Литмир - Электронная Библиотека
A
A

* * *

Я глинногубый, землеликий, тяжелый, с каменной душой.
Дана мне глиняная чаша с кипящей огненной водой.
Мне золотой не нужно чаши, и ты мне не давай ее,
Налей мне в глиняную чашу, я поцелую край ее.
Из чаши глиняной тяжелой пить буду красное вино, –
Я сам из глины, и не нужно мне в чаше золотой оно.
Глубокодонную, как море, подайте чашу для меня!
Мне раковиною Зардушта в душе не погасить огня.
Друзья мои, я вам откроюсь, мне опостылел этот гнет,
Но всяк из вас меня недаром благожелательным зовет.
Ни раковина не подходит, ни филигранный мне бокал,
Я чаши глиняной возжаждал, свободы духа я взалкал.
Я море выпил, и, как море, душа моя опьянена,
Мне эта маленькая чаша из перламутра не нужна.
Я выпил глиняную чашу, и от корней моих волос
Дыханье роз и базилика, земли дыханье разлилось.
Пусть все вокруг меня сегодня из перламутра будут пить.
Акула я, меня из утлой ракушки их не напоить.
Эй, кравчий, ты джейран сребристый, ты бык Джамшида
  золотой!
Ты кровью зайцев змей Заххака поить задумал и водой[51] ?
Нет, золотой мой бык, пусть пламя таится чистое в вине,
Сам погляди – я крепок телом и сердце львиное во мне.
Пусть будет ныне самарийцам глава златая отдана,
В моей же чаше – влага Хызра[52] , Мусы пылает купина.
Как глиняная чаша, были моей рукой возведены
Вот эти, где сижу я гостем, четыре глиняных стены.
Есть у меня сосуд железный, что прежде мне служил
  всегда,
Был верен мне сосуд железный в годину бедствий и труда.
Но пить из глиняной широкой я чаши ныне захотел,
Как перстни, глиняных кувшинов на пальцы ушки я надел.
Кто пьет вино – не знает жажды. А я – я чистый жемчуг
  пью.

* * *

И как же мне, друзья, сегодня на жажду сетовать мою?
Но как такую тяжесть горя в душе крылатой мне носить?
Я сколько чаш ни подымаю, все горе мне не облегчить.
И молвил глиняной я чаше и темно-красному вину:
«О если бы вы мне вернули блаженство, мир и тишину!»
Ответьте мне, вино и чаша, откуда вы! Не знаю я.
Чем больше пью я, тем сильнее кипит во мне печаль моя!
«Увы, я прах Парвиза!» – чаша, заплакав, отвечала мне.
«Увы, я тоже было кровью царя!» – вино сказало мне.
Не удивительно, что душу вино не радует мою,
Коль из парвпзовой скудели я кровь живую мира пью.
А я ведь Хакани, но как же таким невеждой мог я стать,
Чтобы в крови царей умерших живую мощь себе искать?

О заточении

Был Хакани с родными разлучен
И в дом с одною дверью заключен.
Но в этой яме жить ему нельзя,
И выйти из нее не может он.
Он, как паук, сидит в своем углу,
Как муравей за камнем затаен.
Замок снаружи и суровый страж.
И узник в безнадежность погружен.
Он проливает слезы, как Джейхун,
Он самаркандским вздохом опален.
Отсюда выход только в небеса.
Глухие стены с четырех сторон.
На воле связан был его язык,
А здесь он сердцем к богу устремлен.
Но все ж, покамест он томится здесь,
Он от толпы презренных удален.
Не думай о блаженстве, Хаканп!
Ты и надежд на радости лишен.

На смерть дочери

Моя дальновидная новорожденная дочь,
Увидев, что мир этот место плохое, – ушла.
Она поняла, что несчастья еще впереди,
От низких душою, от злобного роя ушла.
Она увидала, что в мире пороков и тьмы
Изноет, измучится сердце живое, – ушла.
Увидев, что беден мой дом и что я ей не рад,
Она в неизвестность, дитя дорогое, – ушла.
Увидев сестру свою старшую в черной чадре,
Подумав: «О, боже, мученье какое!..» – ушла.

Развалины Медаина

Мой дух, глазами размышлений на преходящий мир взирай,
В глухих руинах Медаина судьбу, как в зеркале, читай!
Хоть раз отправься через Диджлу в забытый город Медаип
И слез пролей вторую Диджлу среди таинственных руин.
Смотри, как кровь, струится Диджла в размытых знойных
  берегах.
Она рыдает, но не слезы, а пламя на ее волнах.
Смотри, как вздулись воды Диджлы. Кипящий вал бежит,
  спеша,
Бушует, пенится, как будто в стенаньях мучится душа.
Какая скорбь, какое пламя в ее бушующей волне!
Слыхал ли прежде ты, что реки сгорают в медленном огне?
Несет веками Диджла в море неиссякаемую мощь.
Отдай ей дань свою и слезы над ней свои пролей, как
  дождь.
И если будут вздохи скорби и искренни и глубоки,
То полреки во льду застынет и лавой хлынет полреки.
В цепях тяжелых бьется Диджла и вьется тяжело, как
  цепь,
Едва громаду Медаина ей на рассвете явит степь.
Пусть помыслы твои в ту пору к стенам развалин воззовут
И словно тайное руины душе твоей произнесут.
Зубчатые твердыни башен – с времен древнейших до
  конца –
Тебе свою расскажут повесть и повесть каждого зубца.
И молвят: «Ты из глины создан, и глиной бедной стали мы,
А некогда богатством, мощью и красотой блистали мы.
Боль вызывает головную у нас ночной совиный вой.
Избавь нас розовой водою очей от боли головной!
Рыдающие песни смолкли в саду увядшем бытия.
Сова преследует и гонит певца ночного – соловья.
Нас воздвигала справедливость, и нас разрушил грозный
  гнет.
Смотри – вот так дворцы тиранов круженье времени
  сотрет!»
Кем этих гордых стен и башен была разрушена краса?
Их небо стерло или сила, вращающая небеса?
Смеетесь вы: «О чем горюешь? Оплакиваешь чей порог?»
Но кто не плакал в Медаине, тот сердцем низок и убог.
Куфу не выше Медаина мирская слава вознесет,
И эти гордые руины танур Куфы не превзойдет[53] .
Куфы и Медаина стены равны пред гневом вечных гроз,
Пылающий танур печали ты не зальешь и бурей слез.
О Медаин, как много ликов хранит скрижаль твоих камней!
Идут по стенам вереницы безмолвных, каменных царей.
Ведь это тот дворец, где годы царь Вавилона был рабом,
И царь Турана униженным слугой склонял колени в нем.
На льва небесного когда-то отсюда, раскрывая зев,
Вот этот нападал крылатый, из камня высеченный лев.
Представь, что ворота все те же, дворцы и площади все
  те ж,
Но пусты лестницы и входы… Где ж те владыки, люди
  где ж?
Сойди с коня, земли священной коснись и внемли: тишина…
Нуман был шахом, но однажды мат получил он от слона.
И сам Нуман царей вселенной давил пятой слонов своих.
И, как слоны его, доныне века теснят и гонят их.
И все цари, что посылали своих слонов покорных в. бой,
Все безвозвратно проиграли, играя в шахматы с судьбой.
Из чаши черепа Ормузда кровь Нуширвана допьяна
Не здесь ли вот, на смертном пире, пила земля взамен
  вина?
На древних золотых коронах речеыья мудрые вились,
Прочти сегодня мысли эти и в смысл их вещий углубись.
Хосров Парвиз, его величье, пиры и кубок золотой
Давно исчезли и забыты, давно засыпаны землей.
Свой стол плодами золотыми Парвиз когда-то украшал –
И пиршественный стол, как солнце, златыми гроздьями
  блистал.
О золоте не говори мне, да и Парвиза нет давно.
Скажи, как мудрым подобает: «Пришло, ушло, истреблено!»
Где все они? Ушли бесследно, удел всеобщий разделя.
Владык и шахов поглотила их породившая земля.
Земля беременная поздно свой лучший порождает плод.
Таков закон: рождает в муках жена, что рано понесет.
Лоза, обильная кистями, в себя впитала кровь Ширин.
И не из праха ли Парвиза вот этот глиняный кувшин?
Земля равно владык вселенной и нищих тащит на обед.
Вседневно за столом ужасным пирует жадный людоед.
И кровь детей ее, как пурпур, цветет на сморщенных щеках.
О, эта ведьма с черной грудью, в косматых белых сединах!
Ты, Хакани, навек запомни, что на развалинах прочел,
Чтобы хакан к твоей лачуге за поучением пришел.
Дервиш у шахского порога сегодня жалкой доли ждет.
А в некий день – султан к дервишу за подаянием придет.
Дар благодатный светлой Меккой всем городам вселенной
  дан.
Ты, Хакани, от Медаина дар унеси с собой в Ширван.
Несет из глины Джамра четки паломнический караван.
Ты четки унесешь оттуда, где в глину превращен Сальман[54] .
Омойся в этом чистом морс, склонись воды его испить.
Грешно уйти от побережья и жажду здесь не утолить.
Кто побывал в далеких странах – дары друзьям песет
  домой.
Так пусть друзьям твоим подарком дастан звенящий будет
  твой.
И пусть, как перлы четок, звуком и блеском истинной
  красы
Порадует их дар безумца и мудреца с душой Исы.
69
{"b":"36285","o":1}