроде Кутузова, - улыбнулся Чибисов. - И тот с одним глазом, а Наполеона бил... Только вчера еще передовые отряды фон Бока дрались...

- Да сообразили уже, - ответил Захаркин, поглядывая на лейтенанта, который в этот момент фотографировал немецкие танки.

Чибисов подошел к землянке, возле которой умывались девушки, насыпая в ладони друг другу снег из котелка.

- Знаю, знаю про Светлову, - сказал он. - Ее в госпиталь увезли. Жива будет. А вас при первой же оказии отправлю в штаб.

- За что? - спросила Леночка.

- Как за что? - лицо Чибисова приобрело сердитое выражение, и усы, будто окантованные желтизной, грозно задвигались. - Это что еще! Приказ!.. В штабе люди нужны. С корреспондентом и уйдете.

Захаркин довольно жмурил единственный глаз. А незнакомый лейтенант, успевший сфотографировать подбитый танк, разглядывал девушек с затаенным интересом.

- Не разговаривать! - добавил Чибисов, хотя никто и не пытался говорить. - Захаркин, где твои бронебойщики? Корреспондент бронебойщиками интересуется.

- А вот, рядом, - Захаркин указал лейтенанту ячейку, где с противотанковым ружьем возились Краснушкин и Родинов.

- Так вы это... побеседуйте, - сказал Чибисов лейтенанту. - Я до командира роты.

Стараясь не глядеть на девушек, как бы опасаясь, что вся строгость его иссякнет, он торопливо повернулся, зашагал назад. Захаркин весело хмыкнул и побежал следом.

- Ну, вредина, - сказала Наташа. - Это Захаркин подговорил, чтобы нас отправили.

В соседней ячейке, наполовину завалившейся, где были Родинов и Краснушкин, а около стоял подбитый танк, лейтенант уже записывал что-то.

- Это просто, - говорил Родинов. - Идут они. а мы сидим...

- Ясно, - произнес лейтенант, - Сколько за день фашистов истребили? Десять, двадцать?

- Посчитать как-то не сообразили. Виноват.

- Запишем... Ну а танк?

- Танк большой. В него целить - одно удовольствие. Едет, знаете ли, а мы щелк...

- И к самой траншее подпустили? - глядя на нижний люк танка, из которого свесилась рука мертвого немца в зеленой перчатке, спросил журналист.

- Если вдалеке сгорит, никакого проку. А тут и горючее на коптилки взяли, кое-какой харч нам доставили, ну и крыша от бомб.

- Интересно! - засмеялся лейтенант. Он сдвинул карандашом фуражку на затылок и начал быстро писать. Видимо, захваченный радостью, что получится удачный очерк, такой, как и нужен для воспитания героизма, с деталями русской смекалки, возбужденный тем, что находится в боевой линии, где под ногами опаленные гильзы, а за бруствером на исчерненном снегу трупы врагов, он и не подметил скрытой издевки, не подметил, как другой бронебойщик, перетирая тряпкой крупные, в ладонь, патроны, ухмыляется и качает головой.

- Очерк будет называться "Под гусеницами танка", - сказал корреспондент. - Я вам специально перешлю газету.

- Вы из Москвы? - спросила Наташа.

- Да, да, - отозвался лейтенант. - Ночью выехал

- Как там?

- Москва стоит, - бодро сказал он. - Тоже воевали, девушки?

- Мы испугались, - серьезно ответила Лена.

- А-а, - скучным голосом, но игриво поводя карими глазами, протянул тот. - Ну, еще увидимся... Вас я потом сфотографирую.

Сунув блокнот в карман, он ушел, покачивая массивным торсом, догонять Чибисова.

- Откровенность и тут не вознаграждается, - усмехнулся Краснушкин. - А вы, старая перечница, зачем говорили ерунду? Напишет ведь.

- Что я мог еще сказать? - возразил Родинов. - Что пропотел, как в бане, и что хотелось маму звать в шестьдесят лет? Этого словами не расскажешь. А ерунды всегда пишут много .. Что-то Кузьмич запаздывает Раскис, видно, старик. У меня вот сало есть. Между прочим, тут я не врал. Захаркин его ночью из танка достал и с нами поделился. Отличное сало, русское Не побрезгуете?

Он придвинул котелок, в котором лежал кусок розоватого сала.

- Не побрезгуем, - сказала Леночка. - Есть хочется...

- Зажарим по-охотничьи... с дымком, - говорил Родинов, отрезая шпик тонкими ломтями и протыкая их заранее наструганными щепками. Спичкой он зажег эти щепки. Сало трещало, аппетитно румянилось, впитывало дым.

- И на хлеб его сразу... горяченькое, - советовал художник.

- Да, красавицы, - начал опять Родинов, - сколько я жил, а не перестаю удивляться людям.

- Какие мы красавицы? - ответила Марго. - Вот Симочка... это да. Будь я мужчиной, только Симочку и любила. Честное слово!

- Она такая чистая душой, - поддержала ее Наташа, - как в романах бывают.

Архитектор лишь криво усмехнулся. Зная прежние высказывания девушек о Симе, он, видно, не мог уяснить, что женская непоследовательность хранит больше искренности, нежели все их рассудочные выводы.

- В романах? - задумчиво улыбнулся художник. - А представьте, что Эмму Бовари, например... такой, как ее создал месье Флобер, доставили в окопы и под командование нашего сержанта. Много бы валерьянки понадобилось... Это к чему?.. Ходил я по молодости к Льву Толстому в Ясную Поляну и наблюдал. Видел, как Софья Андреевна под каблуком его держит. Асам он был нрава горячего. Тогда и понял, откуда непротивление злу насилием явилось. Буддийская идея, значит, на русский лад. И умный же... ох умный. Глаза точно насквозь других пронизывают. Но в себе разобраться не мог. И понял еще я, что не хватит у меня таланта написать его портрет...

Далекий, еще непонятный гул свалился в траншею.

- Во-оздух!.. Воздух! - прокричал наблюдатель.

Ополченцы вскакивали, надевали каски. Выглянула из землянки Полина с заспанным, сердитым лицом, но тут же глаза ее расширились.

- И-их... Страсть какая! Будто утки летят...

Самолеты, действительно, летели косяком Сверху вились "мессершмитты", как осы над гнездом. Прибежал Захаркин.

- Шпик, черти, лопаете?.. Давай-ка свою бандуру приспосабливай! - И сам начал устанавливать противотанковое ружье дулом к небу.

- И наши летят... истребители, - сказал Краснушкин. - Три пары...

К шестерке истребителей устремились "мессершмитты". Через секунду нельзя было уже разобрать, где какие самолеты, - все завертелось, потрескивали авиационные пушки. Брызнула яркая вспышка, и от нее разлетелись обломки двух самолетов.

- Эх, - выдавил Захаркин. - Тараном взял.

У Марго невольно до боли стиснулись зубы. Как-то ясно вдруг она припомнила голос летчика за столиком "Метрополя", рассказывавшего о таране. А бомбардировщики плыли уже над холмами. Каплями посыпались бомбы. Визг проникал под шинель, холодным гвоздем скреб у лопаток. Она испытала полную беспомощность. Вот когда было по-настоящему страшно.

Выстрелило противотанковое ружье. Ополченец, бежавший по траншее, упал. И Марго повалилась на его ноги.

Земля качалась. Слабо доносился голос Захаркина:

103
{"b":"37659","o":1}