– Ты действительно считаешь меня красивой? – выпалила она, и Казио сообразил, что она выпила не меньше, чем он сам, а то и больше.

У герцогини, несомненно, был талант поить своих гостей вином.

– Как свет восхода, как лепестки фиалки, – ответил он.

– Нет, – прервала она его немного сердито. – Ничего такого. Ты говоришь подобные вещи каждой встречной. Я хочу знать, что ты думаешь обо мне, именно обо мне.

– Я… – начал он, но она снова его перебила.

– Я думала, что умру. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой. И я молилась, чтобы ты меня нашел, и боялась, что ты погиб. Я видела, как ты упал, Казио…

– И я тебя нашел, – напомнил он.

– Да, нашел, – подтвердила Остра. – И это было замечательно. Как в тот первый раз, когда ты спас меня – спас нас, там, около монастыря. Ты встал между нами и опасностью, даже ни о чем не спросив. Тогда я в тебя влюбилась. Ты это знал?

– Я… Нет, – ответил Казио.

– Но потом я узнала тебя лучше и поняла, что ты сделал бы то же самое для кого угодно. Да, ты ухаживал за Энни, но, даже не знай ты никого из нас, ты бы все равно нам помог.

– Ну, я бы так не сказал, – возразил Казио.

– Зато я говорю. Ты как актер на сцене, Казио, только ты играешь собственную жизнь. Ты сочиняешь себе речи, придумываешь манеры, словно постоянно позируешь. Но под всем этим – и не важно, знаешь ты это или нет, – ты именно такой, каким хочешь казаться. Когда я поняла это, я полюбила тебя еще сильнее. А еще я понимаю, что ты меня не любишь.

Внутри у Казио все сжалось.

– Остра…

– Нет, помолчи. Ты меня не любишь. Я тебе нравлюсь. Тебе нравится меня целовать. Но ты меня не любишь. Может быть, ты любишь Энни. В этом я не уверена. Но ты понимаешь, что тебе ее не получить, ведь так?

Она плакала, и неожиданно Казио отчаянно захотелось высушить ее слезы, но что-то мешало ему сдвинуться с места.

– Я прекрасно понимаю, что ты флиртовал со мной, чтобы заставить ее ревновать. А зная тебя, я не удивлюсь, если недостижимость Энни сделала ее еще более заманчивой. Но я здесь, Казио, и я тебя люблю. И даже если ты не отвечаешь мне взаимностью, я хочу тебя, хочу всего, что ты можешь мне дать. – Она смахнула слезы и с вызовом шагнула к нему. – За этот год я дюжину раз была на волосок от гибели. Мне пока везло, но дальше станет только хуже. Я сомневаюсь, что доживу до своего следующего дня рождения, Казио. Совершенно серьезно. Но перед смертью я хочу… я хочу быть с тобой. Ты понимаешь? Я не ожидаю свадьбы, любви или даже цветов, но я хочу тебя, сейчас, пока еще есть время.

– Остра, неужели ты действительно об этом всем думала.

– Они говорили о том, чтобы меня изнасиловать, Казио, – ответила она. – Ты думаешь, мне хочется лишиться девственности подобным образом? Я что, такая уродливая…

– Перестань. – Он вскинул руку, и Остра замолчала. Ее глаза казались огромными, на лице лежали мягкие тени. – Ты же знаешь, что это не так.

– Я ничего не знаю.

– Правда? Мне показалось, что ты знаешь про меня очень много, – возразил он. – Что я чувствую, чего не чувствую. Так вот что я тебе скажу, Остра Элейстотара… – Лаесдаутер, – поправила она.

– Не важно, как вы это произносите, – отмахнулся Казио. – Я хотел сказать…

– Что ты хотел сказать?

– Я…

Он замолчал, глядя на нее, и вдруг вернулся в мгновение перед нападением слиндеров, когда увидел ее связанной, и захвативших ее людей, и понял, что это она, а не Энни…

Казио взял ее за плечи и поцеловал. Сначала ее губы были холодными и неподатливыми, но потом они задрожали, она обхватила его руками, вздохнула и прижалась к нему всем телом.

– Я хотел сказать, – проговорил он, отстраняясь от нее через долгое, долгое время, совершенно уверенный в своих словах, – что ты не понимаешь меня и вполовину так хорошо, как считаешь сама. Потому что я люблю тебя.

– О… выдохнула Остра, когда он снова притянул ее к себе. – О!..

Когда слуга закрыл за ней дверь, Энни рухнула на кровать, прислушиваясь к тихому шороху шагов в коридоре, пока он совсем не стих.

Ужин стал для нее почти невыносимым испытанием. Прошла целая вечность с тех пор, как она ела за столом в официальной обстановке, и, хотя в доме Элионор были приняты более вольные порядки, чем в большинстве других благородных домов, Энни чувствовала себя обязанной сидеть с прямой спиной и вести глубокомысленные разговоры. Она отказалась от вина, которое помогло бы ей немного расслабиться, поскольку от одной только мысли о спиртном ей становилось нехорошо. Еда была восхитительной, судя по восторгу ее спутников, но сама она почти не замечала вкуса того, что ела.

И вот наконец свершилось то, о чем она мечтала многие месяцы.

Энни осталась одна.

Она потянулась к изножию кровати, где на одной из стоек несла свою вахту деревянная львиная голова. Энни провела рукой по гладко отполированной гриве.

– Привет, Леу. – Она вздохнула.

Все здесь было таким знакомым и одновременно чужим. Сколько раз она ночевала в этой комнате? Почти каждый год… Первый раз, который она помнила, случился, когда ей исполнилось шесть, а Остре пять. Элсени, средней сестре Энни, – восемь. Тогда Фастии, самой старшей, доверили присматривать за тремя девочками. Ей было около тринадцати.

Энни вспомнила, как сестра казалась ей тогда почти взрослой женщиной. Сейчас же Фастия, в своей хлопковой рубашке, виделась ей подростком с едва наметившейся грудью. Ее лицо, все еще детское, уже приобрело знаменитую красоту их матери. Длинные темные волосы лежали на плечах волнами, потому что перед этим были заплетены в косы.

– Привет, Леу, – сказала Фастия и в первый раз погладила льва по голове.

Элсени захихикала.

– Ты влюбилась! – заявила она. – Ты влюбилась в Леохарта!

Энни с трудом вспоминала, кто такой Леохарт. Сын какого-то грефта или герцога, появившийся при дворе во время святок, симпатичный мальчик, который, несмотря на искренние старания, постоянно делал что-то не так.

– Может, и да, – ответила та. – А ты знаешь, что значит его имя? Львиное Сердце. Он мой лев, а поскольку его здесь нет, придется постараться старому Леу.

Энни положила руку льву на голову.

– О, Леу! – весело проговорила она. – Пошли и мне тоже принца.

– И мне! – захихикала Остра и погладила деревянную голову.

За следующие десять лет это стало традицией, и каждый раз они гладили Леу по голове, даже после того, как Фастия вышла замуж.

Погрузившись в воспоминания, Энни блаженно закрыла глаза, но потом вскрикнула от неожиданности и подскочила – кто-то погладил ее по руке. Перед ней стояла золотоволосая девушка.

– Элсени? – спросила Энни, отдернув руку. Это действительно была Элсени, такая, какой Энни видела ее в последний раз.

– Привет, Леу, – сказала Элсени, не обращая на Энни внимания. – Привет, старина. Мне кажется, Фастия собирается сделать что-то нехорошее, но я никому не скажу, если ты не скажешь. А еще я выхожу замуж. Представь себе!

Элсени снова погладила деревянную голову и направилась к двери. Ее дыхание гулом отдавалось в ушах Энни.

– Элсени! – позвала она, но сестра не ответила.

Энни отвернулась и увидела Фастию.

– Привет, Леу, – сказала Фастия и положила руку на голову льву.

Она ничуть не изменилась с тех пор, как Энни видела ее, только лицо расслабилось, словно она сняла маску, которую носила на людях. Оно казалось мягким и грустным и очень юным, не так уж и отличающимся от лица той девочки, давшей Леу имя.

Сердце Энни сжалось. Во время их последней встречи она наговорила Фастии столько всего ужасного. Откуда ей было знать, что им больше никогда не доведется поговорить снова?

– Что мне делать? – пробормотала Фастия. – Я не должна. Не должна…

Неожиданно Энни поняла, что означает затуманенный взгляд сестры. Она была пьяна. Фастия стояла, покачиваясь, и вдруг вскинула голову. Она смотрела прямо на Энни, и Энни не сомневалась, что сестра ее видит.