Ответа не последовало, но она услышала, как вошедший шагнул вперед. Снова ее охватил страх. Чья-то темная фигура заслонила ей дверь. Единственный выход из комнаты.

Из залы по-прежнему доносились музыка, веселые голоса. Сейчас они звучали значительно громче, и если она закричит, то, несомненно, никто ее не услышит.

— Берегись, кто бы ты ни был! — гневно произнесла она, стараясь унять дрожь в голосе. — Ты знаешь, с кем говоришь?

— Да, принцесса.

Мужчина был совсем уже близко, почти рядом, она различила его крупную фигуру и содрогнулась от ужаса.

— Что ты хочешь?

Ах, если бы у нее под рукой было какое-нибудь оружие! Хотя бы кочерга.

Но разве можно обороняться книгой стихов и легкой, почти невесомой короной?

Мужчина уже навис над ней.

— Я не причиню вам зла, — услышала она его негромкий голос. — Даю слово.

Кьяра шмыгнула мимо него к двери и уже собралась закричать, но он оказался куда проворнее. Прижав ее к стене, он зажал ей рот огромной мясистой ладонью.

— Прошу прощения, принцесса. — Девушка ощутила на щеке его несвежее дыхание. — Завтра вы будете уже далеко, а я должен вам кое-что сказать. Многие просили меня об этом. Вам нужно знать… — Он торопился и говорил без пауз, почти слитно. — Заключать мир и дружить с Дамоном — то же самое, что целоваться с чумой! Только позвольте ему, и он вскоре всех нас перережет, как кроликов. Так оно и будет. А потому мы против вашего брака. Понятно? Брака не будет, ежели не будет невесты, верно?

Боже! Кьяра снова набрала в грудь воздуха, чтобы закричать. О чем он? Неужели хочет убить ее?!

Она боролась с ним, стараясь вырваться из сильных жестких рук, как вдруг в одной из них блеснуло лезвие ножа.

— Ваша светлость… — пробормотал незнакомец. — Да послушайте!

Отчаянным усилием Кьяра высвободила руку, в которой сжимала погнутую корону, и острой верхушкой ударила его в бок.

Он неожиданно взвыл от боли, ослабил хватку, и ей удалось вырваться и добежать до дверей.

— На помощь! — успела крикнуть Кьяра, но он одним прыжком нагнал ее и снова схватил за плечи. — Кто-нибудь… помогите!

Последние слова девушки прозвучали приглушенно: он опять закрыл ей рот одной рукой, в другой же по-прежнему сверкал длинный нож.

Она продолжала вырываться, пыталась кричать, драться ногами и вдруг почувствовала, как что-то острое коснулось ее руки, проникло глубже, и по коже потекла струйка, горячая, будто огонь.

Ноги у Кьяры ослабли, подкосились, она не столько увидела, как ощутила пол рядом со своим лицом и, уже теряя сознание, отметила — или ей почудилось, — что дверь отворилась, в комнату ворвался свет, кто-то окликнул ее по имени. Но голос доносился откуда-то совсем издалека.

Потом свет исчез, наступила полная тьма, и не было уже ничего. Нигде.

Только местные монахи или горные козлы могут по доброй воле взбираться на эти чертовы вершины! Так рассуждал с самим собой Ройс Сен-Мишель, натягивая поводья коня и вынуждая того остановиться у начала очередной снежной тропы, ведущей вверх по крутому склону. Щурясь в ослепительных лучах солнца, мужчина поглядел ввысь, и лицо его исказилось недовольной гримасой. Да, он родился и вырос на этих альпийских склонах, но ведь он все-таки не горный козел. И не здешний монах.

Откинув капюшон плаща, отороченного соболиным мехом, мужчина приложил ко лбу руку в перчатке, чтобы защитить глаза от яркого света, и стал вглядываться в узкую тропу между скалистыми отрогами. Казалось, она немыслимо крута и уходит прямо в небо. Он пробормотал еще одно проклятие, и оно вырвалось из его рта вместе с облачком морозного пара.

Где-то там, на одной из вершин, цель его сегодняшнего путешествия — древнее аббатство. Место покоя, отдохновения, глубоких раздумий и освобождения от грехов.

Но ни одно из этих благ — он знал это — не предназначено для него. Кроме короткого отдыха. Не для того он пересек нынче утром границу с Шалоном.

Привычно оценив крутизну подъема, Ройс вновь ощутил в груди комок, засевший там с той самой поры, когда семь дней назад он покинул Францию и отправился в этот путь. На какое-то мгновение ему захотелось повернуть своего тяжелого боевого коня и поехать обратно. Туда, откуда прибыл. Махнуть рукой на распоряжение, которое получил. На выразительную, хотя и весьма краткую записку.

Но полдела уже сделано: он здесь. Пожалуй, поздно поворачивать вспять.

Конь тихо ржал и сучил ногами. Он больше привык к постоянному движению, к схваткам, к долгим переходам, чем к стоянию на месте. Как, впрочем, и его хозяин.

— Стой смирно, Антерос, — сказал всадник, похлопывая вороного по подернутому инеем боку. — Тут тебе помогут только крылья. Есть они у тебя? — Вытащив одну ногу из стремени и уже занеся ее над конской спиной, он добавил: — В эту схватку, дружище, я пойду один. А ты будешь дожидаться меня, ладно?

Ройс спрыгнул в глубокий, по колено, снег, ощутив легкую боль в усталых, натруженных мышцах и холод, пронзивший сразу все тело с головы до пят. Онемевшими руками он принялся расседлывать коня, снимать мешки с едой и пожитками, не переставая при этом клясть самого себя за то, что приехал сюда, движимый любопытством и страстью к перемене мест.

Именно эти черты характера и подвигли его на то, что он сел в седло и оказался здесь, на снегу, у подножия почти отвесной горы, вместо того чтобы порвать в клочья лаконичную записку, позвавшую его в дорогу.

Скомканный клочок пергамента с нацарапанными на нем буквами до сих пор лежал у него в кармане плаща. Там было написано: «Твоя страна срочно нуждается в тебе».

И все. Никаких объяснений. Только эти шесть слов да название места, куда следует прибыть. Можно было бы счесть это чьей-то дурацкой шуткой, если бы записка не была скреплена восковой печатью.

Он думал, что больше уже никогда не увидит этой печати. Однако судьба распорядилась иначе.

Печать принадлежала человеку, который когда-то, много лет назад, был его сеньором. А вернее, другом, заменившим отца после смерти.

Позднее тот же человек изгнал его из страны, лишил рыцарского достоинства, отобрал все, что было ему дорого…

Ройс Сен-Мишель в сердцах сплюнул, словно желая таким образом избавиться от горечи воспоминаний, но комок в груди оставался. А также боль в душе.

Стиснув зубы, мужчина продолжал стаскивать и развязывать мешки быстрыми резкими движениями, чтобы согреться и избавиться от гнетущих мыслей. Положив на снег снятое с Антероса седло, он раскрыл один из мешков и вынул оттуда уложенные в спешке вещи, необходимые при подъеме на крутые обледенелые склоны: веревки, пару специальных, изобретенных им самим башмаков, уже старых и потрепанных, но опробованных в свое время и незаменимых в этих местах; короткую кирку-ледоруб, а также флягу с вином. «Для согрева, — подумал он, — а не для храбрости».

Вдобавок к испанскому мечу, который висел у него на поясе, он сунул под плащ два острых персидских кинжала с резными рукоятками. Он давно уже никуда не отправлялся без спрятанного под одеждой оружия. На всякий случай. Особенно если впереди неизвестность. Такая уж была у него жизнь в последние годы.

Интересно, что хочет от него бывший сеньор? Зачем назначил встречу в этом забытом Богом месте, в дальнем уголке страны?

И что за дикая спешка? «Срочно…» Сперва он вообще не хотел никуда двигаться, но потом решил, что если уж ехать, то не медля ни минуты, и вот он почти у цели. Через семь суток с того дня, как получил это распоряжение, просьбу, мольбу. Назвать полученный клочок пергамента можно было как угодно.

Но главное и самое трудное еще впереди — подъем на немыслимую крутизну.

«Старый дьявол, он остался таким же, каким был, — с кривой усмешкой подумал Ройс, снова глядя вверх, где терялась в облаках едва заметная тропинка. — Требовательный, вздорный, непредсказуемый».

После минутного размышления он добавил еще одно определение: не умеющий прощать.