- Ох, уж запередвигались! Помнится мне, кое-кто совсем недавно чуть половину досок из сцены каблуками не выломал...

Такой случай, действительно, имел место. На репетиции шпилька моей правой туфли попала в щель, и пришлось сначала долго дергать ногой, словно норовистый конь, а потом и вовсе опуститься на четвереньки, чтобы вытащить каблук из пола. Однако, Митрошкин, как джентльмен, мог бы над этим не ехидничать. Как, кстати, и над тем, что я забыла про чертову Мехменэ. Да, действительно, нам давали историю балета. Кроме того, эту самую "Легенду о любви" я смотрела в Новосибирском Оперном. Но, во-первых, училище я окончила не вчера и не позавчера, а во-вторых, в данный момент как-то не до эстетских воспоминаний о "Лебединых озерах", "Щелкунчиках" и "Спартаках". Тут бы в картошке с виноградом разобраться, и в том, кем приходилась Галина Александровна Баранова Елизавете Васильевне Шайдюк, а не во всяких там Мехменэ-Гаянэ...

Гаянэ... Имя всплыло в памяти совершенно случайно. И не имя даже, а название балета. Как сейчас помню нацарапанное синей пастой в крошечной шпаргалке - А. Хачатурян. "Спартак", "Гаянэ"... Гаянэ-Мехменэ... Как же она сказала? Вспомнить бы точно... "Что-то связанное с балетом... Неважно... Ах, да! Имя у неё было интересное"... Простыни! О, Господи! Конечно!

Ножки табуретки с визгом проехались по полу - с такой скоростью я вскочила и рванула из кухни.

- Ты чего? - испугался Леха, откладывая в сторону огрызок огурца. Удостаивать его ответом не хотелось, и попросту было некогда. Все на той же хорошей скорости я влетела в комнату, где сидела бабушка, перематывающая в клубки магазинные упаковки розового мохера.

- Баба Катя, - голос мой от волнения сорвался на визг, - скажите, пожалуйста: когда воск отливают, ведь новые белые простыни нужны, да?

- Да, - она кивнула, ни на секунду не прекращая мотать нитки.

- И их отдают тому человеку, который будет снимать порчу?

- Конечно, доча. Так положено.

- А женщину, которая у вас в Михайловске этим занимается, зовут Гаянэ?

Бабуля, наконец, закрепила недомотанную нить булавкой и взглянула на меня с заметным одобрением:

- Решила, значит, послушать меня, старую? И правильно. Теперь мало кто по-настоящему сглаз лечить умеет, а она - может... Узнать тебе что ли, где она живет?

Я просительно улыбнулась, машинально прикусывая ноготь безымянного пальца и думая о том, что завтра обязательно пойду на "прием" к народной целительнице. Пусть даже голова у Валентины Иосифовны работает совсем не так, как у меня, пусть только в моем воспаленном мозгу теоретически могло заклинить и перепутаться "Мехменэ-Гаянэ". Пусть это две разных женщины, но бизнесом они, похоже, занимаются одним и тем же и, наверняка, знают друг друга: Михайловск - город маленький, а Мехменэ-Гаянэ - это уже попахивает диаспорой... И если все так, как я предполагаю, то завтра к вечеру мне, возможно, удастся узнать, что же случилось в жизни Елизаветы Васильевны Шайдюк, что заставило её распродавать золото и бегать по бабкам, и, главное, считать эту самую жизнь "порченой" и отмеченной злым, коварным "сглазом"...

Леха к новой идее отнесся, как всегда, весьма скептически, однако, заявил, что по всем "Мехменэ-Гаянэ" пойдет вместе со мной.

- Ты же вчера говорил, что все это - фигня на постном масле? уточняла я утром, ощипывая белесый пух со своей коричневой шерстяной водолазки и наблюдая за тем, как Митрошкин застегивает джинсы.

- А я и сегодня так говорю, - невозмутимо парировал он. - Фигня и есть. Пусть даже ты права, пусть твоя Елизавета хотела, чтобы с неё порчу сняли - нам то это что дает? Может, у неё просто зубы выпадать начали или какой-нибудь энурез развился?

- И жена дипломированного врача идет с этими проблемами по бабкам?

- А что тут такого? Это же он - дипломированный врач, а не она! Я вот тоже, например - глубоко образованный, интеллигентный актер столичного театра. Однако общение со мной почему-то ни коим образом на твоем культурном уровне не сказывается...

Я заранее скорчила скучную физиономию, приготовившись к тому, что Леха опять начнет припоминать мне незнание классического балетного репертуара иногда на него нападала просто редкостная нудотность. Но вместо этого он вполне невинно поинтересовался:

- Ты-то, кстати, откуда про все эти правила с простынями знаешь?

- Одноклассница у меня была, Ленка Журавлева. У неё тоже одно время в жизни все наперекосяк шло: то из института чуть не вылетела, то парень к подруге переметнулся. Вот она и ходила к одной тетушке лечиться.

- Ну, а теперь представь, что у жены Шайдюка то же самое. На работе скандалы, что при её характере вполне вероятно, с дочерью - конфликт "отцов и детей", муж - на сторону бегает...

- А золото?

- Какое золото?

- Которое она по соседкам распродавала, - я натянула водолазку и застегнула "молнию" на замшевой юбке. - Про золото не забывай! Конечно, всякие ворожеи и потомственные колдуньи дорого дерут, но не настолько, чтобы последние сережки пришлось продавать. Мне почему-то кажется, что кроме скандалов на работе, у неё были проблемы посерьезнее.

- Да нет, - Митрошкин серьезно покачал головой, - наверное все-таки тарифы у Мехменэ-Гаянэ высокие. Избавить от склонности к серийным убийствам - это же тебе не сантехника дядю Васю приворожить!

Я, мысленно просчитав до десяти, сдержалась и не треснула его в лоб. После чего мы обулись в прихожей, мило распрощались с домашними и вышли из дома. Солнце проглядывало сквозь серые облака тусклым ночным фонарем, колючая снежная крупа летела прямо в лицо. В общем, день начинался просто превосходно!

Однако, буквально через час удача повернулась к нам лицом, на котором читалось некоторое подобие улыбки. Мы как раз подходили к дому номер пять по улице Танковой, оптимистично предполагая, что будет, если нас все-таки встретит здесь кто-нибудь из четы Шайдюков.

- Если Анатолий Львович, сделаешь вид, что просто любишь прогуливаться по окраинам, - успокаивал меня Митрошкин. - А если Елизавета... то какая тебе уже разница? Все равно она завтра за своей запонкой заявится, два дня-то истекают.

Но по газону выписывала круги жизнерадостная Альба Тиннтернэ, а у подъезда стояла степенная Валентина Иосифовна. Завидев меня, она изменилась в лице, как-то сразу помрачнела и скупо поджала губы.

- Валентина Иосифовна, - торопливо залепетала я, отцепляясь от Лехиного локтя и припуская к подъезду. - Валентина Иосифовна, подождите, не уходите, пожалуйста! Я должна перед вами извиниться, я вчера обманула вас с японским хином. Просто очень нужно было поговорить, а я не знала с чего начать.

- Не стоит извиняться, все нормально, - она стояла без перчаток и поэтому спрятала руки в рукава, как в муфту. - Я совершенно не нуждаюсь в ваших объяснениях!

Тон яснее ясного свидетельствовал о том, что даже тысячей извинений мне не удастся искупить свою вину. Примерно так же гадко я ощущала себя "на ковре" у директора школы, когда однажды, в глубоком детстве, попала мячиком-попрыгунчиком в портрет кого-то из членов политбюро.

- Но Валентина Иосифовна!..

- Чего вы ещё хотите, Женя? Разыгрывайте спектакли у себя в театре, если вы, конечно, на самом деле, актриса.

Леха тоскливо закатил глаза к небу и, засунув руки в карманы, отправился бродить по газону, Тина немедленно затрусила следом с веселым сопением - видимо, его она сочла достойным своей благосклонности. Я же виновато опустила голову и подковырнула носком ботинка вмерзший в снег камешек:

- Я понимаю, что все это выглядело ужасно некрасиво, и вы, наверное, чувствуете себя обманутой. Но я соврала только в том, что касалось собаки. Про Галину Александровну - почти все правда.

- Почти? - она едва заметно усмехнулась. - Вы сегодня демонстрируете просто чудеса честности. Осталось только узнать, что вам от меня нужно. Или вы сегодня - прямиком к Шайдюкам?