Владимир окинул его быстрым взглядом. Он почувствовал этого человека сразу. Упорный работник, честный, не боится ни божьего гнева, ни мокрых лап ночных упырей. Поручи любую работу – сделает, к тому же всегда лучше, чем ожидаешь, а когда нет работы, то не сидит на завалинке, а что-то копает, тешет, строгает, точит, и всегда либо с усмешкой в глазах, либо вовсе с широкой улыбкой на лице. Таких он встречал в Киеве, Новгороде и уже понял, что на таких стоит любое племя.

– Да, – ответил он спокойно, хотя на затылке зашевелились волосы, – это в самом деле удивительно.

Из дома выбежали двое мальчишек, с восторгом ухватили коней, едва не подрались, увели к колодцу. Мужик широким жестом указал на дом. Ладонь была широкая, в мозолях, привычная к рукояти топора.

Владимир уже в сенях обронил как будто невзначай:

– А кто они, эти крепкие ребята?

– Княжьи дружинники, – ответил войт спокойно. – Кто же еще? Самые крепкие туда идут, там им задурно деньгу дают.

– Разве задурно? – засмеялся Владимир. – Голову кладут!

– Да сейчас вроде бы ни с кем не воюем.

Олаф первым припал к ковшику, его подала юная хозяйская дочь, и Олаф пил, пожирая ее глазами поверх края ковша, пока у девушки румянец не залил щеки, а потом перетек и на шею.

– Да, – согласился Владимир, – что ж их сюда занесло? Тут вроде ни князья на охоте не бывают, враг не показывается, непокорных бояр нет…

Войт опустился на лавку, Олаф с готовностью сел к столу. Из хозяйской половины пришла женщина, молча и деловито засуетилась у печи.

– Кто их знает, – ответил войт с расстановкой. – Я ж говорю, крепкие ребята… Кого-то ищут. Вроде должны перехватить! Ребята подобрались дубки, один к одному. А их вожак так вообще велет. Настоящий велет! Сам здоровый как бык, мечом орудует почище чем ложкой. Я сам видел, как разрубил трехгодовалого быка одним ударом!

Владимир спросил с ленивой насмешкой:

– А у быка тоже был меч?

Олаф весело скалил зубы. Огромные руки выложил на столешнице, кулаки с детскую голову, большой палец одобрительно оттопырил вверх.

Женщина поставила на стол дымящуюся овсяную кашу с молоком. Олаф выждал, пока хозяин скажет слова благодарности богам, потом с Владимиром наперебой ухватились за ложки. Расписные, легкие, и выделаны так любовно, что в руке лежат так, будто там и были всегда.

Олаф глотал горячую кашу, фыркал как кот на горячее молоко, он еще ничего не чуял, а по спине Владимира уже побежала липкая струйка пота. Проклятый викинг накаркал со своим черным котом. Эти дружинники киевского князя здесь проехали неспроста.

– Как называли их вожака? – спросил он между делом.

Он чувствовал на себе взгляд войта. Этот взгляд стал тверже, хотя ответил войт с некоторой заминкой:

– Я сам не слышал… Проехали не останавливаясь. Но моя Златка узнала от девок, что его кликали не то Збаражко, не то Валяшко…

– Варяжко! – вырвалось у Владимира.

Олаф уронил ложку, а войт кивнул удовлетворенно:

– Похоже. Ты его знаешь?

– Слыхал, – пробормотал Владимир. Он наклонился над миской, пряча глаза. – О сильных да могучих везде рассказывают.

– Это верно, – согласился войт. – О таких парнях и здесь долго будут помнить. Только мимо проехали, но для россказней много ли надо? В наших краях одни медведи да волки. Сегодняшний день похож на вчерашний, и так из года в год. Пожар когда случится, и то вроде праздника.

Со двора донеслись детские голоса. Войт выглянул, погрозил пальцем. Там заверещали веселее. Войт снял со стены кнут и, кивнув гостям, вышел.

Владимир пересел так, чтобы видеть двери. Да и рукоять скифского акинака теперь торчала из-под руки, едва не задевал, когда работал ложкой. Олаф проследил за его взглядом:

– Ты слишком подозрительный!

Владимир пожал плечами:

– Зато еще жив.

В молчании ели, прислушиваясь к голосам. Похоже, войт с помощью кнута разбирал детскую ссору. Но мог и послать мальчишку вдогонку за дружинниками великого князя. Добротный надежный мужик, опора любого княжества, он и должен помогать князю крепить порядок, покой, ловить беглых преступников!

За спиной осталось верст двести-триста, а они сменили коней лишь дважды. Правда, в последний раз попросту украли, не успев и не желая общаться с хозяевами.

Олаф повеселел, глупо покупать, когда можно украсть. Не в деньгах дело, но при покупке равняются с торговцами, а в краже есть героическое, неразрывное с риском, опасностью, блеском холодного булата.

Владимир мрачнел. Пастухи, что брели за огромным стадом, с восторгом рассказали о княжеских дружинниках на невиданных здесь конях – злых и огромных. Сами дружинники, все как один, – богатыри, в железной чешуе, в железных шапках, красные сапоги на двойной подошве из свиной кожи, уздечки на конях с серебряными бляшками.

Ищут кого-то, объяснили пастухи простодушно. Выспрашивают местных, а всем войтам объявили о награде за поимку двух особо опасных преступников. Их велено схватить и держать до их прибытия…

Тут только пастух прикусил язык, глаза выпучились, как у совы. Его напарник уже пятился, пока не уперся спиной в коня Олафа. Викинг нагнулся, ухватил за волосы:

– Зарежем?

Голос его был будничным, деловитым. Владимир заколебался. Пастушок смотрел жалобными глазами, побелел, из чистых синих глаз медленно покатились слезы.

– Пусть идет, – сказал он нехотя.

– Выдаст, – предостерег Олаф.

Он все еще держал за волосы, а лезвие ножа приложил к горлу. Пастушок боялся даже вздохнуть, чтобы нож не опустился ниже.

– Если зарежем, – бросил Владимир нехотя, – все равно догадаются. Тут, поди, отродясь никого не убивали. Разве что кольями в пьяной драке.

Олаф широко ухмыльнулся:

– Тогда я пошел за колом?

Но пальцы разжал, пастух на ватных ногах без сил опустился на землю. Олаф хохотнул:

– Вольдемар! Не думаю, что твой Варяжко так уж страшен.

Они поворотили коней. Владимир бросил через плечо:

– Зря не болтайте. Только когда спросят о нас, тогда уж… А сами не спешите. А то мы вас и после смерти отыщем.

В его хриплом страстном голосе было столько силы, что даже Олаф ощутил подобие страха. А пастухи со всех ног бросились к стаду, что уже выбрело на дорогу к селу.

– Не сам Варяжко страшен, – сказал Владимир тоскливо. – Хотя и он не подарок… Но против нас он поднял весь народ. Мы теперь два беглых изгоя! А как пройти через всю Русь… а она намного больше, чем ты думаешь, и не попасть на глаза? Ни в поле, ни в весях, ни в лесу?

Олаф сказал беспечно:

– А что нам еще остается?

– Да вроде ничего.

– Повернуть назад нельзя?

– Ты что, – испугался Владимир. – Лучше уж звон мечей, кровь и гибель в чистом поле.

– Тогда вперед! – сказал Олаф сильным звонким голосом. Он гордо и красиво выпрямился в седле. Камень в обруче на лбу рассыпал солнечные искры, но еще ярче блестели синие, как небо, глаза викинга. – У мужчин – мужская судьба. А женских могил и не должно быть в поле. Ну, попробуем во-о-он до того дерева наперегонки?

В малой веси, через которую Владимир и Олаф проехали сутки тому, войт стоял перед Варяжко. Дружинники окружили старика плотным кольцом, Варяжко сидел на огромном коне, в котором чувствовалась дикая сила. Сам Варяжко свирепо сверлил глазами седобородого старца. Тот поклонился явно из вежества, власть как-никак, а страха не видать в тщедушном теле.

– Владимир, – повторил войт в задумчивости, – видать, чем-то крепко насолил вам этот удалец, ежели целое войско мчится по его следу…

– Дед, – сказал Варяжко предостерегающе, – ты не умничай. Ты скажи только, раз уж он тут проехал, в какую сторону подался? Что говорил? Что собирался делать?

Один из дружинников с готовностью вытащил плеть с вплетенными в кожу свинцовыми жилками. Замахнулся, глядя на Варяжко.

Войт покачал головой. Старческие глаза смотрели без страха.