Значит, нужно дождаться часов десяти утра и позвонить Викентию. А еще лучше – просто приехать, экспромтом. По телефону старый интеллигент может отвертеться, а очной ставки с жертвами бандитской группы не выдержит – дрогнет. Нехорошо, конечно, давить на старика, но Петеньку жалко…

Баба Катя все время молчала. Патологически нелюбопытная женщина: не спросила даже, куда едем, долго ли еще будем кататься. Покосилась в зеркальце – старуха сидела вполоборота ко мне и пристально следила за дорогой. Мне бы такой характер!

– Екатерина Павловна! Хотите пожить на даче пару недель?

Она ответила не сразу, видно, решала: продолжать наблюдение или поговорить со мной. Я уже хотела повторить вопрос, когда услышала:

– Мне все едино где, лишь бы Петеньке было хорошо. Твоя дача, что ли?

– Нет, моего родственника. Он пожилой человек, живет там один, а дом большой, места хватит.

– Обрадуется, поди! – В голосе бабульки явно слышалась ирония.

– Не знаю, – честно сказала я. – Может, и обрадуется. Но уж точно не прогонит. Вот мы и приехали. Ох!

Последнее мое восклицание было таким энергичным, что даже невозмутимая баба Катя вздрогнула:

– Случилось чего?

Я промолчала. Произошло то, чего в принципе не должно было быть: перед моим подъездом стояли Пашины «Жигули». Наверное, мне было бы легче, если бы там стоял джип, битком набитый бандитами. От бандитов можно было бы попробовать отстреляться или удрать…

– Спрашиваю, случилось чего? – дошел до меня голос бабы Кати.

Я махнула рукой:

– Ничего особенного, долго объяснять. Машина вот стоит. Сейчас мне попадет.

– Муж вернулся?

– Не замужем! – буркнула я.

Помогла вылезти старухе, вынула все еще спавшего Петеньку, заперла дверцы. Самым горячим желанием было проснуться и понять, что все это мне приснилось. И не будет укоряющих глаз Паши и его нотаций. Ну да ладно, лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. Подхватила мальчика и пошла к подъезду. Баба Катя молча следовала сзади.

Позвонила в дверь собственной квартиры. Раздались такие знакомые шаги, и Пал Палыч собственноручно распахнул ее.

– Вот уж не ожидала тебя здесь увидеть! – сказала с вымученной улыбкой вместо приветствия, вложив в эту фразу максимум искреннего удивления, радости и чистосердечности. Но на Пашу почему-то не подействовало.

– Ты отдаешь себе отчет в своих поступках? – поинтересовался он бесцветным голосом. – И что намерена делать дальше? Твоего подопечного ищет вся милиция города. В том числе и я.

Подытожив услышанное от Иннокентия и сведения, почерпнутые мною по телефону, я получил совершенно замечательную картинку. Вооруженный налет на офис одного из небольших коммерческих банков – раз. Труп охранника и тяжелораненый вице-президент банка – два. Известная нашим «экономистам» из прокуратуры связь этого банка с какими-то не совсем ясными финансовыми махинациями – три. Необходимость допросить раненого, как только он придет в сознание, – четыре. Идиотская история, рассказанная мне то ли потерпевшим, то ли одним из преступников, – пять. И Вера в качестве сообщницы возможного преступника – шесть. Для одного следователя, пусть и по особо важным делам, многовато получается. Тем более что мне следовало бы вообще отказаться вести это дело, раз в него вляпалась Вера. Но тогда я бы не смог ей помочь.

Саша Чернов, мой заместитель, безвылазно дежурил в Склифе, карауля, когда к свидетелю-потерпевшему вернется сознание. Другие помощники искали машину – предположительно «БМВ», замеченную недалеко от места преступления. Все отпечатки пальцев, которые остались в офисе, сняты, и теперь идентифицируются. Охранник был убит из револьвера 38-го калибра, не проходящего по нашей картотеке. И пуля, по предварительным данным эксперта, действительно была выпущена со стороны входа в офис, а никак не от сейфа. Вице-президент получил такую же пулю с той же стороны…

Это несколько облегчало положение Кеши. Но, собственно говоря, и без этого как-то плохо верилось, чтобы некто Кеша мог держать в руках оружие. Любое. Чудеса, конечно, бывают всякие, но…

Конечно, вся история с бегом по ночным улицам, выстрелами, погонями и имитацией похищения собственного ребенка отдавала дешевым американским боевиком. Парень мог схлопотать рану на месте происшествия, а потом сочинить эту байку, не особенно напрягая фантазию, а просто вспомнив последний телесериал. Посмотрим, что скажет Вера, когда вернется. Если, конечно, она не попала в засаду. Тогда – плохо.

Кеша смотрел на меня глазами раненой газели и пытался что-то пояснить, добавить, дополнить. Я его почти не слушал, меня занимало только одно: как скоро вернется Вера. Двадцать минут на дорогу туда, час, чтобы войти в дом, уговорить бабку, собрать ребенка. Двадцать минут на обратный путь. Итого час сорок. Положим еще двадцать минут на всякие случайности типа спустившего колеса. Итого два часа, а с ее отъезда прошло час десять минут… И в этот момент в дверь позвонили. Верка!

С трудом скрыл радость, когда увидел ее живой-здоровой. С маленьким мальчиком на руках – такой Веры мне наблюдать не доводилось. Но в остальном все было обычно: как у ребенка, тайком слопавшего банку варенья и пытающегося скрыть это от мамы. Когда моя подруга чувствует себя виноватой, она именно так и выглядит. И никакие ее улыбки меня не обманывают.

А вот старуха, которая явилась вместе с ней, была для меня неожиданностью, причем не очень приятной. Ее-то Верка зачем с собой потащила? Или в квартире Иннокентия действительно что-то произошло? Тогда каким образом они сумели оттуда уехать, да еще так быстро?

Вера на какое-то время исчезла в ванной – снимала свой дурацкий костюм. Появилась в халатике, умытая, свеженькая, будто действительно спала всю ночь, а не моталась черт знает где. На лице – непередаваемое выражение невинности, готовность выслушать любой выговор и лукавство. Прекрасно знает, что теперь переложит часть проблем на меня. Успокоилась. Рано радуется.

– Рассказывай, – велел я, пытаясь скрыть от нее, что самое для меня страшное – ее отсутствие – уже позади. Нечего баловать!

Вера доложила – именно доложила, а не рассказала свою версию событий, обойдя молчанием то, почему ей не пришло в голову сразу, по телефону, сказать мне правду. В ее «докладе» меня заинтересовала только одна деталь: погром, учиненный в квартире Иннокентия. Мне об этом ничего не было известно. Но дослушать до конца не успел – зазвонил телефон.

– Тебя, – протянула трубку Вера.

– Шеф, – услышал я голос Саши Чернова, – есть новости. Потерпевший дал примерное описание преступника. И еще поступило сообщение от той группы, которая работает по нападению на офис. Вахтер, у которого банк арендовал помещение…

– У вахтера, что ли, арендовал?

– Нет, у предприятия, конечно. Шеф, не издевайтесь, я письменно связно изложу, а пока этот вахтер, похоже, видел вчера, примерно за полчаса до начала стрельбы, одного человека, который шел к офису. И, кажется, опознал: они с ним рядом часто на какой-то барахолке стояли…

– Кажется или опознал? Знаешь ведь поговорку: «врет, как очевидец». Выясни все, а сейчас скажи, в каком состоянии раненый?

– Скончался, к сожалению, – поскучнел Саша. – Хорошо еще, что успел кое-что рассказать об убийце… Ну, я поехал в контору. Вы будете?

– Обязательно. Подготовь отчет.

Так, еще свидетельские показания против Веркиного протеже. Похоже, в нем погиб великий артист, хотя я и не таких видел. Но, с другой стороны, эксперты косвенно подтвердили Кешину версию: стреляли не изнутри офиса, а снаружи. Как ни перетрусил Кеша, он не утверждал, что стрелял его дружок Севка. То есть даже не упомянул о том, что видел пистолет в его руках до встречи возле подъезда. А если бы стремился сочинить, то непременно вложил бы пистолет именно в эти руки, да еще наплел бы семь бочек арестантов про «пламя из дула и свист пули». Он сказал только, что слышал два выстрела и видел, как упали охранник и неожиданно нагрянувший вице-президент. Интересно получается. Если на минуту допустить, что Кеша правдив на сто процентов, то скорее всего с банком «разбирались»… либо преступники, либо свои. За вторую версию говорило упорное желание Севки вскрыть сейф (чужими, замечу, руками!) и то, что сей «человек рассеянный» остался цел и невредим…