Елена Тимофеевна глухо охнула и прикрыла ладонью рот...
Меня приглашали к следователю Карташову к трем часам. Но уже в два я была полностью собрана и сидела на диване в Лехиной комнате, нервно обкусывая краешки ногтей. Сам Митрошкин старался хранить вид веселый и невозмутимый. Пытался шутить - правда, в основном неудачно, и всячески "подбадривал" меня интересными историями "из жизни" о том, как убийцы настигали свидетелей преступления, и о том, как люди, сначала вызванные, как свидетели, в результате искомыми убийцами и оказывались. Какой-то бывший Лехин одноклассник работал в местной милиции, поэтому подобных "страшилок" в Митрошкинском арсенале было предостаточно.
В половине третьего я не выдержала и истерически заявила, что лучше буду дожидаться своей участи непосредственно перед кабинетом. Леха надел куртку, помог мне влезть в рукава крашеной "лисы", и мы вышли из квартиры, провожаемые тревожным взглядом Елены Тимофеевны и почти беззвучным шепотом бабули, проговаривающей какую-то молитву.
Михайловское отделение милиции находилось примерно в трех кварталах от Лехиного дома, поэтому до него мы дошли, естественно, пешком. Двухэтажное здание с покрытыми серой краской стенами и зарешеченными окнами не внушало никаких оптимистических чувств.
- Сиди тут и жди меня, - скомандовала я дрожащим голосом, оставила Митрошкина на лавочке возле входа, а сама толкнула плечом тяжелую деревянную дверь с заржавевшей железной ручкой. Если бы кто-нибудь в этот момент спросил, что, собственно, меня так пугает, я бы не нашлась, что ответить. Вроде бы ни в чем, кроме того, что умолчала про бутылку, я не виновата. Более того: на самом деле, никого не видела, ничего подозрительного не слышала и следствию ничем полезна быть не могу! А коленки все-таки противно дрожат, и в животе так холодно и пусто, как будто в больной зуб собирается залезть своими острыми инструментами неопытный стоматолог, только вчера закончивший мединститут...
Однако, следователь Карташов вовсе не был похож на стоматолога - ни на юного, ни на умудренного жизнью. Стильно подстриженный, с легкой темной щетиной на щеках, да, к тому же, одетый в черную шерстяную водолазку и серый костюм с некогда модным двубортным пиджаком, он напоминал, скорее, действующего премьера какого-нибудь драматического театра. Поздоровался он спокойным и ровным голосом, на стул у стены указал легким кивком головы. Я присела и отчего-то почувствовала себя спокойнее. Этот человек внушал мне гораздо больше симпатии, чем не в меру крутой "техасский рейнджер".
Карташов, тем временем, внимательно изучил мой паспорт, пролистал его сначала туда, а потом обратно, словно надеялся обнаружить между страницами папиросную бумагу с какой-нибудь шифровкой. Что-то записал на большом зеленоватом листе и задал первый вопрос:
- Если я правильно понял, Евгения Игоревна, вы прописаны в Новосибирске, а временно зарегистрированы в городе Люберцы Московской области?
- Да, все верно, - я с готовностью кивнула.
- А что вы делаете в Московской области, если не секрет?
- Не секрет, конечно. Играю в театре. Я - актриса по образованию, приехала в Москву попытать счастья...
- Все понятно, - Карташов едва заметно усмехнулся. - И счастье, видимо, улыбнулось?.. Ну, а у нас в Михайловске вы какими судьбами?
- А сюда я приехала вместе со своим... приятелем. Мы хотели встретить Рождество с его семьей, на лыжах покататься, отдохнуть...
- И как же зовут вашего приятеля?
- Митрошкин Алексей. Мы с ним вместе работаем... Скажите, а зачем меня, вообще, сюда вызвали? Я же ещё в профилактории рассказала все, что знала!
Следователь, однако, мой вопрос проигнорировал, быстро и как-то по-мышиному поскреб шею и уточнил:
- Значит, это он проживает по улице Плеханова 32, и в его квартире вы, на данный момент, остановились?
Непонятная тревога, отступившая было на задний план, снова стиснула мое горло.
- Да, я сейчас живу с ним, с его мамой и его бабушкой.
- Хорошо, Евгения Игоревна. Теперь вот на такой вопрос, пожалуйста, ответьте. Во время вашего пребывания в Москве пересекались ли вы каким-нибудь образом с погибшей Барановой Галиной Александровной? И, если пересекались, то когда и при каких обстоятельствах?.. Я понятно формулирую?
Теперь он смотрел на меня своими темными глазами очень внимательно и почти насмешливо. Мне же резко, просто в мгновение ока, разонравились и его импозантный вид, и трехдневная щетина, и дурацкий двубортный пиджак с дешевыми пластмассовыми пуговицами.
- Нет! Никогда я с ней не пересекалась, и увидела её здесь, в профилактории, первый раз в жизни.
- Вы уверены? - взгляд его ясно говорил: "Только не пытайся врать, поймаю - хуже будет, а я тебя обязательно поймаю!"
- Абсолютно уверена... Послушайте, я всего-то в Москве меньше полугода, никого там и не знаю толком - ну, кроме, конечно, ребят из труппы. Наверное, на самом деле, кажется подозрительным, что мы обе оказались из Москвы, и ещё я с ней, к тому же, разговаривала накануне убийства, но ведь это чистой воды случайность!
- А то что вы - единственная, покинули профилакторий в первые же часы после произошедшего - тоже случайность? Вы молоды, у вас, наверняка, здоровая нервная система, чего, судя по медицинской карте, не скажешь о желудке. В карте, кстати, указано, что поступили вы едва ли не в тяжелом состоянии. Что, наступило такое внезапное улучшение, что вы решили не продолжать курс лечения?
- Но мне, действительно, стало лучше.
- За два дня?
- Да... И потом, я ни за что не осталась бы там после убийства! Мне, вообще-то, только вчера утром про вашего маньяка рассказали, иначе я бы и в Михайловск ни за что не приехала!
- И, возможно, поступили бы разумно, - глухо, себе под нос, пробормотал Карташов. - Так значит, вы утверждаете, что до вашего заезда в профилакторий с Галиной Александровной Барановой не встречались, общих знакомых не имели и, вообще, познакомились только здесь, в Михайловске?
- Я вам уже говорила.
- Тогда будьте добры, скажите ещё кое-что: полное название вашего театра, его адрес и фамилию главного режиссера... В Люберцах, кстати, проживаете по улице Юбилейной?
Я побелевшими от страха губами пролепетала, что в Люберцах именно по улице Юбилейной и проживаю, что театр находится в пяти минутах ходьбы от станции метро "Новокузнецкая", и что фамилия режиссера - Мжельский. Мне уже представлялось, как милиция допрашивает престарелого Ивана Ильича на предмет моей благонадежности и склонности к серийным убийствам, а он, краснея и бледнея, клянет последними словами бедного Митрошкина и тот день, когда согласился принять меня в труппу.
- Ну, что же, - Карташов перевернул листок и подвинул его ко мне вместе с синей шариковой ручкой, - если вам больше нечего сообщить следствию, не смею задерживать...
"Рассказать или не рассказать про бутылку?" - промелькнуло у меня в голове. - "Рассказать или не рассказать? Алиске молчать обещала, она на меня рассчитывает... Фу ты, детский сад какой-то!"
- ... Ознакомьтесь, пожалуйста, и, если все верно, подпишите... А также постарайтесь в ближайшие несколько дней никуда не выезжать из Михайловска. Возможно, мы вас ещё вызовем.
- Зачем?
- Как свидетеля по делу об убийстве, конечно, - он невозмутимо поправил ворот своей шерстяной водолазки, кое-где посыпанный мелкими чешуйками перхоти. - И убедительная просьба: если вспомните и захотите рассказать что-нибудь важное, немедленно свяжитесь со мной вот по этому телефону.
Желтый бумажный квадратик с написанным черной пастой телефонным номером я взяла деревянными, негнущимися пальцами, на ватных ногах дошла до двери кабинета. Никто пока не хватал меня и не собирался сажать в тюрьму. Да и обвинений, собственно, никто не выдвигал даже в виде версий. Ну подумаешь, тоже приехала из Москвы! Подумаешь, сбежала из профилактория сразу после убийства (Черт бы побрал это мое трусливое благоразумие!) Однако, мне уже явственно мерещился запах тюрьмы, скрип нар и злые лица моих будущих сокамерниц - насмешливых, жестоких теток, посаженных сюда за самые настоящие убийства и грабежи...
