- А как здоровье Петра Петровича? - участливо поинтересовался профессор. - Надеюсь, у него все в порядке?

- Ну, слава Богу, все, - облегченно вздохнул я. - Здесь литература. Вы знаете, что делать с ней дальше?

- Знаю, - улыбнулся Мечников. - Благодарю вас. Не нуждаетесь ли вы в какой-либо помощи с моей стороны?

- Нет, - сказал я. - Мне можно идти?

- Пожалуйста, - ответил профессор и добавил: - Еще раз благодарю вас, и передайте от меня Петру Петровичу мой нижайший поклон.

Я покидал университет не без удивления. Профессор Мечников оказался моим сверстником. Я даже позавидовал - уже профессор, а я еще ничего не достиг.

Побродив по городу, я отправился на пристань, узнал, когда отходит ближайший пароход, приобрел билет, получил в камере хранения свой саквояж и через несколько часов отплыл из Одессы в Браилу.

...Разыскать в Браиле болгарскую школу не составило труда.

За низким забором, сложенным из розового ракушечника, шумела ватага подростков, и среди нее, как могучий дуб, окруженный молодой порослью, высился Ботев. Обращаясь к школьникам, он весело что-то говорил, а те в ответ кричали еще веселее и громче. Сразу было видно, что между учителем и учениками царит дружеское согласие.

Впрочем, он везде был на месте, где бы я его ни встречал. А в Браиле я видел его в самых разных местах. Утром - в школе, днем - в типографии, вечером - в кофейне с друзьями, ночью - у себя дома, в тесной комнатке, за шатким столиком, заваленным рукописями и книгами, и часто - в присутствии какой-нибудь загадочной личности.

Не успел я помахать Ботеву рукой, как он сам заметил меня и направился в мою сторону в сопровождении школьников.

- Добрый день, Павел.

- Добрый день, Христо.

В его глазах светилось любопытство, но спросил он меня вовсе не о том, о чем я был готов услышать:

- Устроились?

- Нет еще.

- А где же ваши вещи?

- На пристани.

- А где собираетесь остановиться?

- Не знаю.

Я и в самом деле не знал. Полагал, если мое присутствие в Браиле необходимо, заботы о моем устройстве следует взять на себя Ботеву.

- У меня еще урок, - сказал он. - Проведете этот час вместе с моими учениками?

Он ввел меня в один из классов - просторную комнату, уставленную столами и скамейками. Я сел позади, чтобы не привлекать к себе внимание. Но едва начался урок, школьники обо мне забыли. Да и я тоже забыл о школьниках, вернее, сам превратился в школьника. Не помню, был ли то урок географии или истории. Помню только, что Ботев рассказывал детям о богатствах природы Болгарии и злоключениях ее истории. Он вел обычный урок с таким вдохновением, точно вел своих слушателей в бой за освобождение народа. Это был удивительный урок. Ботев не говорил ученикам, что надо любить родину, он учил отдавать ей все силы своих разума и сердца.

Но вот урок кончился. Школа вновь зажила обыденной жизнью беззаботной детворы: одни разбегались по домам, другие шумели за дверью, кто-то затеял возню по пути на улицу.

- Давайте подумаем, - обратился ко мне Ботев, когда все более-менее стихло, - как вам лучше устроиться.

- У вас здесь, вероятно, немало знакомых, - отвечал я. - Наверное, будет нетрудно найти комнату?

- Я не советую вам селиться на частной квартире, - возразил Ботев. Городок небольшой, и единственный жилец в доме просматривается всей улицей. Тут есть что-то вроде меблированных комнат, наверное, там вы будете чувствовать себя гораздо свободнее.

Он проводил меня до этих "комнат", которые оказались заурядной, захолустной гостиницей, какие встречаются во всех провинциальных городах России, разве что эта отличалась наличием жалюзи на окнах.

Выдерживая характер, Ботев не расспрашивал меня о поездке. Видимо, именно потому, что раз уж я ничего не говорю, значит, само собой разумеется, поручение я выполнил.

Первым не выдержал я:

- Посылку я передал.

- Я так и понял.

- Сказал профессору пароль...

- А он?

- Просил передать поклон Петру Петровичу.

- Все правильно.

Продолжать далее разговор на эту тему Ботев не стал. Полагаю, ему не хотелось, чтобы профессор Мечников задерживался в моей памяти.

Гостиница пустовала. Осень вступила в свою дождливую половину. Мне готовы были отвести лучший номер, похожий на приемную зубного врача, с массивной мебелью, со стульями, обитыми зеленым плюшем. Но я выбрал себе комнату поскромнее.

- Что же мне здесь делать? - спросил я Ботева.

- Как что? - удивился он. - Жить.

И ни слова о следующем поручении.

Он посидел со мной, дал оглядеться и пригласил:

- Я теперь на другую работу. Хотите со мной?

Он привел меня в местную типографию, чуть больше той, где печаталась каравеловская "Свобода". Навстречу нам вышел плотный мужчина с коротко подстриженными усами. Он дружески нас приветствовал.

- Господин Паничков, - представил его Ботев и пошутил: - Крупный браиловский капиталист.

Оказалось, типография принадлежала господину Паничкову, он владел и зданием, и всем оборудованием: двумя печатными машинами, станком для резки бумаги и несколькими наборными кассами. Работало у него пять или шесть рабочих. Паничков издавал учебники, сборники песен, календари и обслуживал все местные административные учреждения.

- Здесь я провожу большую часть времени, - объяснил Ботев. - Издаю газету "Слово болгарских эмигрантов". Сам пишу, сам набираю, сам печатаю.

- С нашей помощью, - добавил Паничков. - А вы что же, новый сотрудник?

- Нет, просто мой знакомый, - сказал Ботев. - Зашел посмотреть, как мы работаем.

- Милости просим, - пригласил Паничков. - А я-то подумал, пришло пополнение.

Ботев познакомил меня с одним из наборщиков - симпатичным молодым человеком, русоволосым, загорелым, с веселыми искорками в глазах:

- Семен Шапченко, ваш земляк, тоже из России.

Тем же вечером Шапченко был у меня в гостях. Железнодорожный машинист, он работал на линии Киев-Одесса. Зачитывался Добролюбовым и Писаревым. Сблизился с нигилистами, вступил в Одессе в революционный кружок, привлек к себе внимание полиции. Когда возникла опасность ареста, перешел границу и вот застрял в Браиле, работает в типографии Паничкова. Владельца типографии он хвалил: хорошо относится к рабочим, очень уважает Ботева. Для самого Шапченко Ботев был непререкаемым авторитетом.

- Таких революционеров я лично у нас в России еще не встречал, говорил он о Ботеве. - Умный, образованный, ничего для себя, все для людей.

На это я уже обращал внимание - всех, кто думал не только о собственном благополучии, покоряли чистота и принципиальность Ботева.

На следующий день Шапченко повел меня в кофейню, где по вечерам встречались друзья Ботева.

Тяжелая дубовая дверь вровень с землей, несколько ступенек вниз, темное, плохо освещенное, закопченное помещение, низенькие столики и табуретки, бочки с вином возле прилавка, табачный дым, резкий запах горячего кофе, и в дальнем углу, за сдвинутыми столиками, окруженный внимательными слушателями Ботев, читающий и комментирующий статьи, напечатанные в "Слове болгарских эмигрантов".

Я собрался было присоединиться к слушателям, как заметил Нечаева. Он сидел с таким скучающе-безучастным видом, точно Ботев был его нерадивым учеником, которого он снисходительно выслушивает. Рядом с Нечаевым расположился незнакомый мне человек в широкополой шляпе. Они переговаривались между собой шепотом, почти неслышно, но во всем их поведении ощущалось какое-то неуважение к окружающим.

Надо ли говорить, как я был расстроен этой встречей!

...В Браиле я освоился довольно быстро. Обычный заштатный городишко с заурядными лавочками, магазинами, кофейнями. Впрочем, была особая гордость горожан - театр, вернее, помещение, приспособленное для театральных представлений, где иногда давали спектакли заезжие труппы. Словом, было все, что требуется для нормальной жизни, только почему-то я не находил в Браиле себе места.