– А я, по-вашему, должен составить лестный для «Союза» отзыв? – резко оборвал Веньку Рябинин.

– Вы известны как человек справедливый и принципиальный, – быстро заговорил Ковальчук. – Вот и батяня вас хвалил… Не сердитесь, прошу!

– Ребячество, да и только! – возмущенно фыркнул Андрей. – Кучка мальчишек плетет заговор, хитростью вовлекает в него офицера ГПУ, а потом – извольте, просит прощения! И подобным образом вы пытаетесь добиться успеха? Да известно ли вам, милейший Вениамин Егорович, что начальство может и не спросить меня о «Союзе марксистов»? Допускаете ли вы, что я могу заниматься совершенно иными вопросами, нежели составлять рапорты о сборищах вдохновенных идиотов?

Венька подавил удрученный вздох.

– Никакого заговора нету, – буркнул он. – Сами слышали. Мы лишь критикуем большевиков и готовимся к действиям в момент полного кризиса власти.

– Да ну! – расхохотался Андрей. – А вот вы объясните это на улице Советской, двадцать три, в здании губернского ГПУ! Растолкуйте, что ваш «Союз» безобидно штудирует Маркса, ломает копья в дебатах с комсомольцами и со злорадством дожидается краха большевизма, падения «слабых», «недальновидных», «безграмотных», «предавших идею» правителей… полумира!

– А разве не так? – Венька пожал плечами. – Мы мирно следим за действиями РКП(б), критикуем и даем советы…

– …Копите силы, создаете боевую организацию, дабы при удобном случае не оказаться в стороне от революционных битв, – подхватил Рябинин.

– Так это ж не против власти! – Венька запальчиво взмахнул руками. – А для того, чтобы капиталисты не застали нас врасплох, неподготовленными.

– Ах, до чего же ловко, Вениамин! – покачал головой Андрей. – Мы, видите ли, ягнятки, а не волки, но – с боевой организацией! Так, на крайний случай. И вы в самом деле считаете, что вам поверят?

– Потому я и пригласил вас. Думаю, человеку вашей репутации должны поверить.

Андрей поморщился:

– Бесполезный разговор. Когда люди пребывают в состоянии навязчивых иллюзий, нет смысла переубеждать.

Венька добродушно улыбнулся:

– Однако согласитесь, что наш «Союз» не представляет угрозы правящей партии, ГПУ и всему народу. И уж тем более не является контрреволюционным.

Рябинин достал папиросу и, прикуривая, сквозь зубы бросил:

– Декабристы паршивые… Идейные романтики…

Он дунул на спичку и спросил:

– Кстати, Венечка, кто вам подал мысль пригласить меня? Наверняка ваш угрюмый председатель.

– Грачев? Да нет! Придумал я сам, а с Романом только согласовал.

– Как, вы сказали, его фамилия? – усмехнулся Андрей. – Ткачев? Знаменательно!

– Иронизируете? Никакой он не Ткачев и уж никак не Нечаев [113]. Тем не менее Роман – товарищ серьезный, грамотный и беззаветно преданный делу рабочего класса…

«Самая великая российская глупость – лезть в политику вот с такими чистыми одухотворенными глазами», – невольно подумал Андрей.

– …Роману всего-то девятнадцать лет, а послушали бы вы, как он рассуждает! Какая глубина, быстрый ум и смекалка!..

«С другой стороны, чего еще ожидать от горячих, неравнодушных парней, небезразличных к судьбе Родины? Быть может, именно в таких ребятах спасение России, искупление грехов народа? Только бы не сломали их, не заставили отречься от поисков справедливости».

– Ладно, – прервал Венькин монолог Рябинин. – Принимаю ваши извинения и обещаю при случае рассказать вышестоящему начальству об истинных целях «Союза молодых марксистов». Вы останетесь для вынесения резолюции?

– А что?

– Хотел пригласить на прогулку. Раз я теперь поверенный в делах тайной организации, будьте любезны поведать мне о ней все без утайки.

– Добро, – кивнул Венька. – Я только сбегаю предупрежу Грачева.

Дорога от электростанции к центру шла под гору. В конце спуска далеким маяком мерцал фонарный огонек. Ноги сами несли вперед по твердой земле. Не было видно ни темных домишек по краям улицы, ни самой дороги, только изредка в стороне ярким пятном проплывало зашторенное окошко. Невольно взгляд останавливался на нем, словно там, за ситцевой занавеской, ждал путника тихий благодатный уют и счастье. Но вот слышался из дому смех и будничный стук посуды – чужая радость, чужие хлопоты; и уже хотелось бежать прочь, туда, к далекому маячку.

– …«Союз» наш год назад организовал Женька Орехов, студент-химик, – рассказывал Венька Ковальчук. – Он потом в Москву уехал, а «Союз» нам оставил. Поначалу было нас немного, а теперь – больше трехсот действительных членов.

«Союз» разделен на секции по территориальному или ведомственному принципу. В городе пять секций, и три – в уездах. Всей деятельностью организации руководит координационный совет из председателей секций, плюс – ответственные за отделы и коллегии. Каждый действительный член «Союза» платит ежемесячный взнос в размере десяти копеек. Средства идут на поддержку особо нуждающихся, безработных членов организации, закупку литературы, поездки инструкторов в уездные секции.

– И где вы постоянно собираетесь? – спросил Андрей.

– Студенты – в аудиториях и общежитии, рабочие – на предприятиях, остальные – где придется. Чаще всего, как и сегодня, на электростанции. Тамошний технорук, молодой инженер Игнатьев, – руководитель фабричной секции, он неплохо ладит со станционным начальством.

– Ну, а каковы отношения с комсой?

– Сложные, – вздохнул Венька. – Мы настаиваем на диалоге и партнерстве, они – тычут в лицо резолюциями своих съездов, ссылаются на авторитет РКП(б). Там, где коллектив смешанный, состоит из беспартийной молодежи, комсомольцев и членов «Союза», – проще. Как в университете, например.

А вот если комсы больше – держись! Как у вас на «Ленинце», где нет ни одного члена «Союза».

Ваш Самыгин – личность непримиримая, враз бойкотами, проработками и агитацией выживет. Случалось, и до рук доходило. У вас там есть некто Лабутный, одиозная фигура, в прошлом году он создал комсомольский отряд «Борьбы за чистоту молодежных рядов», или «Борчисмор», а по-нашему – «Забор». Так-то. А вы говорите, что не нужна боевая организация! Еще как нужна, иначе дубовые «заборовцы» нас живьем сожрут!

– Наверняка в губернии имеются и другие некомсомольские организации?

– Сколько угодно, – кивнул Венька. – В уездах штуки три левоэсеровского толка, ориентированные на деревню и красноармейцев из крестьян; в городе – сильная «Корпорация анархистов-кропоткинцев». Без малого человек сто объединяет. Анархисты – народ тихий, безобидный. Есть еще заумный кружок «Мировой идеи Освобождения» и расхлябанный, плохо организованный «Союз инвалидов гражданской войны», целью которого является унизительное выбивание льгот и подачек от губкома и всякие там сборища с песнями и ностальгией. Руководит «Союзом инвалидов» Глухов, бывший пролетарий, партиец и герой войны, а нынче – частник. В голодном двадцать первом, когда на его родной стекольной фабрике лишь ветер гулял, взял Глухов в аренду землю и два сарая, развел скотину и – вовсю заторговал мясом. Дом построил, женился, заимел собственный экипаж. Пару раз губком всерьез собирался вычистить его из партии, да не за что – товарищ проводит ленинскую политику нэпа, обогащается! Опять же, налог платит. Ну, я думаю, с третьей попытки сумеют у Глухова отобрать билет.

Андрей и Венька вышли на Перекопскую и прошли мимо распахнутых настежь дверей «Встречи муз». Из трактира доносились завывания скрипки и чей-то высокий гнусавый речитатив:

– Хм, к слову, как относится к «Союзу молодых марксистов» наш общий друг Наум Оскарович Меллер? – перейдя на противоположную сторону улицы, спросил Андрей.