На удивление, ничего этого не понадобилось. Второй брак у господина Городецкого оказался на редкость удачным, несмотря на разницу в возрасте: ему шестьдесят четыре, а ей сорок. Тринадцать лет супружеской жизни пролетели как одно райское мгновение! Неужели, они с Люсей уже так долго вместе?

– О чем ты думаешь? – спросила жена, ставя на стол горячие пельмени. – За едой думать вредно. Тебе со сметаной или с уксусом?

– Пожалуй, со сметаной. Что-то желудок ноет…

Господин Городецкий не понимал, что с ним происходит. Дурное настроение накатило еще вчера, навалилось тупой тяжестью на плечи, свинцом разлилось внутри. Если бы он верил во всякие бредни, которыми увлекалась его первая жена Леокадия, ныне покойная, то решил бы, что его одолевают плохие предчувствия.

– Ты почему не ешь? – заволновалась Люся. – И бледный какой-то… На работе все в порядке?

Она обожала готовить и получала от этого процесса настоящее удовольствие. Еда у нее получалась отменно вкусная, а супруг никогда не страдал отсутствием аппетита. Когда они поженились, Женя был худощавым, подтянутым мужчиной. Теперь же он раздобрел, отпустил солидное брюшко, – словом, стал выглядеть как преуспевающий, довольный жизнью человек.

Евгений Николаевич принялся за пельмени, но они, что называется, не лезли в горло. Он отложил вилку и провел рукой по лицу. Лоб покрылся холодной испариной, в груди образовалась неприятная пустота.

Звонок телефона показался ему громом небесным.

– Руки дрожат, – отметил он, беря трубку. – Что это со мной?

Супруга с ужасом наблюдала, как краски жизни покидали его лицо. Евгений Николаевич отвечал односложно, – «да», «нет», «понял», – и с каждым словом становился все бледнее и бледнее.

– Что случилось? – спросила Люся, когда разговор закончился. – На тебе лица нет.

– Аврора… – одними губами вымолвил Евгений Николаевич.

– Что?

– Умерла.

Милицию вызвала соседка Городецких, Варвара. Она дружила с Леокадией Петровной, а после ее смерти опекала Аврору, которая осталась в квартире одна. Каждое утро Варвара приходила поинтересоваться, как идут дела, не нужно ли чего.

После похорон девушка не согласилась ехать к отцу и осталась дома. Варвара помогала готовить еду на поминки, потом убирать и мыть посуду, приходила к ней ночевать, развлекала и утешала, как могла. Она показала Авроре, как пользоваться стиральной машиной, иногда делала для нее кое-какие покупки. Постепенно они подружились и вечерами пили вместе чай, болтали. Варвара заполнила ту пустоту в жизни девушки, которая образовалась после смерти матери.

Придя, как обычно, утром, соседка обнаружила, что дверь квартиры Городецких приоткрыта. Она все-таки позвонила, но никакой реакции не последовало. Варвара заглянула в щелку и позвала хозяйку.

– Аврора! Ты спишь, что ли?

Молчание было ей ответом.

– Странно, – решила соседка. – Может, торопилась в университет, убежала, да и забыла дверь запереть?

Такое предположение не выдерживало никакой критики. Аврора была девушкой собранной, внимательной и очень ответственной. Во всяком случае, молоко у нее не сбегало, блины не подгорали, утюг она включенным тоже не оставляла, а уж чтобы забыть закрыть квартиру… Не похоже это на нее! Может, что-то случилось? С сердцем плохо стало, или в ванной угорела? Надо посмотреть.

Варвара поколебалась, глубоко вздохнула и толкнула дверь. В коридоре было полутемно, пахло кожей, шерстью и соломкой, которая стояла в напольной вазе. На коврике валялся шарфик Авроры, как будто она, собираясь впопыхах, не заметила, что он слетел с ее шеи. Эта деталь насторожила Варвару…

– Я сразу испугалась! – рассказывала она приехавшим милиционерам. – Пошла дальше. Гляжу, в кухне никого, в гостиной тоже пусто. А вот в спальне…

Она заплакала, шмыгая носом.

– Что вы увидели в спальне? – терпеливо расспрашивал милиционер.

Он расположился со своими бумагами на кухне, пока остальные производили необходимые действия в квартире Авроры Городецкой, которая была найдена мертвой в своей собственной постели.

– У-увидела, что она…лежит…и не дышит. Вокруг вещи разбросаны…

– Что-нибудь пропало?

– Вроде нет. Я точно не могу сказать.

Картина происшедшего ничем не напоминала ограбление. Ни в шкафах, ни в серванте, ни в ящиках комода никто не рылся. Все было в порядке, даже сумочка Авроры, которая валялась у самой двери в спальню, была закрыта. Кошелек с деньгами находился в ней в целости и сохранности, лежал в боковом отделении, вместе с косметичкой и сигаретами. Еще одна, вполне приличная сумма денег, обнаружилась в прикроватной тумбочке и тоже была целехонька. В шкафу висел норковый жакет, на полке стояла вазочка с золотыми украшениями. Похоже, действительно ничего не пропало.

Мертвая девушка была раздета, причем вещи с нее аккуратно снимали, или она сама раздевалась… Отчего-то они валялись на полу. Непонятно! Кровать вся помята, как после ночи любви. На трупе никаких видимых повреждений…

Картина странная, но очень знакомая. Артем Пономарев, который писал протокол со слов Варвары, мучительно пытался вспомнить, где он слышал нечто подобное? Кажется, давний знакомый, капитан милиции, с которым они случайно встретились, зашли в кафе, – посидеть, выпить по рюмочке, – рассказал ему… Ну да! Точно! Так и было! Этот капитан рассказал об убийстве молодой артистки музыкального театра. Она так же была найдена мертвой и раздетой в своей квартире, в спальне. Причем, кроме маленького красного пятнышка на виске…

Артем вскочил и бросился в спальню. Девушка все еще лежала там.

– Какая красивая, – подумал он.

Наклонившись над трупом, Артем увидел на левом виске едва заметную точку, как от укола то ли спицей, то ли толстой иглой.

– Черт!

Только теперь он обратил внимание на легкие ссадины на внутренней стороне бедер трупа. Ту артистку изнасиловали, когда она была уже мертвой. Артем не сомневался, что с Авророй Городецкой произошло то же самое.

В квартире не оказалось ни писем, ни записных книжек.

– Она все уничтожила, после смерти Леокадии Петровны, – объяснила Варвара. – Хотела начать новую жизнь, в которой ничто не напоминало бы ей о прошлом.

Одна записная книжка все-таки нашлась, в сумочке Авроры. Там было много телефонов и несколько адресов.

Артем позвонил отцу девушки и сообщил страшную новость. К виду смерти он привык, а вот к человеческому горю никак привыкнуть не мог. Захотелось выпить. Господи! Как, должно быть, ужасно вырастить такую красивую дочь и лишиться ее, да еще таким образом! Мертвая девушка поразила его тонкими чертами лица, нежной кожей, точеным телом и пышной копной рыжих волос.

– Вы ничего не трогали? – продолжал расспрашивать Пономарев заплаканную Варвару.

– Нет! Как можно? Я ведь понимаю… И потом, мне очень страшно стало!

– А листок со стихотворением где лежал?

– Там…у нее на груди… Кошмар какой! – всхлипывала соседка, сморкаясь в большой носовой платок.

На груди у трупа оперативники обнаружили листок из обыкновенной школьной тетрадки в клеточку, на котором печатными буквами шариковой ручкой было написано короткое стихотворение:

– Чей это почерк? – спросил Артем, не надеясь на успех.

– Не знаю… Буквы-то печатные!

Действительно! Зачем он спрашивает? Ясно ведь, какой будет ответ. Но…порядок есть порядок. Стихотворение красивое, хоть и мрачное.

– Интересный слог, – задумчиво произнесла Варвара.

– Что?

– Слог, говорю, интересный! – повторила женщина. – Старинный слог. Так Пушкин мог бы написать, или Баратынский. В общем, поэт прошлого века.

– Да?

Артем не был знатоком поэзии ни прошлого века, ни нынешнего. А жаль! Ну, это дело поправимое. Можно обратиться к экспертам, они дадут необходимые разъяснения.