Ничего понять Густав не мог. С кем вели бой?
Он видел, как из воронки сразу выскочили двое:
один упал, рассеченный трассами пуль, а другой, не задетый ими, бежал Густав узнал в нем лейтенанта Штрауса.
Лейтенант свалился на Бауэра, и тот выронил зайца.
- Русские! - прохрипел Штраус - У них в сапогах были ножи.. Огонь!. Гранаты!
- Там есть наши, - сказал Лемке.
- Огонь!
Задыхаясь от бешенства, лейтенант вырвал из руки Лемке гранату и метнул ее. Граната разорвалась, не долетев до воронки. Пулеметчик начал стрелять. Кто-то еще появившийся там, русский или немец, угадать оыло невозможно, скошенный очередью, завалился в молочный лишай дыма. А позади, у русской траншеи, беззвучно горели три сосны.
XXV
- Взгляни-ка, Галицына, чего там? - сказала Полина. И Марго вышла из землянки. У лощины, в темноте, потрескивали немецкие автоматы. Рыжими клубками лопались гранаты, мелькали угловатые тени. Командир роты лейтенант Еськин и сержант Захаркин смотрели в ту же сторону.
- Только немецкие автоматы бьют, - проговорил Захаркин.
- Да, - отозвался Еськин.
Левее черной глыбой застыл подбитый танк. Утомленные за день ополченцы в траншее скребли ложками котелки. Звякал половником о термос Михеич, разливая гороховый суп.
- Горчички, Михеич, не достал? - спросил Родинов.
- Была. И снаряд угодил в повозку. К такому супу надо зеленый лук, ветчину, малосольные огурчики.
А Марго после того, что было, и думать не хотелось о еде, и как бы виделось еще лицо немца с ямочкой на подбородке, где от небрежного бритья сохранился темный завитой волосок.
"А Ленка отчаянная, - подумала она. - Если б не Ленка..."
Бой у лощины внезапно затих. Теперь из-за холмов доносился приглушенный рокот моторов.
- Надо глядеть в оба, - сказал Еськин.
- С полным удовольствием бы, - хмыкнул одноглазый Захаркин.
- У тебя все шуточки, - ответил Еськин.
С холма взлетела ракета. Бледный свет облил нейтральную землю, изорванную колючую проволоку, накренившиеся, точно могильные кресты, столбики заграждений и трупы убитых немцев. В этом же свете появился идущий человек.
- Кто идет? - крикнул Захаркин.
- Уснули, славяне? - отозвался тот.
- Кто идет? - повторил сержант, щелкая затвором автомата.
- Я иду, Сазонов.
Он держал немецкий автомат, из кармана шинели торчали деревянные рукоятки немецких гранат.
- Лейтенант, - присаживаясь на бруствер, заговорил он, - сообщи в дивизию: танки накапливаются за высоткой. Полтора километра...
Тронув ладонью шею, обмотанную полотенцем, Сазонов наморщился, заскрипел зубами.
- Ранен?
- Малость.
- Это вы шумели? - спросил Еськин.
- Мы. Немцев из лощины выбили. А связь у нас прервана. Танки бы артиллерией накрыть.
- Артиллеристы к нам идут, - сказал Еськин. - Ждем.
- Ну? И я подожду. Координаты дам, - он съехал в траншею, обваливая комья земли. - Махра, лейтенант, есть? Сигарету немецкую выкурил, а теперь глотку ершит.
Захаркин развязал кисет, оторвал клочок газеты.
- Как у вас там?
- Обыкновенно .. Девочек только нет.
- Насчет девочек брось, - проговорил Еськин. - Они тоже воюют.
- Ну да, - кивнул тот, прикуривая. - Мы в окопе, когда тихо было, конкурс устроили на самую короткую новеллу, с самым убедительным концом.
- Это зачем? - спросил Еськин.
- О женской психологии такая новелла. Ночь и луна. Он и она. Он: отдайся или смерть! Она: лучше смерть! И... отдалась.
- Ну, ягодки-маслинки! - рассмеялся Захаркин и толкнул его, указывая глазами в сторону Марго.
- А-а... Ох, черт! - Сазонов опять схватился рукой за горло.
Она повернулась и ушла в землянку. Раненые ополченцы лежали на соломе; голые ноги, животы, перетянутые бинтами, клочья окровавленной ваты, серо-пепельные лица точно впитывали багровый жар, исходящий от самодельной печурки. Лена, так и не снявшая каску, подкладывала дрова. Возле Симочки, лежавшей на носилках, был Краснушкин, молчаливый и какой-то потерянный. Наташа и Полина разливали в солдатские кружки чай.
- Не слыхать? - спросила Полина, имея в виду госпитальные фургоны, которые должны были отвезти раненых в тыл.
- Нет, - вздохнула Марго.
- Будто мы одни, - сказал рабочий с перебитыми ногами. - Целый день калечили народ. Где ж успеть...
А чего пальба там вышла?
- Соседи, - ответила Марго. - Немцев из лощины выбили.
Огонь в печурке разгорелся, и Леночка отодвинулась, сняла каску, должно быть забыв, что волосы ее накручены на газетные обрывки.
Эти тайные домашние средства женской привлекательности, спрятанные во время боя под каской, невольно вызвали смех раненых ополченцев.
- Ленка, - испуганно проговорила Наташа. - Закрутки!
- Ну и что? - ответила Лена, деловито распутывая закрутки. Естественно.
- Ох, бабье! - смеясь и всхлипывая от боли, проговорил ополченец с забинтованной грудью. - Ох!..
Захаркин просунулся в блиндаж, удивленно тараща свой единственный глаз.
- Чего гогочете? Давай шевелись по-быстрому. Транспорт есть!
Раненые задвигались, стали перебираться к выходу.
- Вот, - наклоняясь к Симочке, заговорил Краснушкин. - Увезут. Ну, вот... Это ключ, Серафима Ивановна. Квартира в Москве пустая. Если понадобится, когда из госпиталя выпишут...
Зашли два пожилых бородатых санитара.
- Носилки берите, - командовала Полина. - Да осторожней... Ну, прощай, Светлова. Живи!
Взглянув на Краснушкина, она рукавом телогрейки вытерла глаза и закричала санитарам:
- Чего ждете? Бери носилки!
Краснушкин помог санитарам вытащить носилки.
Около блиндажа стояли трое артиллеристов, глядя, как перетаскивают раненых. В чистеньких длинных шинелях, фуражках, не испачканные копотью, они заметно выделялись среди ополченцев. За плечами одного из них висела рация с поднятой антенной.
- Координаты точные, - уверял их Сазонов. - Без дураков.
- Вы что, артиллерист?
- Командовал батареей... Выручайте, хлопцы! Десятка три немецких танков. Раздавят утром.
- Три десятка? - капитан, говоривший с ним, задумался.
- И бронетранспортеры!
- Нас бы устроило гораздо больше, - ответил капитан. - Да ничего не поделаешь.
Он передал в микрофон несколько цифр.
- Какие орудия? - поинтересовался Сазонов.
- Сейчас увидите, - сказал капитан.
Позади траншей в лесу что-то завыло, длинные хвостатые кометы понеслись оттуда, ярко освещая кроны деревьев, фургоны, на которые еще грузили раненых, ездовых, удерживавших испуганных лошадей. Многие ополченцы в траншее испуганно присели. А вой нарастал; казалось, что уже горит небо. И за высотками, где падали хвостатые кометы, растекалось зеленоватое огненное море.
- Что ж это? Что? - спрашивал Захаркин. - Эх, ягодки-маслинки! Во дают... Бог войны!
- Эрэсы, - проговорил Сазонов изменившимся голосом и весь как-то напружинясь.
- Они, - сказал капитан.
Вой реактивных мин оборвался, и небо потемнело, а за высотками что-то само по себе уже горело, взрывалось.
- Боеприпасы рвутся, - определил Сазонов. - Точно залп уложили! На корректировке я всегда пятерку имел.
- Слушай, - произнес капитан, - так за что же тебя из комбатов?
- Было за что, - отмахнулся Сазонов. - Командиру полка в морду дал... Медичка у нас была. За нее. А выяснилось, что сама к нему бегала... Все, пошел я.
Фигура его мелькнула еще раз у колючей проволоки, растворилась в темноте. А Марго вдруг захотелось плакать, и так, как плачут лишь дети, не стесняясь слез, не задумываясь над причиной оттого, что эту причину словами не выскажешь, как часто плакала она в детстве от грустной музыки.
"Я просто глупая... Глупая, - думала она. - Мне же виделся этот Сазонов грубым и отвратительным. А черствыми, грубыми никто не рождается, такими делаются потом... И кто здесь виноват?"
