– Николай Гордеевич, вы не помните, о чем шла речь на собрании работников совхоза в конце мая?

Он поднял брови.

– Когда вы выступали в клубе.

– Наверное, о посевной. Во всяком случае, не о балете.

– Отдавая дань вашему остроумию, хочу напомнить, что я приехал сюда не цветочки разводить. И копаться иной раз в чьих-то интимных отношениях для меня не хобби, а работа… На сегодня у меня вопросов больше нет.

Он, ни слова не говоря, расписался в протоколе, как мне показалось не читая, и ушел, холодно попрощавшись.

Я встал у окна, но так, чтобы меня не было видно с улицы.

Главный агроном быстрой походкой вышел из двери, надел шлем, одним рывком завел мотоцикл, сел на сиденье и рванул с места.

Растрепанный пес, который всегда дремал на крылечке конторы, от неожиданности вскочил и, сжавшись, трусливо смотрел вслед удаляющемуся мотоциклу.

Странно вел себя Ильин. Настораживающе.

Я перечитал его показания. И пожалел о том, что не сохранил на бумаге те моменты, когда он был язвителен и раздражен. Ведь на эмоции я не имею права. В душе – сколько угодно. В документах же должны быть сухие факты. А как важно отразить состояние человека. Да, жаль, что я не имел возможности сегодняшнюю беседу записать на магнитофон. Потому что видел, чувствовал – за его неприязнью кроется нечто. Что именно, я пока не знал. Не будет же человек ни с того ни с сего раздражаться и ожесточаться.

Может быть, ему не понравилась моя физиономия? Тоже бывает. Или гордыня? Как-никак – он главный агроном, имеет некоторую власть над людьми… Кто-то из великих говорил, что не всякому человеку власть по плечу. А тут какой-то следователь осмеливается затронуть начальственную персону. Мне с такими людьми приходилось сталкиваться не раз. Я вспомнил, как разговаривал с ним по телефону директор совхоза. «Не в службу, а в дружбу…» Ведь Емельян Захарович ему в отцы годится. Не говоря уже о том, что руководитель – он, Мурзин.

С другой стороны, Ильин хорошо знал Залесскую еще в Вышегодске. В Крылатом говорят почему-то о ее встречах с ним, а не с кем-нибудь другим. И сегодняшняя реакция… Все это наводило на размышления…

К вечеру у меня разыгралась ангина. Моя старая недобрая приятельница заботливо следовала за мной повсюду. Я пополоскал горло отваром ромашки, приготовленным все тем же Савелием Фомичом, и валялся на постели с укутанным горлом.

Старик предложил вызвать врача, но я отказался. Знаю наперед все, что он скажет: лежать, стрептоцид, полоскание, согревающий компресс. Может быть, еще горячее молоко со сливочным маслом.

По радио передавали совхозные новости. Во многих бригадах жатва подходила к концу. Молоденький женский голос, мне показалось, Линевой, секретарши директора, назвал передовые бригады.

– Жена участкового? – спросил я у сторожа, хлопотавшего возле меня.

– Галка. Она, – кивнул Савелий Фомич.

«– …Парад отстающих опять возглавляет бригада Шамоты. На ее участке убрано зерна всего лишь с пятидесяти четырех с половиной процентов запланированной площади…»

– Вот завел порядки, – проворчал сторож.

– Кто? – спросил я.

– Ильин, кому еще. Мало на совещаниях головомойку устраивают, нет, надо перед всеми людьми срамить…

«– …Видно, работникам этой бригады понравилось ехать на осле…» – задорно проговорила дикторша.

– Ишь изгаляются… Никакого стыда нету, – негодовал Савелий Фомич.

– Что, у вас в хозяйстве разве есть ослы? – полюбопытствовал я.

– Шаржа, так, кажись, называется, – пояснил сторож. – Кто впереди – это, значит, на спутнике несется. А кто хуже всех – на осле.

– Наглядная агитация, – сказал я.

– Не агитация, а сплошное издевательство. Откуда Шамоте план взять? Там, видишь ли, в прошлый год ребята молодые поднабрались. Хорошая бригада была. И футбольная команда почти вся из них… Чего Ильин этот взъелся на Шамоту, не знаю. А только месяц назад, аккурат перед самой косовицей, главный агроном почти всех их парней в город угнал. Учиться на механизаторов. Вот и оголили бригаду.

– Только из этой?

– Из других тоже. Но по одному-два человека. А тут – разом дюжину лучших работников. Это зачем человеку три года кряхтеть над книжками – чтобы руль трактора держать? Так, для городского баловства. Ить за счет совхозных денежек. Теперь над бригадиром насмехаются…

– Неужели главный агроном не подумал, не укрепил другими кадрами?

– Подумал, укрепил! На него как найдет. Одному прямо ковровую дорожку стелет, а другому – кукиш с маслом, прости меня господи… А футбол теперича – тю-тю, плакали наши награды. – Я вспомнил про вымпел за первое место в районных соревнованиях, красующийся в кабинете директора. – Говорили Емельяну Захаровичу: круто берет наш главный. Что об стенку горох…

– А урожай как?

– Это еще посчитать надо будет. Ильин-то без году неделя, а уже командует, будто век тут прожил… И никаких возражениев не терпит.

В том, что он резок и крут, я убедился сам. А Савелий Фомич продолжал:

– Как с цепи сорвался. Все ему не так, все не этак. – Он покачал головой. – Ничего. Укатают Сивку крутые горки. Мы все видывали…

Что они видывали, он так и не досказал. В коридоре послышались шаги. Я был единственный обитатель совхозной гостиницы. Значит – ко мне.

С тех пор как за мое питание взялась Серафима Карповна, каждый вечер в это время обычно приходила голенастая, нескладная девочка Настя, укутанная в мамкин платок. «Сноха», – отрекомендовала ее Ищенко. Это юмор.

Настя приносила судок с нехитрым обедом. Всегда обильным и по-деревенски добротным. Серафима Карповна считала, что хорошая работа может иметь место только при создании соответствующих условий.

Постучали. На пороге появилась сама Ищенко. Сторож ретировался.

Серафима Карповна поставила судок на стол, сняла плащ.

– Хвораете?

– Немного.

– А вы поешьте. Для здоровья лучше…

Горло болело, и есть совсем не хотелось. Но, чтобы не обидеть оперативника-хозяйку, я налил в тарелку горячего душистого борща.

– А Ильин действительно был вместе с Залесской в Североозерске, – вдруг сказала Серафима Карповна. Я прекратил есть. Вернее, попытку проглотить хоть несколько ложек. – Только он был с ней не в ресторане, а в кафе.

– Это могут подтвердить?

– А как же. Буфетчик и уборщица. Там самообслуживание, официантов нет. По фотографиям признали.

– И часто их там видели?

– По крайней мере два раза.

– Жаль, что я узнаю об этом только сейчас, – сказал я в сердцах.

– Стараюсь, Игорь Андреевич. – В голосе Ищенко послышалась обида.

Лично я был недоволен темпами расследования. Ищенко это чувствовала. Иной раз моя верная и (я в этом убедился) невероятно работоспособная помощница успевала за день дважды побывать в райцентре. Боюсь, что в Североозерском РОВД ее уже встречали со страхом. Во все концы летели запросы, требования, телефонные звонки… Это помимо тех сведений, которые она собирала здесь, в Крылатом.

– Знаю, знаю, – поспешил я успокоить ее. – Понимаете, хотя бы вчера… Разговаривал я днем с Ильиным. Мне бы очень пригодилось то, что вы сообщили.

– Может, не велика беда? Встретитесь еще.

– Может, и не велика… – Я подумал, что факт одной-двух встреч в кафе Североозерска еще ни о чем не говорит. Случайно встретились. Не совсем они чужие – земляки вроде. – А подробностей не помнят?

– К сожалению, нет. На бойком месте это заведение, у автовокзала. Всегда народу много.

– Но все же запомнили. Почему?

– Ильин там до сих пор частенько обедает.

– Еще хуже, – сказал я почему-то вслух. – Тем более встреча может выглядеть правдоподобно случайной…

Ищенко меня поняла.

– Трудно было с ним?

– Я, Серафима Карповна, присочинять не умею. Да и не подобает, как вы сами знаете…

Она улыбнулась:

– Придумка придумке рознь. Но в отношении Ильина у нас с вами действительно пока ничего существенного нет.

– Будем искать, – сказал я.