Обжигая легкие морозным воздухом, Федор добежал до домика проходной, ворвался в него и плотно закрыл за собой дверь. Тут он облегченно вздохнул, сняв шапку с мокрой от пота головы, и осторожно оглянулся: птенец с приоткрытым клювом бился крыльями о стеклянную дверь.

- Кыш, гадкий утенок! - махнул рукой Федор. - А то я из тебя котлету по-киевски сделаю!

Проверив, хорошо ли закрыта дверь, он направился на выход, держа наготове пропуск.

- Разрешите взглянуть, - стоявший на проходе незнакомый вохровец ("Где же дядя-Миша-"Спартак"-чемпион?!") взял у Федора пропуск и, даже не заглянув в него, медленно положил себе в карман.

- Вы что?! - удивился Федор.

- Время знаешь сколько? - спокойно спросил вохровец.

Федор посмотрел на часы над турникетом: 14:05, а рабочий день заканчивается в шесть.

- Так сегодня ведь суббота, короткий день! - нашелся он.

- Что суббота, я и сам знаю, - зевнул вохровец, - а про короткий день ничего говорено не было. Неси разрешение от начальника, тогда и выпущу.

- Я лучше здесь... постою, - Федор в отчаянии оглянулся на дверь.

- Здесь не полагается - не стоянка!

- Та он боится, шо его отот цыпленок за жопу чикнет, - жуя яблоко, из камеры хранения для крупных вещей вышел второй вохровец.

- Нехорошо! - непонятно откуда взялся третий, на голову выше первых двух. - Все работают, а мы тут боимся.

За дверным стеклом раздался противный резкий крик - Федору показалось, что "цыпленок" смеется. Он попятился к стене, почуяв, что против него затевается что-то нехорошее.

- Птычка, птычка, птычка-невеличка... е-е! - третий вохровец резко выбросил широкую ладонь, сложенную лодочкой, к мошне Федора, а когда тот инстинктивно согнулся, схватил за кисть его левую руку и больно скрутил ее за спиной. - Налетай, ребята! - весело гаркнул он, разворачивая Федора лицом к стене.

Налетевшие "ребята" живо стянули с Федора до самых ботинок брюки вместе с трусами и с хохотом и гиканьем выпихнули его за страшную дверь. Федор упал, стреноженный собственными штанами. "Кля-кля-кля", - застучал птенец зубастым клювом над его оголенным задом. Федор закричал, испугавшись боли, и... проснулся в холодной мутно-розовой жидкости.

Он зачерпнул синей дрожащей ладонью жидкость: молоко с кровью! С трудом он встал, пошатываясь, на слабые ноги и вскрикнул от режущей боли. Как оказалось, во сне он раздавил своим весом выпавшую из руки коньячную рюмку, и теперь из его ягодиц торчало несколько крупных кривых стекол, по которым, как по желобкам, стекала кровь и капала на кафельный пол. Вывернувшись перед зеркалом, он вытащил трясущейся рукой скользкие стекла - боль тотчас ушла, и кровотечение прекратилось.

"Вот и попил дорогого коньячку", - грустно подумал Федор, но уже в следующую минуту почувствовал, как по его телу разливается живительное тепло, приятно покалывающее обескровленные конечности. Он посмотрелся в зеркало: его иссиня-меловое лицо медленно приобретало розовый оттенок, а холодный нос становился из темно-сизого светло-лиловым. По телу прошла горячей волной крупная дрожь, будто кто-то заряжал его жизненной энергией. "Больной скорее жив, чем мертв", - сказал Федор своему отражению, хлюпая оттаявшим носом. Напоследок его передернуло, и все неприятные ощущения были сброшены. Повеселев, он решил проверить свою догадку: послюнявил палец и стер со щек остатки запекшейся крови - ночных царапин и след простыл, как будто они были нарисованы! "Так и есть, регенерация!!" - вспомнил Федор научное слово.

Выпив залпом из хрустального фужера сто граммов водки "Абсолют" ("С выздоровленьицем!") и закусив апельсином из вновь наполнившейся фруктами вазы, Федор собрался было одеться, но одежды своей не нашел. "Что за шутки?!" - возмущенно подумал он. Тем не менее, на кровати он обнаружил в нераспечатанных целлофановых пакетах комплект нижнего белья, футболку с надписью "Я люблю Хелл-Сити", вареные джинсы с лейблом "999" ("Что за фирма такая?!") и кожаную куртку с десятком металлических "молний". Кроме того, возле кровати стояли черные ботинки типа армейских, с высокой шнуровкой. "Будем считать, что произошел небольшой натуральный обмен, - сказал себе Федор, облачившись в новую одежду. - Как по мне сшито!" Он посмотрел в зеркало и остался доволен своим модным видом: "Центровой", да и только! В Москве за такие шмотки три зарплаты вместе с квартальной премией барыгам выложишь!"

Уже собираясь выходить из номера "на осмотр местных достопримечательностей", Федор увидел на журнальном столике конверт, надписанный его именем. Из конверта он извлек прямоугольную пластинку с закругленными краями, на лицевой стороне которой была надпись "Хелл Банк", крошечная голограмма, изображающая золотой череп, и выдавленные номер и имя владельца, а на обратной стороне блестела магнитная полоска. "Кажется, такая штука описывалась в "Правде" в статье "Счастье в кредит?" - вспоминал Федор. - Где же я ее читал? Ах, да, всего три дня назад на стенде возле остановки, пока троллейбус ждал... И называлась там эта штука "кредитной карточкой". Хрен с ним, со счастьем, но хоть за гостиницу будет чем расплатиться!"

Федор спустился на лифте на первый этаж и вышел в холл отеля. "Да, это тебе не у Пронькиных... Умеют создать настроение, черти!" - восхищался он, оглядывая непривычный для него холл: сверкающие золотистыми вкраплениями стены со струящейся по ним прозрачно-чистой водой, обложенный камнями прудик с цветущими кувшинками, изумрудные листья которых подсвечиваются снизу серебряным светом, буйно-зеленый сад посредине прудика со сладкозвучными птицами в ветвях, густо усыпанных яркими ягодами крошечных электрических лампочек.

Выйдя на улицу, Федор оглянулся на здание отеля, ожидая увидеть чудо архитектуры из стекла и бетона... Перед ним стояла неказистая семиэтажная коробка из грязно-серого кирпича, единственным украшением которой была красная неоновая вывеска на крыше: "Содом". Федор в недоумении повертел головой по сторонам: кругом - точно такие же невзрачные каменные кубы с пробитыми в них квадратными отверстиями для прохода света и воздуха, в пыльных стеклах которых холодно сверкает отражение Белой звезды; между ними - прямая грязная улица, заставленная по краям разбитыми автомобилями и вонючими мусорными баками; возле баков облезлый пес с выпирающими наружу ребрами жадно слизывает с тротуара бледно-желтые помои. Невеселый пейзаж дополняла широкая автомагистраль (точнее, ее изнанка), возвышающаяся надо всем остальным на гудящих железных сваях, осыпающихся бурой ржавчиной.

"С высоты птичьего полета все это выглядело более привлекательно", - отметил Федор, вспомнив адскую телерекламу. Его преследовало такое чувство, будто он смотрит на тело обнаженной красавицы в микроскоп. Однако всмотревшись в бесконечную даль прямой, как струна, улицы, Федор различил в дымном мареве горизонта темные контуры исполинских свечей. "Похоже, экскурсионного автобуса не подадут, придется на своих двоих, небоскр... твою мать!" - выругался он про себя, направляясь к высотным громадинам, которые, безусловно, не могут находиться нигде иначе, как в центре города, - Федор в этом не сомневался.

Автобус все же появился, правда не экскурсионный, и только после того, как Федор отмахал с добрый километр пути. Федор проголосовал, и автобус остановился, вздохнув передними дверьми. В салоне, кроме него, было всего три человека: совсем дряхлая старушка, очевидно умершая своей смертью на девяносто каком-то году, и два пожилых корейца, один из которых что-то бойко рассказывал другому. Федор стал от нечего делать прислушиваться к звучной чужой речи, и с удивлением обнаружил, что все понимает: кореец рассказывал своему приятелю историю о том, как вчера он принял слишком большую дозу снотворного и так крепко уснул, что проспал почти сутки и проснулся с обгрызанным ухом - должно быть, крысы поработали.

"Или он врет, или я брежу", - подумал Федор, глядя на целые уши корейца. Хотя... мочка правого уха была несколько светлее мочки левого. "Регенерация! - вспомнил Федор. - Целые органы снова отрастают! Значит, я не брежу... Вот здорово, никаких инъязов кончать не нужно!" Федор несколько повеселел: теперь его по крайней мере не волновала проблема преодоления языковых барьеров в интернациональной среде.