– Я так и думал, – нахмурил брови визитер и проговорил в трубку: – Она отказывается. Поднимайтесь и прихватите понятых!
Убрав телефон, Игорь Леонидович встал, прошелся по комнате, внимательно обшаривая взглядом все углы, потом внимательно посмотрел на Риту. В его глазах по-прежнему танцевали веселые искорки. Звучный голос бил по ушам:
– Вот ордер на обыск, ознакомьтесь. Абаев предупредил нас, что вы будете запираться. Зря, зря, могли бы пройти по делу краем и отделаться малым сроком…
…Обыск продолжался час с лишним. Испуганные соседи из сорок второй квартиры, тетя Лена и дядя Костя, рядком сидели на диване, а трое молодых парней в таких же отутюженных костюмчиках, как и у Игоря Леонидовича, потрошили шкафы, перетряхивали белье, пролистывали книги, простукивали подоконники, стены и пол.
– Есть, Игорь Леонидович! – наконец обрадованно воскликнул один из них, извлекая из-за батареи туго набитый шерстяной чулок.
– Что это? – вскинулась заплаканная Рита. Дежуривший в дверях милиционер подскочил к ней, надавил на плечи:
– Сидеть!
– А вот мы сейчас посмотрим, что это… Валентин, включи камеру. Понятые, прошу вас поближе… – Игорь Леонидович жестом фокусника сунул руку в чулок, и на столе один за другим появились: черный небольшой пистолет, несколько перетянутых разноцветными резинками пачек долларов, два паспорта с золотыми орлами на обложках и, наконец, камешки. Много сверкающих радужными гранями камешков…
– Гражданка Неволина, вы в состоянии объяснить, откуда взялись в вашем доме все эти вещи?
– Я не знаю… Это не наше… – Рита заплакала, и радостный блеск бриллиантов расплылся в разноцветные пятна.
– Хм… Вам придется проехать с нами. У нас есть все основания подозревать вас в сокрытии полученных от преступной группировки Абаева ценностей. Одевайтесь. Капитан Николаев скажет вам, что взять с собой.
– А куда меня? – дрожащим голосом спросила Рита, еще не веря, еще не понимая до конца, что происходит.
– В Москву, – твердо сказал Игорь Леонидович. И на этот раз Рита не увидела в его глазах веселых искорок. Там была тьма, непроглядная, тяжелая, и в этой тьме бился на веревке маленький пушистый крольчонок…
* * *
Они шепчут, но слова их не трогают наших ушей. Они смотрят, но взгляды их скользят над миром. Они видят и слышат. А мы – нет…
Большуха, время! Ожил Колодец. Дети твои приняли жертву. Дети твои пробудились. Верно держу ключи, знака жду.
Скользкая, терпи крепко… Не растворяй дверей, не верь ветру, плюй в угол. Очи недреманные следят за тобой. Замри. Знак даст Одноглазый в темный солнцеворотный день.
Лад, Большуха. Все соблюду. Да застынут Очи, да запорошит их прах могильный…
Свистит ветер. Гудят провода. Шумят ветки. Ночь. Спит земля, и люди, и звери, и птицы, и гады. И шепот, что летел над миром, тоже уснул – до поры…
Глава первая
С самого раннего детства Сергей Рыков чувствовал, да чего там чувствовал – знал, что станет кем-то великим. Даже не так – Великим, с большой буквы «В». Причем знание это поселилось у него в душе чуть ли не в младенчестве.
Сергею снились удивительные сны, а его «второе я», которое он про себя называл просто и безлико – «Голос», постоянно нашептывало мальчику: «Твоя судьба готовит тебе чудо. Ты – не такой, как все. Ты – особенный. Верь мне, я знаю…»
И он верил.
Уже в детском саду Сережа держался особняком от остальных ребятишек. Нет, он не был букой или наивным мечтателем «не от мира сего». Напротив, участвуя в немудреных детсадовских утренниках, он старался спеть песенку «Мамочка милая, мама моя» лучше других, сплясать танец «Топотушки» красивее и ярче. Вот только получалось это далеко не всегда…
И тогда Сережа закусывал губу и начинал, по словам воспитательницы Инны Аркадьевны, «вести себя вызывающе».
Он грубил, дрался, не слушался и получал грубость в ответ от всех: удары, тычки и пинки – от ровесников и наказания – от взрослых, по полной программе.
Но, даже отметеленный Вовкой Краскиным, самым большим и сильным мальчиком в группе, даже стоя в углу во время тихого часа, Сережа не плакал. Голос нашептывал ему удивительные истории и рассказывал о захватывающих приключениях, которые ожидают его, Сережу Рыкова, когда он вырастет. О, тогда он станет таким… таким… самым-самым! Сильным, умным, красивым, и у него будет все. Вообще все. Все, что только можно пожелать…
Время не стояло на месте. В свой черед пошел Сережа в школу. Поначалу он пытался быть примерным учеником – старался, тянул руку, тщательно делал домашние задания, но что-то у него не заладилось с самого начала. Отвечал он невпопад, часто ошибался, а учительница говорила Сережиной маме на родительском собрании: «Ваш мальчик способный, но очень разбрасывается. И потом – он та-а-ак высокомерен, причем не только с одноклассниками, но и с педагогами, представляете?!»
Где-то с середины второго класса Сережа понял – школу надо просто пережить. Переждать. Перетерпеть. Все равно к его будущему величию она ничего прибавить не сможет. Школа – это для простых, для обыкновенных. Для таких, как все.
А он – особенный!
«И правильно! – согласился Голос: Ну их всех…»
Впрочем, как ни странно, замкнутым одиночкой Рыков не стал. К нему тянулись. Его обособленность и открытое противопоставление себя всему на свете привлекали слабых и интриговали сильных.
В ту пору еще не знали такого слова – харизма…
* * *
Сереже исполнилось двенадцать лет, когда прозвенел первый звоночек, известивший его, что вот оно, началось, ждать уже недолго!
Он был обычным подростком периода полового созревания или, как любят писать циники от литературы, «молочно-половой зрелости», в меру прыщавым, в меру упрямым, в меру любопытным.
Родители Сергея развелись давно, отца он по сути и не помнил. После скандального, с разделом имущества развода мама, прихватив свое единственное чадо, умчалась из Москвы в небольшой городок на Средней Волге, который так и назывался – Средневолжск. Маме надо было «сменить обстановку», что она и сделала, оставив в Москве кучу престарелых родственников и двухкомнатную квартиру.
Мама Сергея вообще – человек уникальный. Кандидат наук в тридцать два, она произвела на руководство единственного в Средневолжске крупного предприятия – Радиопромышленного завода, неизгладимое впечатление: «Из Москвы! Инженер! Кандидат! Красавица!»
Рыковы быстро получили квартиру в новом доме, мама неплохо, очень неплохо – завод был оборонным, а на подобных предприятиях тогда платили, – зарабатывала, жизнь наладилась. По мнению Сергея, в ту пору у мамы, возможно, даже случались романы с кем-то из сослуживцев, но надо отдать ей должное – домой она никого никогда не водила.
В принципе, до тех самых событий, связанных с Серым человеком, жизнь его текла абсолютно безбедно, ну, не считая мелких детских неприятностей, большинство из которых они с Голосом сами себе и наживали.
Сережа не грустил по Москве, из которой уехал в довольно-таки нежном возрасте, еще не почувствовав на себе то давление, которое оказывает гигантский мегаполис, прессующий своих жителей с равнодушием асфальтового катка.
В Средневолжске ему нравилась. Если школа была неизбежным злом, от которого никуда не деться, то в остальное время он жил сам для себя. С ватагой сверстников со двора Сергей шатался по окрестностям, играл в футбол на старом поле возле «тринадцатой» школы, враждовал с пацанами из «седьмого» дома, втихаря курил, взрывал самодельные «бомбочки», играл в многочисленные пацаньи игры, словом, все было у него нормально, как у всех, причем – как у всех по всей огромной стране, исключая, пожалуй, лишь детей, живших в центрах больших, за миллион жителей городов…
Первый раз о Сером человеке он услышал случайно. Мама приехала с работы, позвала Сережу, болтавшегося без дела в их огромном, метров двести на двести, заставленном гаражами и голубятнями бывших блатных дворе, ужинать, и пока он прощался с приятелями, остановилась поболтать со своей знакомой из пятого подъезда, тетей Алиной. Тетя Алина работала в книжном магазине, по этому случаю имела шикарную домашнюю библиотеку, которой, впрочем, любезно разрешала пользоваться Сергею.
