Но, может, мне хотелось, чтоб на меня обратили внимание?

В общем, соврал, а потом меня изобличили.

А на день рождения друг к другу мы являлись всем классом и если кто заболел – тоже.

У девочки Иночки, которая жутко мне симпатизировала, но побаивалась Таню Погорелову, мою соседку, которая, в силу своей со мной посадки, уже считала, что обладает некоторыми на меня правами, мы играли в фанты и бутылочку.

Я не знал, что это такое и играл, а потом выяснилось, что надо целоваться.

Девочки раскраснелись от одной только возможности подобного, а мальчишки держались молодцами и говорили, что все это барахло.

Я поцеловался с Иночкой, которая обставила все так, что вроде бы нам с ней это выпало.

Я ткнулся губами ей в щёку, отчего у неё даже уши воспламенели.

Нам было по восемь лет, и девочки немедленно хотели замуж.

Альчики, марки и война

Во дворе все играли в альчики.

Это такие бараньи кости. Можно было выиграть ещё альчики, а можно – марки.

Серёга здорово играл. Во-первых, он метко бросал, а во-вторых – если не попадал, то дотягивался – у него была широкая рука и длинные пальцы. Надо одним пальцем касаться своего альчика, а другим – чужого.

При этом возникали споры, которые сейчас же решались с помощью тумаков.

Словом, коллекция марок у нас пополнялась.

А ещё играли в войну. Для чего нужно иметь много оружия, а Серега – большой мастак по части его изготовления: арбалеты, взрывпакеты, плюющие трубки, пистолеты из проволоки, больно стреляющие недозрелыми маслинами.

Я тогда ещё почувствовал, как это здорово, если ты бросаешься грудью на выстрел, совершенно игнорируя боль. У тебя словно выросли крылья.

Двор на двор, команда на команду, рядовые и командиры, шишки и ссадины, грязь и кровь.

Арнольд

В школе все боялись директора – Арнольда Борисовича Кричевского. Он являлся в образе мужчины в безукоризненном костюме и начищенных туфлях. Роста очень незначительного, но легко вылетал из своего кабинета и впадал в ярость.

А ещё он с дикой силой хлопал своей массивной дверью и кричал. Глотка луженая, а крик – полноценный. Его страшно все трусили, он это знал и в две секунды наводил порядок где угодно.

Мог и по башке треснуть, но это было бы настолько в нужный момент, что ни у кого и в мыслях не было, что что-то тут не совсем справедливо.

Он добился переезда школы в новое помещение – двухэтажное здание, с садом. Он сделал ремонт – классы сияли.

Ни дай Бог кто-то изрежет парту – он его самого изрежет.

Ни приведи Господь сломают дверь в туалете – он найдет того несчастного и отвернет его жалкую голову.

Вызов в кабинет директора переживали, как приговор к высшей мере – некоторые писались.

Страх перед ним был так велик, что старшеклассники выпрыгивали в окна, случись им где набедокурить.

Обиженная ими мелюзга мгновенно обретала в его лице могучего покровителя.

Не допускались даже щелчки по лбу.

Курильщики проглатывали сигареты, второгодники старались ему на глаза не попадаться.

Его особая гордость – школьный музей Ленина; Володя родился, Володя учился – все в плакатах, фотографиях, на стендах, и мы – первоклассники – экскурсоводы с указками. Я, например, рассказывал про школьные годы. Кто-то про эмиграцию, про ссылку.

Арнольд, раздуваясь от гордости, приводил к нам комиссии из РОНО.

Со стороны казалось, что мы рассказываем биографию его родного папы – так ему все это нравилось.

И ещё он знал всё про всех.

После третьего класса мы сдавали экзамен для перехода в четвертый. Я с ходу сдал математику.

Он вызвал меня к себе в кабинет.

Я вошёл млея от страха. Он увидел меня, лицо его мгновенно расцвело. Он был рад.

Нет, он был просто счастлив, и это нельзя было сыграть или подделать.

Он выскочил из-за стола, в один миг оказался рядом и уже вручал мне табель с оценками.

– Молодец! – вскричал он.

– Видите? – говорил он моей маме, которая тоже присутствовала. – Видите этого человека? – мама сказала, что видит. – Запомните! Это – гений!

Потом мы с мамой вышли.

Чувство собственной гениальности меня ещё долго не покидало.

Футбол

В футбол играли все. Я и два моих брата в том числе. Мы с Валеркой мяч гоняли, а Серега стоял на воротах. У него были цепкие руки, и он прыгал за мячом, не боясь искалечиться.

Матч часто заканчивался повальной дракой, но никого это не останавливало. Однажды мы с классом играли на школьном стадионе и в кустах сидели какие-то два пацана. Мяч укатился в их сторону.

«Эй! – крикнул я им. – Мячик подайте!» – они не шевельнулись. Когда я подбежал за мячиком, один из них встал и толкнул меня в грудь. Я тут же толкнул его. Драки не получилось. Подошел самый большой хулиган и второгодник нашего класса и развел нас.

Я поразился. Он всегда такой лихой – и вдруг.

Оказалось, это знаменитые хулиганы, и они могли привести с собой большую толпу. Её-то он и опасался. Количество приверженцев внушало уважение к этим знаменитостям довольно чахлого вида.

Пока мы оставались маленькими – это проходило. Подросли – и количество нападающих большой роли уже не играло.

Всем, кто бил меня, пока я находился в мелком состоянии, после досталось – подросли мои братья. Потом я даже не дрался – хватало одного Сереги.

Серега всегда нарушал традиции Седого Кавказа: десять на одного.

В драке его считали сумасшедшим – никто не связывался.

На уроках физкультуры мы занимались сначала отдельно от девочек. Прыгали через козла, брусья, перекладина, бег, гимнастика.

А затем наши группы объединили, и я сразу почувствовал неудобство. Тогда ещё не принято было носить плавки под спортивной одеждой, но через несколько совместных занятий я почувствовал в этом острую необходимость.

И не я один. Почти все мальчишки имели в трусах неустроенный карандаш и от этого становились пунцовыми.

Я здорово прыгал в длину. Этим и ограничивались мои познания в области легкой атлетики.

Если б меня когда-нибудь о ней спросили, я бы так и ответил: «Я здорово прыгал в длину».

В нашем классе наметился ещё один лидер – довольно сильный мальчишка, но духа у него не хватало.

Ему очень хотелось меня побить, хотя в лидеры я никогда не лез.

Почему-то всем на этом пути – в лидеры – обязательно хотелось меня побить. Ничем особенным я не выделялся. Разве что мог высмеять – но это у меня с детства.

Он – в два раза сильнее меня, а позвал подмогу.

Подмога считалась блатной и училась в восьмом классе. «Ну ты, змей!» – сказала подмога, зажав меня в коридоре. Я смотрел ему прямо в глаза. Страха не было, он все равно сильнее, так чего же бояться. Главное не уронить себя, а шишки будем потом считать.

Но драка не состоялась, кто-то помешал. «Я тебя ещё найду», – пообещал блатной, но после я его никогда не видел и этот парень со мной больше ничего не делил.

Я встретил его через несколько лет. Здоровенный детина. Я бросился к нему радостно – всё-таки мой товарищ по школе, а он меня встретил ударом в грудь.

Я устоял на ногах, но драться не стал. Не потому, что он гораздо сильнее, просто мы же когда-то учились вместе.

Мне его вдруг стало жаль, я опустил руки.

«Чего ты?» – сказал он.

«Да так…» – ответил я.

Потом я его ещё раз встречал. У какой-то подворотни.

Театр

Кукольный театр.

В пятом классе мы покинули начальную школу и Раису Николаевну.

Нашей новой классной стала математичка.

Она меня привечала – я любил математику. Не то чтобы я любил её до беспамятства, просто она мне легко давалась. До сих пор могу вывести всякие формулы.

Она обожала рисовать теорему из нового параграфа, вызывать меня к доске, чтоб я сам придумывал доказательства.

Я придумывал, но лучше меня справлялся Гурген Аванесов. Он выходил и в три секунды все доказывал. Это сходило ему раза три подряд, а потом она догадалась, что он просто учит новый параграф.