– Вы должны взять себя в руки, – наконец сказал он. – Поймите, что шаг, который вы только что сделали, – это и было самое трудное, и попытайтесь отделить духовное от мирского. Я могу помочь вам очистить душу, снять с нее тяжесть греха, но что касается мирского... может быть, вам следует пойти в полицию и рассказать о тех нарушениях закона, о которых вы знаете? Это та область, где решение можете принять только вы и ваша совесть.

Она подняла голову, посмотрела на него широко открытыми глазами, в которых застыло горе, и сощурилась, пытаясь остановить слезы.

– А сейчас успокойтесь и перестаньте плакать, – опять мягко посоветовал он. – Это должна быть минута радости, и вы заслужили ее. Вы вернулись в свой дом. Вы попросили Господа о прощении, и он даст вам силы сделать то, что вы сочтете правильным. А я отпускаю вам ваши грехи. Вы можете еще раз прийти сюда, чтобы причаститься? Завтра в это же время? Хорошо. Я прослежу, чтобы это время у меня было свободно. Я помогу вам привести свою жизнь в порядок, даже если это будет означать, что вам придется начать все сначала в каком-нибудь другом месте и под другим именем. Помните ли вы покаянную молитву? Повторяйте за мной.

Отец Грегори начал читать молитву, делая паузы, а Эйлин вторила ему дрожащим голосом:

– О Господи, я от всего сердца сожалею, что нанесла Тебе обиду, и мне отвратительны все мои грехи, потому что я страшусь утраты милости небес и страшусь страданий ада, но больше сожалею, что я нанесла обиду Тебе, мой Господи, ведь Ты – само благо, к Тебе обращена вся моя любовь. Я тверда в своей решимости с помощью Твоего милосердия исповедаться в своих грехах, понести наказание и исправить свою жизнь. Аминь!

Отец Грегори обязал ее прочитать двенадцать молитв, принять участие в работе комитетов помощи церкви и пять раз прийти к нему на исповедь, после чего благословил ее широким крестом. Читая нараспев молитву об отпущении грехов, он заметил, как Эйлин сильно стиснула руки, даже ногти вонзились в кожу. Он разрешил Эйлин воспользоваться ванной в своем домике, чтобы привести себя в порядок. Когда она закончила, он вышел вместе с ней на улицу, поддерживая под руку, и внимательно смотрел вслед, пока женский силуэт не растворился в потоке пешеходов и вечерних тенях.

Вернувшись в церковь, отец Грегори преклонил колени перед алтарем. Настала его очередь молиться и просить о придании сил. Ту информацию, которую он узнал от Эйлин Макговерн, если в самом деле это была она и если сказанное ею – правда, можно было использовать, чтобы убедить Арама Залияна исполнить свой гражданский долг и поддержать церковные благотворительные учреждения. Если Залиян действительно злостный нарушитель закона, развратник и соучастник убийства, если его богатство нажито нечестным путем, то почему бы не применить небольшой нажим, чтобы заставить его проявить интерес к нуждам жителей окрестных кварталов? А что, если ему самому сходить в полицию и удостовериться, что преступник будет наказан за свои деяния? Нет. Это было бы нарушением тайны исповеди. Один из принятых им обетов запрещал любое разглашение и использование сведений, полученных во время исповеди. И то, что Залиян в течение долгих лет был его невидимым противником, никак не влияло на моральную сторону проблемы, даже если это сулило огромное благо многим людям. Цели никогда не оправдывают средств. И все же трудно было отказать себе в удовольствии порадоваться тому, что Залиян понесет заслуженное наказание.

Склонив голову, отец Грегори продолжал молиться.

Телекамера номер семь была прикреплена к потолку главного коридора, проходящего под цокольным этажом, а направлена на лестницу. С помощью стремянки Мэтт Бойл всего за несколько минут повернул камеру в противоположном направлении, нацелив ее на дверь в складскую комнату, где хранилось механическое оборудование. Теперь, когда на работу заступит ночная смена, он сможет расслабиться за своим столом и, изредка взглядывая на телеэкраны, читать газеты и слушать радио. Он проведет столько ночей, сколько понадобится, чтобы поймать того человека, который лазает под погрузочную платформу и что-то там вынюхивает. И кто бы там ни оказался, ему придется пожалеть об этом.

Залиян долго стоял у своих окон, наблюдая, как внизу на улицах сгущаются тени и в окрестных зданиях загораются огни. Заходящее солнце яркими оранжевыми бликами отражалось от верхних этажей самых высоких зданий за Бродвеем. Наконец он сел за свой стол и нажал на кнопку селекторной связи.

– Да, мистер Залиян?

– Коретта? Я боялся, что ты уже ушла.

– Я бы не ушла, не попрощавшись. Вы хотите, чтобы я зашла?

Когда она подошла к его креслу, он обнял ее бедра и уткнулся лицом в грудь.

– Ты единственная, кто теперь делает меня счастливым.

– Я рада, – ответила она, улыбаясь ему сверху.

Его руки передвинулись выше и начали расстегивать блузку. Он спросил, сидит ли еще Эйлин в приемной.

– Она ушла рано. Мы сегодня повздорили. Не знаю, за что она так меня ненавидит. Я всегда старалась быть с ней полюбезнее.

Коретта помогла Залияну вытащить блузку из-под пояса юбки.

– Как может кто-то ненавидеть тебя? С таким-то телом?

Он распахнул блузку и продел ладони под шелк бюстгальтера, потом отстегнул металлическую застежку посередине, оттолкнул чашечки в стороны. Розовые кружки вокруг сосков были большими, а сами соски походили на два кусочка розового мрамора. Он прижался к ней лицом. Почувствовав прикосновение его губ и языка, она закрыла глаза и погладила его по волосам.

– Ты колешься, – отметила Коретта. – не успел побриться?

– Я думал о том, чтобы уехать куда-нибудь ненадолго, – сказал он, глядя на нее снизу вверх. – Пускай все эти инженеры и юристы разбираются во всем сами. Я хочу взять тебя с собой. И хочу, чтобы в любой момент я мог дотянуться до этих сисек и этой задницы.

– Путешествие? А куда?

– Сперва в Мексику, а там пересядем на другой самолет. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал. Поедем в Европу. Я сделаю тебе сюрприз.

– Европа – это здорово!

– У тебя постоянный паспорт? Мы уезжаем через несколько недель. Завтра ты можешь забронировать билеты на самолет.

– А надолго мы уезжаем? Мне надо сказать, чтобы не приносили домой почту?

Залиян стал ласкать ее соски.

– Да, скажи, чтобы не приносили. Мы, возможно, не скоро вернемся.

Когда инженеры поднимались из кафетерия в цокольном этаже на первый этаж в главный зал, Митчелл заметил, что было пять минут девятого. А в Колорадо на два часа меньше. Он извинился перед Кэрол и зашел в одну из телефонных кабинок, стоявших в коридоре напротив библиотеки.

– Думаю, что я прочно здесь застрял, – сказал он подошедшему к телефону Берту Фаберу. – Лучше бы я остался в пустыне. Дело, как мне теперь представляется, обстоит так: Залиян с помощью одного головореза, ты и представить себе не можешь, что это за тип, сам нанял инженера и подрядчика и сам контролировал их, дурача архитектора. Инженер никогда прежде не возводил высотных зданий. Теперь о подрядчике. Он согласился выполнить работу за твердую цену, а когда профсоюзы закрутили гайки, ему пришлось срезать, где можно и где нельзя, чтобы совсем не разориться. Ты спросишь, куда смотрело городское управление? Так оно настолько неукомплектовано, что не в состоянии уследить за всем. А когда частный инспектор принялся жаловаться, его просто послали к чертям. Лузетти – тип такой же скользкий, как шведская фрикаделька, которую я только что еле-еле проглотил. Я не шучу, окна – это мелочь. Мое мнение, хотя еще и ничем не подкрепленное, вот какое: здание должно быть снесено, а вся эта публика – отправлена за решетку. Правда, есть и кое-какие хорошие новости. Если мой отчет придется ему по вкусу, Залиян подарит мне ценный приз на выбор: индейку, «порше» или пять миллионов долларов. Это еще не все! Я тут влюбился в одну адвокатшу! Она обещала мне в этот уик-энд показать такие достопримечательности, о которых я и не подозреваю.