Он был рад, что избавился от волков, но что-то продолжало его преследовать. Ветви деревьев сгибались, но не так, как от ветра, а как если бы на них сверху давила некая тяжесть. Словно нечто шагало по ним – по всем сразу – или лишь по тем, что окружали Эспера. Если он останавливался, оно тоже замирало, и это напомнило ему одно дурацкое представление, которое когда-то давала странствующая труппа в Колбели. Один актер незаметно следовал за другим, точно копируя все его движения, но всякий раз, как тот оборачивался, преследователь замирал на месте, так что глупец, шедший впереди, его не видел. Эсперу эта сценка смешной не показалась. Было в ней что-то раздражающее.
Однако олени, когда пасутся, не видят охотника. Как только они опускают голову к земле, ты можешь подойти к ним вплотную, если ветер не донесет твой запах. И лягушки тебя не замечают, если ты не двигаешься.
Что ж, возможно, для своего преследователя Эспер и есть что-то вроде лягушки.
Он усмехнулся. Наверное, дело в усталости, но происходящее вдруг показалось ему забавным. Может быть, ему следовало с большим уважением отнестись к актерам и их представлению.
Внимание Эспера привлекло хриплое сопение, доносившееся откуда-то сбоку. Он не забыл о том, что старик советовал ему не сходить с тропы, но не слишком доверял подобным советам. В конце концов, если никто не вернулся из леса, какой смысл следовать чьим-то указаниям? После недолгих колебаний он направил Огра на звук.
Довольно скоро он его увидел – большое волосатое существо, дрожащее среди зарослей папоротника. Оно подняло щетинистую голову и хрюкнуло.
Огр заржал.
Существо оказалось огромной беременной свиньей. Время было не совсем подходящим – обычно поросята появляются на свет вместе с первыми цветами, – но не только это казалось неправильным. Что бы ни пыталось выбраться из ее брюха, оно было заметно крупнее поросенка. Кроме того, земля вокруг свиньи была обильно полита кровью, кровь сочилась из ноздрей, из глаз. Свинья даже не понимала, что кто-то оказался рядом; она хрюкала от боли.
Она умерла очень скоро, на глазах у Эспера, но то, что было у нее внутри, продолжало двигаться. Тут только лесничий заметил, что его трясет, но не понял от чего, только страх тут ни при чем. Ему казалось, что сверху опускается такая невероятная тяжесть, что под ее весом прогибаются ветки… а потом бок свиньи лопнул.
Наружу высунулся клюв, желтый глаз, а следом чешуйчатое тело, покрытое слизью и кровью. Греффин.
Эспер спешился, наблюдая за тем, как существо пытается выбраться из утробы матери.
– Останови меня, если сможешь, – сказал он лесу.
Чешуя детеныша все еще оставалась мягкой, она не успела затвердеть, как у взрослых особей, но глаза потускнели далеко не сразу после того, как Эспер отрубил ему голову.
Лесничий вытер топор листьями, а потом наклонился к земле, и его вырвало.
Но зато он кое-что узнал. Эспер понял, почему он прожил сорок лет в Королевском лесу, ни разу не увидев следов греффина, уттина, вурма или им подобных, а теперь их вдруг стало полным-полно.
Люди говорили, что эта нечисть «просыпается», как Терновый король, из чего следовало, что они спали, словно медведь в берлоге, только их сон продолжался тысячу лет.
Оказывается, они вовсе не спали. Они рождались. Эспер вспомнил старую сказку про васил-никса, вылупившегося из куриного яйца.
Проклятье, так оно, наверное, и происходит, подумал Эспер.
Он подождал, не обрушится ли на него гнев колдуньи, но ничего не произошло. И хотя Эспера все еще трясло, он вскочил в седло и двинулся дальше.
Он почти не удивился, когда увидел почки на деревьях. Не обычные почки, а колючки, торчащие из стволов и ветвей. Он сразу же узнал черные шипы, которые видел в Королевском лесу, а потом и в Средних землях. Здесь они пробивались прямо из деревьев, и чем дальше он продвигался вперед, тем становились разнообразнее.
Шипы в Королевском лесу все выглядели одинаково, но здесь он встретил множество видов: попадались узкие, похожие на перья, изящные и многочисленные, другие выглядели массивными и шишковатыми. Очень скоро лесничий перестал узнавать деревья, на которых они произрастали; как и свинья, они давали жизнь чудовищам и погибали при этом.
А потом тропа кончилась, и Эспер оказался перед жутковатым озером в окружении самого странного леса из всех, что ему доводилось видеть.
Наиболее крупные деревья были покрыты чешуей, от каждой их ветки отходили пять других, поменьше, и так до бесконечности, пока мельчайшие прутики не превращались в бахрому. Эсперу это напомнило водоросли в пруду или гигантский лишайник. Другие казались плакучими ивами, если не считать того, что их ветви и листва были черными и зазубренными, как хвост ящерицы. Некоторые молодые деревца выглядели так, словно безумный святой взял сосновую шишку и вытянул ее на десять ярдов вверх.
Прочие растения были чуть менее странными. Бледный, почти белый папоротник и гигантские хвощи покрывали берега водоема. Позади Эспера, слева и справа вздымались каменистые склоны, так что озеро и сам лесничий оказались на дне ущелья. Вся ложбина была украшена человеческими черепами, они свешивались с деревьев, торчали из щелей в скале и валялись вдоль берега озера.
И каждый был повернут к нему лицом.
– Ну, вот и я, – сообщил Эспер.
Он ощутил какое-то присутствие, но молчание длилось, пока вода не начала медленно подниматься и нечто не встало из водоема.
Это была не женщина-сефри, а нечто большее, масса черного меха, перемешанного с водорослями, палой листвой и рыбьими костями. Странное существо больше походило на медведя, чем на человека, но с головой лягушки, одним выпуклым слепым белым глазом на виду и другим, скрытым гривой маслянистых нитей, ниспадающих с макушки. Рот казался перевернутой аркой и занимал всю нижнюю часть лица. Руки свисали до самой воды от массивных сутулых плеч. В фигуре не было ничего женского – впрочем, как и мужского.
Несколько мгновений Эспер смотрел на существо, пока не уверился в том, что оно не намерено на него нападать – во всяком случае, прямо сейчас.
– Я пришел встретиться с женщиной из Сарнвуда, – наконец сказал он.
Он насчитал несколько десятков ударов своего сердца, но ответа не последовало. Эспер уже начал чувствовать себя глупо, когда вода вспенилась перед еще одним странным созданием.
Появилась голова. Сначала он подумал, что сейчас появится такая же тварь, просто несколько меньше. Однако сходство оказалось лишь поверхностным. Перед ним предстал мужчина, вот только глаза его покрывала пленка, а кожа была тошнотворного синевато-серого цвета. Эспер не смог понять, что явилось причиной его смерти, но если не учитывать, что мужчина стоял, не вызывало сомнений, что он уже давно мертв.
Неожиданно труп содрогнулся, и из его рта хлынула вода. Потом он хрипло застонал, все громче и громче.
Когда вода перестала литься, Эспер узнал в этом звуке человеческую речь, неразборчивую, но вполне понятную, если прислушаться.
– Те, кто приходит меня увидеть, должны принести кровь, – произнес труп. – Кровь и того, кто сможет говорить за меня. Этот мертв уже слишком давно.
– Мне некого приводить.
– Старик вполне подошел бы.
– Но я его не привел. А ты говоришь со мной.
Колдунья шевельнула огромной головой, и, хотя та была лишена человеческого выражения, он ощутил ее гнев.
– Я хочу убить тебя, – сообщила она.
Эспер поднял то, что держал в руке, – стрелу, полученную им от Хесперо, сокровище церкви, способное убить кого угодно.
– Эта стрела предназначалась для Тернового короля, – пояснил он. – Думаю, она может убить и тебя.
Труп начал задыхаться, казалось, ему не хватает воздуха. Эспер не сразу понял, что это смех.
– Что ты будешь убивать? – спросила ведьма. – Это? – Массивная лапа коснулась груди. – Или это?
Неожиданно деревья вокруг заскрипели и застонали, и Эспер ощутил присутствие, сопровождавшее его с того мига, как он вошел в лес. Теперь оно навалилось на него невыносимой тяжестью, продавилось сквозь него, так что он рухнул на колени. Он попытался поднести стрелу к луку, но оружие вдруг стало слишком тяжелым.
