Когда Ленин первый раз остался на второй год, он уже тогда учителей невзлюбил. Написал в туалете «Учителя-мучители, невинных душ — губители». Сам подумал: «Как подрасту, силенок поднаберусь, я вам устрою праздник, гнилая интеллигенция. С попами вместе… В рот вам — компот!» Попов он тоже не любил. А то жируют гады, брюхом прут вперед, короче, пьют народную кровь. Так не пойдет.

Забросил он тогда гимназию, учеба — не волк, в лес не убежит, стал книжками промышлять. Подешевле возьмет — подороже продаст. Все, глядишь, копейка к копейке прилипнет, денежка к денежке. Прибыток — не убыток. А простой народ уже и тогда книжками сильно интересовался, только он еще необразованный был, темный, но к знаниям стремился. Хорошо их покупал. Прямо сметал с лотка.

Скоро у Ленина и капиталец составился. Купил он себе гороховый жилет, кепку с пуговкой и шарф-кашне. Стал по тротуару взад-вперед расхаживать, а бородку в парикмахерской подстригать. А как поторговал еще пару лет, поднабрался основательных знаний, пошел обратно в гимназию, — хрясь им, учителям, знаниями об стол, сдал все экзамены экстерном, даже золотую медальку отхватил. А за хорошие знания дали ему еще и путевку на Женевское озеро, отдохнуть от трудов праведных.

Приехал он на Женевское озеро, а озеро — здоровое, только народа не видать, ни бедных, ни богатых, одна только утка плавает посередине. Подивился Ленин нимало: ничего себе курорт, в рот всем — компот, ни одного калеки не видать, одна только утица плавает!

Снял он жилет, кепку, подплыл к утке, спрашивает:

— Ты что это, Серая Шейка, плаваешь одна в горестном одиночестве, куда это весь народец запропастился?

— Кряк, — отвечает утка и хитро смотрит на него глазом-бусинкой.

— Не понял… — говорит Ленин, сам подгребает под себя руками, дна-то в Женевском озере нет и утонуть недолго.

А утка опять:

— Кряк, — и хитро смотрит на него другим глазом-бусинкой.

— Ну что ты, птица, заладила: кряк да кряк! Ни по-русски, ни по-французски слова не добьешься! С яблоками бы тебя хорошо зажарить, двоечница! — плюнул Ленин с досады и обратно поплыл…

А утка пристроилась сзади и давай его в затылок клювом долбить… А у Ленина шевелюра пышная, была, знатная, как у Карла Маркса, только бородка пожиже. А утка долбит и долбит, щиплет по волосинке. Он бы и рад ей шею свернуть, да никак изловчиться, поймать ее не может, сильно она верткая оказалась. Пока добирался до берега, утка всю макушку ему выщипала.

Вылез Ленин из воды, тронул себя за голову — мать честная! — как ни бывало волос! Наголо обрила, зараза!

А Лениновы учителя тоже не дураки были. Раз уж Ленин сдал наконец все экзамены, да еще и медальку золотую отхватил, значит, они тоже могут расслабиться. А то все не могли, сильно за него переживали, что никак сдать не может. Наградили они себя путевками на Женевское озеро и поехали с честью.

Приехали, а на озере хорошо — нет ни души, никто воздух не портит и свет не застит, один только Ленин посередине плавает, с уткой разговаривает.

А у учителей с собой корзинки со съестными припасами: с ветчиной, с сыром, с винцом, все как надо, отдыхать — так отдыхать, а то Ленин их за время учебы измучил, довел до белого каления. А теперь, видишь, плавает посередине, с уткой беседует. Умный, значит. И птиц жалеет, и они его понимают. Выходит, не зря учили.

Стали они выпивать и закусывать, на солнышке греться — путевки как раз на летние каникулы пришлись. Хорошо за границей отдыхать, не то что дома. Дома — одна тоска смертная с дураками-гимназистами и женами-неряхами. А тут можно и со швейцаркой познакомиться, они — сдобные, или хоть с немкой, эти — тоже толстые.

А Ленин на берег вышел, отжал трусы, только собрался закурить, а спички, пока плавал — отсырели. Вот, в рот — компот! А курить хочется невыносимо. Повертел он головой в надежде кого-нибудь обнаружить, смотрит сидит невдалеке честная компания, пьянствует. Решил он у них огонька попросить.

Поближе подошел, глядит — а это его бывшие учителя, педагоги! Уставился он на них в полном недоумении… И они его тоже узнали.

— Ты, что ли, Ленин?! — тоже сильно удивились.

— Я, кто же еще… — потупился Ленин, у него еще обида на них не прошла.

— Ну так иди к нашему шалашу, выпей да закуси.

Присел Ленин с краешку, неудобно не присесть.

Тут они разглядели, что он лысый.

— А ты что это лысый-то? — спрашивают. — Вот как бедный голову на экзаменах перенапряг… А как ты хотел? Медальки-то золотые, они, брат, так просто не достаются.

Ленин отмахнулся.

— Да это утка подгадила, выщипала, пока плавал… Серая Шейка проклятая! — и погладил себя с грустью по голове. — А куда это весь народец запропастился, никого на озере не видать?

— Как куда? Ну, ты даешь! Значит, здорово голову перетрудил… У них здесь в банках ставку процентную подняли на вклады, вот они все и поскакали в банки — и швейцарцы, и иностранцы-засранцы, очередь занимать.

— Да что вы! — подскочил Ленин, как ошпаренный. — А я то чего сижу, прохлаждаюсь? Тоже побегу. А вы сами-то чего, — обратился Ленин к ним, чтоб подсказать, — не бежите?

А учителя сладко жмурятся.

— А мы уже того… сбегали…

— Ну, тогда и я тоже… побежал, — подхватил Ленин баульчик с деньгами и понесся очередь занимать… Что он лысый, что ли?

А утка вылезла на бepeг, отряхнулась и пошла к учителям пировать… Она их утка-то оказалась, педагогов, она у них в гимназии в живом уголке жила, а сама ученая была. Как выписали себе учителя путевки на Женевское озеро, так и eй тоже выдали, пожалели, пусть отдохнет. А то она с дураками-гимназистами тоже порядочно намучилась, они-то ей перья выщипать лезут, а то и шею свернуть норовят.

Выдали ей путевку, взяла она ее в зубы и первая сюда дунула… Пока учителя поездом ехали, она по воздуху прилетела, быстро получилось. Увидела Ленина на озере и решила на нем отыграться, постричь его бесплатно, а то слишком умный выискался. Ну и что, что Ленин? Видали мы таких ленинов!

С тех пор Ленин и стал ходить с лысой головой, даже знаменитым стал. А все думали, что это у него от библиотек. И многие потрогать хотели: очень ли гладко? А он никому не отказывал, потому что добрый был, всем давал потрогать, а особенно рабочим, этим — ничего не жалко.

А сам жареных уток полюбил с яблоками, все думал: может, когда Серая Шейка попадется, хотел косточками ее сладкими похрустеть.

Уж на что Ленин хитрый и умный был, а все-таки однажды захомутали его и в Сибирь законопатили, в ссылку. Прибыл он в Шушенское и за голову схватился: куда попал? А в Шушенском в то время ни кабака, ни бардака не было, одна Надя, круглая дура, со всех сторон. Скукота. Да что там скукота — тоска зеленая.

Решил он тогда в бега податься. Душа праздника запросила. Стал среди ссыльных напарника себе подыскивать. Вдвоем-то всегда ноги делать сподручней и веселей. Спрашивает одного:

— Ты, товарищ, по какой части мотаешь, по политической?

А тот сконфузился.

— Да нет, я, друг, того, больше по уголовной…

— Ах ты, какая незадача! — вздохнул Ленин, да делать нечего, хоть с чертом, а бежать надо, сильно ему хочется огни Петербурга увидеть. Взыграла душа, просит праздника.

Ладно, подговорил он уголовного, пошли они в побег… День бегут, другой, оглянутся — погони вроде нет. Хорошо. А Наде он сказал, что на охоту пошел, лису ей на воротник подстрелить. А она пофорсить сильно любила, заядлая модница была. Пусть подождет, думает Ленин, обещанного три года ждут. Сам радуется: обманул-таки кралю.

Ленин первым бежит — шпарит будь здоров, да он всегда на ногу легкий был. Но и уголовный товарищ — не промах, тоже шустро бежит, за Лениным держится. А тайга им как мать родная, — не выдаст. Уже и Минусинск промахнули, и Абакан, держат курс строго на Петербург. Хорошо им вдвоем бежать, сподручно и весело.