Величка без стука распахнула ко мне дверь.
- К вам Христо.
- Не помешаю? - он уже сам появился на пороге.
- Что-нибудь случилось? - встревожился я.
- Решительно ничего, - успокоил Ботев. - Просто решил вас навестить.
Он пересмотрел лежащие на столе книги и вздохнул.
- Завидую, у меня сейчас нет времени для чтения.
Потом сел и приступил к тому, ради чего, собственно, он пришел:
- Помнится, вы просили помочь вам найти одну русскую женщину?
Еще бы не помнить.
- Стахова! - воскликнул я и тут же поправился: - Инсарова! Елена Инсарова!
Ботев улыбнулся.
- На самом деле, вы знаете, ее зовут иначе. Но для вас пусть она останется Инсаровой. Да, я говорю о ней. Вы хотите ее видеть?
- Не столько видеть, сколько выполнить данное мне поручение.
- У вас еще цела вещь, которую вам дала ее мать?
Я с упреком глянул на Ботева.
- Прошу простить, могло случиться всякое, - извинительно сказал Ботев.
- Серьги при мне, и я готов их отдать.
- Вот и захватите их с собой. Вам устроят свидание с Еленой... Еленой Николаевной Инсаровой. Но хочу предупредить, что свидание это сопряжено с риском.
Я сделал жест, означавший, что меня это не пугает.
- Потому что вам придется отправиться в Болгарию, - закончил Ботев.
- В Болгарию? - воскликнул я. - Да я давно мечтаю...
- Мечты тут ни при чем, - сухо остановил меня Ботев. - Ее уговорили встретиться с вами, хотя сама она не жаждала этой встречи. Обстоятельства складываются так, что она не может покинуть Болгарию, поэтому ехать придется вам.
- Когда? Куда? - с готовностью воскликнул я.
- Через несколько дней, - объяснил Ботев. - Вас проводят, переправят из Журжево в Рущук. Вы встретитесь и тут же назад.
- Но почему же? - попытался возражать я. - Попасть, наконец, в Болгарию...
- Потому что это грозит опасностью и ей, и вам, - жестко продолжал Ботев. - Вы едете не путешествовать, а выполнить поручение и тут же вернуться.
Я понял, что спорить бессмысленно.
- Будьте готовы к поездке. Ни документов, ни вещей с собой не брать. Вам не доведется воспользоваться пароходом.
Ботев ушел, оставив меня в волнении, которое нарастало. Года четыре назад я заикнулся об этой встрече, но ни Ботев, ни позже Левский не придали, как мне казалось, серьезного значения просьбе. Ан нет, оказывается, все это время Ботев хранил в памяти мое обращение, что-то предпринимал, и вот всему свое время - настал срок моей встрече с Еленой Николаевной Стаховой, встрече, на которую я уже, честно говоря, не очень и рассчитывал.
Судьба преподнесла сюрприз. Что ни говорите, такое не выдумать ни одному литератору: мне предстояло увидеть героиню литературного произведения самого Ивана Сергеевича Тургенева, которая оказалась доподлинной женщиной, а вовсе не плодом его богатой фантазии.
Я кинулся к книжной полке. Роман был в числе книг, какие сопровождали меня все время моей жизни в Бухаресте. Я перелистывал страницу за страницей, вбирая в себя подробности, относившиеся к Елене. Какой она стала сейчас, милая тургеневская девушка, ушедшая из дома, покинувшая Россию ради выполнения "дела" Инсарова - освобождения родины? Как сложилась ее судьба?
"Но уже мне нет другой родины, кроме родины Д. Там готовится восстание, собираются на войну, - написала она матери перед тем, как отплыть в Зару с гробом Инсарова. - Я не знаю, что со мною будет, но я и после смерти Д. останусь верна его памяти, делу всей его жизни".
Кто она теперь, что делает? В ближайшее время я должен был получить ответ на эти вопросы... Действительно, через несколько дней Ботев вновь появился у меня. Он был сосредоточен, спешил сам и торопил меня.
- Готовы? Деньги с собой взяли? А та вещь?
Я указал на старые ботинки, извлеченные из баула, - они были у меня на ногах.
- Отправляйтесь на вокзал и на ближайшем поезде - в Журжево. Там, на площади, запоминайте, станете у входа в кофейню. К вам подойдет мужчина в шапке из серого барашка и передаст привет от Димитра. Отдайтесь на его волю и ни о чем не беспокойтесь.
Все так и произошло. В Журжеве ко мне подошел парень, не мужчина, а именно парень лет двадцати, поправил на голове серую смушковую шапку и сказал:
- Привет от Димитра.
И пошел, не оглядываясь, уверенный в том, что я следую за ним. Он привел меня на берег Дуная.
В стороне от пристани на воде покачивалась черная просмоленная лодка. В ней сидел другой парень и виднелись рыбачьи снасти.
- Лезьте, - приказал мой спутник, первым прыгая с берега.
Я забрался в лодку, и меня отвезли на один из прибрежных островков. Там указали на шалаш, едва заметный среди зарослей камыша.
- Побудете здесь, - сказал мой провожатый. - Ночью мы за вами придем. Кроме нас, никто не должен здесь появиться, но если что, скажете, приплыли порыбачить.
Они бросили возле меня на песок сачки, удочки и уплыли. Я покорно стал ждать темноты. Лежал в шалаше и размышлял обо всем, что случилось со мной после смерти матушки. И, признаюсь, ни о чем не жалел.
Ночь пала на землю внезапно. Сумерки клубились, клубились, и вдруг природа погрузилась в темноту. И тут же раздался плеск весел. Свистнула во тьме птица, свистнула еще раз. В проеме шалаша появилась фигура, это был тот же провожатый.
- Что ж вы не откликаетесь? - упрекнул он.
А мне и невдомек было, что это меня вызывают свистом.
- Пошли, - поторопил провожатый. - Какие-нибудь документы есть с собой?
- Нет, - сказал я. - Было велено не брать с собой ничего.
- Верно, - одобрил спутник. - Думаю, все обойдется. Но если нас задержат, говорите, что едете на свадьбу. Еще лучше - притворитесь пьяным. Можете?
- Попробую, - пообещал я.
Лодка ожидала в камышах. Мы забрались в нее, оттолкнулись. На веслах сидел мой второй спутник. За все время совместного нахождения в лодке он так и не обмолвился со мной ни одним словом. По сноровке, с какой мы плыли, я понимал, что обоим провожатым не впервой перебираться таким манером через Дунай.
Ночь стояла темная. Вода была черным-черна. По воде бежали неясные серые тени. Волны поплескивали, а ударов весел о воду я не слышал. Сколько времени мы плыли, затрудняюсь и сказать. То казалось, что мы стремительно пересекаем реку. То было полное ощущение, будто еле-еле движемся. Но вот впереди замелькали огоньки. Их становилось все больше. И я ощутил, как днище лодки зашуршало по песку.
- Быстро выскакивайте!
Разглядеть что-либо было мудрено, и я, конечно же, замешкался. И потому очутился по колено в воде. Раздосадованный, судя по тому, как он брал за руку, провожатый вывел меня на берег и шепотом сказал:
- Идите за мной и ни на что не обращайте внимания.
Пустырем мы дошли до каких-то сараев, свернули в темный проулок и очутились среди домиков на одной из окраинных улиц города. Стали попадаться редкие прохожие. И вот - запертая калитка, высокий забор, в глубине двора довольно высокий дом. Провожатый постучал, за калиткой послышались шаги.
- Кого Бог несет?
- Бабушка Тонка, это я, - отозвался провожатый.
Так это сама бабушка Тонка! Ее не раз поминали при мне болгарские эмигранты.
Загремела щеколда.
- Заходите.
Нас провели в просторную комнату с закопченным потолком, с маленькими окнами, с низкими диванами вдоль стен: то ли трапезную, то ли комнату для гостей. Прямо перед нами на стене висели два старинных кремневых ружья, на полках тускло поблескивали глиняные кувшины, в очаге тлели угли.
Бабушка Тонка, которой в ту пору было, наверное, немного за пятьдесят, но казалась она явно старше своих лет, внимательно осмотрела меня при свете.
- Садитесь, будьте гостем.
- Он от Христо, - сказал приведший меня сюда парень.
- Знаю, - ответила бабушка Тонка. - Мне передали.
- Мне сказали... - начал было я.
- Знаю, - прервала она меня. - Все знаю, что тебе сказали. Садись и ты, - повернулась к моему попутчику. - Отдыхайте с дороги.
