Я бросился к нему и обнял его сильные плечи, прижался щекой и застыл так, как я делал когда был маленьким и спасаясь от чего-то бежал к нему в поисках защиты.

— Ты что, — удивился он, поглаживая меня по спине, — у тебя все в порядке?

И он отстранился заглядывая мне в глаза. На его лице появились тонкие усы и вредная улыбка, он внезапно облысел и стал моим первым начальником.

— Ты уволен, — с видимым удовольствием сказал он и пощелкал по привычке пальцами.

Его лицо внезапно сморщилось, как сушеная груша, усы исчезли, и оно стало похоже на лицо моей училки по русскому. Он уменьшился до росту описываемого в народе как метр с кепкой и визгливым женским голосом сказал:

— Что ты себе позволяешь? Ты где находишься? Вон из класса!!

Я хлюпнул носом, спрятал в карманы испачканные в чернилах пальцы с обгрызенными ногтями и повернулся выходить, когда увидел на первой парте Ангелину. У нее были аккуратные синие бантики и челочка. Она ехидно посмотрела на меня, потом показала язык, надула щеки, шею, лоб, стала похожа на воздушный шар с нарисованным на нем смайликом. Он рос, поднимаясь все выше и втягивая в себя окружающий мир, который вливался в этот шар, делая его все больше и больше, он тащил меня за собой, держа невидимыми нитями и я заорал что было сил, сначала просто безумное а-а-а, а потом как будто что-то вспомнив — ее имя, как заклинание.

— Ангелина, Ангелина, Ангелина, — кричал я уже не надеясь на успех, когда почувствовал что отпустило. Расслабились тонкие нити и я стоял на земле, выжженной, черной, как небо, а надо мной было небо, черное как земля и посреди этой пустыни стоял я, рассматривая неизвестное создание, выжидающе глядящее на меня голубыми глазами.

— Ангелина, — сказал я переводя дыхание. — Я хочу тебе что-то показать, то что ты так хотела… я сделаю это для тебя. Она смотрела на меня очень внимательно, ее лицо, оставаясь частью ее тела в то же время блуждало вокруг меня, заглядывая из-за плеча, недоуменно взирая со звездного неба и складками пыли глядя из-под моих ног.

— Сколько у тебя сейчас время, — спросил я стараясь оставаться спокойным.

— 12:14, я иду на обед… — ответила она. — А зачем?

— А сколько по-нашему до ваших… к примеру 13:14?

— Ну, лет, наверное 200, а если не перегружать и не переигрывать время от времени то и 500…

— Я хочу предложить тебе сделку, — я облизнул пересохшие губы. — Дай чего-то попить — попросил я.

— Это — сделка? — спросила она насмешливо, но попить дала — у моих ног появилось мокрое пятно, которое ширилось и вскоре превратилось в широкую лужу со мной посредине. Лужа разливалась и становилась все глубже, но я каким-то чудом оставался стоять на блестящей, чуть колеблющейся глади.

— Пива дай, — потребовал я более уверенно.

Откуда-то из-под моих ног вынырнула бутылка и заплясала на поверхности. Я нагнулся, сорвал пробку и залпом отпил пол-бутылки. Ангелина терпеливо ждала что я скажу дальше. Я вытер губы и посмотрел себе под ноги. Под моими ботинками проплыла пошевеливая жабрами полосатая рыбина. Она вильнула хвостом и мое отражение расплылось на маленкие волны — в одной глаза, в другой кусок растрепанной шевелюры (эх, постричься пора), искривленные водой губы…

— Дай мне время, я сделаю себе женщину, такую о которой мечтал и с которой буду счастлив, помоги перенести ее из виртуалки в мою жизнь и оставь наш мир в покое… Хотя бы до 13:14. А я научу тебя плакать… — Я не имел ни малейшего понятия как я это сделаю — я действительно не умею плакать.

Она согласилась. В конце концов, что она теряла — несколько часов времени.

— Я не буду терять время, я поставлю таймер и ваш мир исчезнет ровно в 13:13:59, - пояснила она читая мои мысли.

— Неважно, — перебил ее я, — у меня мало времени, верни меня домой.

Я очнулся у себя в постели. Нестерпимо болела голова. На часах было ровно 3 и за окном стояла ночь. Я включил лампу и сел на кровати, размышляя о том, какой странный сон мне приснился и о том что я, наверное, переработал.

Одеяло зашевелилось и из-под него легко спрыгнул на пол большой пушистый кот. Он потянулся, топорща аккуратные розовые пальцы с острыми когтями и разинул розовый зубастый рот, издавая спросонья что-то вроде «я-аа-у-у».

— Алекс, — вслух, чтобы окончательно убедиться что проснулся, сказал я. Кот охотно запрыгнул на кровать, потом мне на плечи и заурчал, топча лапами мою спину. Он старался не делать больно, но когти проходили сквозь футболку и кололи плечи. Я согнал его, пошел к компьютеру и напялив виреафон очутился в офисе.

Терка спала, Шубрик болтал с кем-то в чате, я попросил меня не трогать и в офис никого не пускать.

Я давно делал заготовки для любимой женщины, как ни безумно это звучит, но никогда даже не пробовал создать ее, памятуя о том как тяжело порой обходиться в реальности без верных Шубрика, Терки и других, созданных мной за долгие годы, а уж без любимой женщины — вообще кранты. Потом появилась Ангелина и надобность в создании любимой женщины отпала — так она была прекрасна и в миллион раз лучше чем я мог бы придумать. Несколько раз я порывался выбросить мои заготовки, но все не поднималась рука.

Я создавал ее, собирая из кусочков как художник мозаику из драгоценных камней. Она возникала, полупрозрачный угловатый силуэт с задумчивым взглядом закрытых глаз, постепенно обретающий плоть и материальность. Я слегка завил ее волосы, и они небрежно упали на спину, бережно, как птенцов в гнезде касался ее груди, заставив чуть сжаться и потемнеть соски, я гладил ее бока и уже знал что она будет бояться щекотки — так поеживалось под моими руками это прозрачное несформировавшееся тело, тронул живот, сделал маленкий аккуратный пупок, куда ее тут же и поцеловал, а она засмеялас тихим как у белки смехом и я узнал что ей понравятся мои ласки, я вывел линию бедер, создал ей лучшее в мире лоно тесное на входе и просторное внутри, где будут счастливо рости и легко рожаться наши дети, я вылепил тонкие нежные пальцы которые буду целовать, я покрыл ее пах и подмышки нежным золотистым пухом и он засиял мне навстречу. Закончив с телом я сделал глаза, синие, как два больших озера, но не позволил ей их открывать, я пока не хотел чтоб она меня видела.

Я дал ей счастье, и горе, и надежду, и разочарование, и ликование, и отчаяние. Я вложил в ее душу любовь, столько любви, сколько она могла вместить. Я работал забыв обо всем, до полного изнеможения, и последнее что я помню было дрожание ее ровных как лучи рестниц и легкая улыбка, блуждающая на губах.

— Вставай, сонечка, — легкая рука потрепала меня по затылку.

Я поднял голову наводя резкость. Она упала рядом со мной на кровать и приблизила свое лицо, так что ее голубые как осеннее небо глаза оказались прямо напротив моих.

— Ты проспал меня, а я взяла такси и приехала домой, — сказала она.

— Сколько время? — спросил я подскочив на кровати.

— Десять.

Она повалила меня обратно на кровать и села сверху как на скаковую лошадь.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказала она серьезно.

— О нет, только не это, — простонал я, — почему это со мной случается опять, сколько можно!

Она сползла с меня и обиженно села на краю.

— Зачем ты это делаешь, неужели тебе нравится надо мной издеваться? Я же тебя люблю!

— Я тоже тебя люблю и я не понимаю о чем ты говоришь! Что я опять сделала? — ее голос дрожал.

В это время в комнату постучали.

— Кто это? — спросил я у нее.

— Твой папа приехал, я с ним в аэропорту столкнулась — всхлыпывая сказала она.

— Мой папа?

Дверь приоткрылась и появилось удивленное папино лицо.

— Уже проснулся? — спросил он, — и уже скандал? Как ты успеваешь?

— Пап? — только и нашелся сказать я.

Прошмыгнув мимо его ног в комнату ворвались две кошки и играя заскочили на кровать.

— Терка, Алекс, пойдем на кухню, — позвал папа, — потом взглянул на меня и добавил, — а ты иди чисть зубы и приходи завтракать, все готово.