– Как ты пойдешь назад?

– Обыкновенно. Сейчас день, – ответила она. – Я не собираюсь сидеть в углу и дрожать неизвестно от чего. Не дождется. Ему ведь это и надо. – Таня брезгливо сморщилась. – Буду жить как жила.

– Осторожней только.

– Ага.

Мы вышли из квартиры, потом из подъезда. До автобусной остановки идти было минут пять, она стояла прямо за углом девятиэтажного дома, имеющего форму подковы. Шагая через двор, я смотрела по сторонам. Что это мне дало? Кроме созерцания воскресных старушечьих прогулок и бегающих по детской площадке двух эрдельтерьеров, ничего. В сотнях квартир это дома может скрываться не одна дюжина психопатов. Этот мог придти откуда угодно.

В этом и заключался весь кошмар.

Невидимка мог придти откуда угодно и оказаться кем угодно…

В понедельник я появилась на работе с багажом из сквернейшего настроения и головной боли.

Войдя в офис, я чуть не бегом пересекла прямоугольное помещение и грохнулась на свое место в углу. Вращающийся стул заскрипел подо мной словно в невыносимой муке, и мне это доставило удовольствие. Стало тихо. Коллеги смотрели на меня, ожидая, видимо, что я вытащу из сумочки пистолет. Зина, толстенькая кудрявая брюнетка с непроизносимой фамилией, перестала краситься, Вера, высокая холеричная дама с веснушками, прекратила шелестеть чем-то в своей сумке. Другие еще не пришли – до половины девятого оставалось почти пятнадцать минут. И не стоит забывать, какой сегодня день… Понедельник традиционно самый каторжный и тяжелый на неделе. Каждый борется с ним как может. Он – альфа и омега депрессии, особенно для тех, кто терпеть не может свою работу. Я из этой породы бизнес-работников. Никогда не думала, что буду трудиться как пчелка на ниве рекламы в профессиональном журнале. Правда, и учителем истории я не мечтала быть, но иногда думаю: работа в школе ничуть не хуже этого… Разумеется, я не права – это все депрессия. Я интроверт, а потому для меня наилучший вариант – сидеть в покрытом паутиной углу, обустроить свое уютное теплое гнездышко и спасаться в нем от кошмаров действительности. Школа так или иначе отпадала, хотя бы из-за разности в зарплате.

Сегодня мне повезло с автобусом, я сумела втиснуться в такой промежуток времени, когда основной поток пассажиров еще не заполняет салон до отказа, и ехать можно в относительном спокойствии. Вторую половину пути до редакции моего горячо любимого рекламного журнала я ехала сидя. Но, как выяснилось, этого мало для счастья. Везение улетучилось почти сразу. За две остановки до выхода рядом встал какой-то здоровенный мужик в засаленной куртке цвета дряблого огурца. От него шел запах чеснока, пива и зубной пасты. Каким-то образом это амбре достигало моего носа, хотя дышал громила не мне в лицо, а голова его почти упиралась в потолок. Своей курткой он припечатался к моему плечу, возможно, сделал это специально. Его промежность как раз находилась у меня на уровне лица. Всю долгую остановку я терпела, медленно закипая, и намеревалась разораться, если этот мужлан не выйдет или не сгинет с глаз моих. Он вышел, зато на его место пришла старуха, которой тоже не хватило места. Она задержалась у заднего входа и стала действовать мне на нервы оставшийся отрезок пути. Старуха, наоборот, была карманного размера, миниатюрная, как фарфоровый гномик, стоящий у меня на книжной полке. Запах от нее распространялся не менее омерзительный – антибактериальное дешевое мыло, старое тело, колбаса, нестиранная одежда. Я думала, что сойду с ума, пока все это кончится. Оставалось двести метров до остановки, когда кондукторша вынула сотовый, чтобы ответить на звонок, и начала визгливо хихикать.

Я применила банальную методику успокоения – глубокие вдохи. Я дышала как можно более незаметно, закрыв глаза.

Видимо, в результате стресса мое обоняние усилилось. Я слышала все запахи в автобусе, могла определить каждый из них. Я даже представляла себе их источники, воображение работало на всю катушку. В результате я выскочила на остановку, не в силах все это выносить, и чуть не поскользнулась на покатом панцире из грязного льда. Никто не дернулся в мою сторону, чтобы помочь. Мне удалось досеменить до края навеса над скамьями, и я схватилась рукой за столбик. Мой взгляд блуждал по сторонам, а нервы гудели, точно провода под высоким напряжением. Я вынула сигарету, зажгла ее. Нужно направить куда-то эту энергию, иначе у меня будет нервный срыв. Но куда? Я не скандалистка, то есть, не идейная и не испытываю удовольствие от публичных истерик. Я не умею освобождаться, не умею пить энергию из других, что мне и вредит. Мать раньше называла меня тихоней и нюней. Нет во мне бультерьерских замашек. Я молчу до последнего. Может, пора меняться? Таня, наверное, смогла бы дать мне несколько уроков, научить меня контратакам и защите личного пространства.

Я докурила, не понимая, лучше мне или нет. В животе невидимый ком тянул книзу. Я сжала зубы, готовясь встретить новые испытания с гордо поднятой головой. Чтобы хоть как-то развеять тучи, сгустившиеся над моей макушкой, я стал думать о Тане. Это помогало. Словно она сама была здесь и нашептывала на ухо ободряющие слова. У меня была сумка через плечо, ее-то и задел какой-то тип, по виду студент, бегущий к остановке, от которой я успела отойти шагов на пять. Меня развернуло от толчка, я чуть не шлепнулась на льду. Студент даже не обернулся.

С этой минуты мое настроение испортилось окончательно и бесповоротно. Я была близко от того, чтобы заорать ему в след.

Компьютер я включила и ждала, когда загрузится система. Недавно я нарочно поставила свой стол так, чтобы от зала меня хотя бы наполовину закрывала стойка с комнатными растениями, водруженная на торчащий из стены выступ длиной в семьдесят сантиметров. Может быть, когда-то он предназначался для небольшого стеллажа, а вот сейчас играть роль подставки под конструкции для кашпо.

Я сидела прямо в куртке, сняв только шапку, и долго не замечала этого. Стало жарко. Я поднесла руку в шее, наткнувшись на воротник. Представляю, какое у меня лицо: наверное, Зина или Вера думают, что я пьяная или наглоталась какой-нибудь дряни.

Войдя, я с ними даже не поздоровалась, чего со мной никогда не бывало. Расстегнув куртку, встав с несчастного скрипучего стула, я стащила ее с себя, обернулась к девчонкам и поприветствовала их. К щекам прилила кровь. Я чувствовала, как становлюсь красной. Зина и Вера по очереди сказали: «Привет!» Снова началось наведение марафета и шелест, будто я дала им разрешение чувствовать себя как дома. Потом раздался хруст – оказывается, Вера грызла чипсы. Очень часто ее можно увидеть жующей, так она успокаивает нервы. Что ж, у каждого свой способ. Кто-то ест, кто-то пьет. У меня же не было никакого способа.

Оставшись в том же самом свитере, какой был на мне в субботу и воскресенье, я взяла пачку сигарет и вышла во дворик перед входом. На свежем воздухе думается лучше, но я не знала, на чем сосредоточить внимание. Все сводилось к необходимости расслабиться, выплеснуть накопившееся. Чересчур много во мне скопилось психического шлака, он-то и отравляет мне жизнь. Я смотрела на квадратную площадку внутреннего дворика старого здания, где располагалась редакция нашего журнала. В углах лежали комья грязного снега, того, что нападал недавно, обрывки бумаги, окурки. Высокая темно-синяя урна возле крыльца была наполнена больше чем наполовину.

В голове нет ни одной мысли. Ну и ладно. Мне нравилось ни о чем не думать, отрешенно глядя в пустоту, не видеть предметов перед собой и представлять, что я воздушный шарик, носимый ветром в любую сторону. Боль в висках и лбу уже не так донимала меня.

То, что сигналит сотовый, я не сразу поняла. Вытащила его из кармана, и увидела, что звонит Леша. Я помедлила, спросив себя, нужен ли мне сейчас этот разговор и этот человек. Началась недолгая борьба, где верх одержало желание поговорить с давним приятелем. С бывшим.