Гельсион направился к берегу реки Гудзон и болтался возле причала для парома до тех пор, пока его не прогнали и оттуда. Тогда он направился в магазин канцелярских принадлежностей, чтобы узнать, где можно взять напрокат пишущую машинку, — и из магазина его тоже выставили. Гельсион принялся искать место, где бы он мог спокойно посидеть, подумать, спланировать свои дальнейшие действия, может быть, начать вспоминать какой-нибудь рассказ, пользовавшийся успехом. Однако найти такое место, где маленький мальчик мог бы спокойно посидеть, не удалось.

Он проскользнул к себе домой в половине пятого, бросил книги у себя в комнате, стащил сигарету и собрался убежать куда-нибудь, когда увидел, что отец и мать поджидают его. Мать выглядела потрясенной. Отец был худощавым и очень грустным.

— А, — сказал Гельсион, — наверное, звонил Снайдер. Я совсем об этом забыл.

— Мистер Снайдер, — поправила мать.

— И миссис Филд, — добавил отец.

— Послушайте, — начал Гельсион. — Нам следует во всем этом разобраться. Вы можете меня послушать несколько минут? Я должен сообщить вам нечто удивительное, и нам надо спланировать нашу дальнейшую деятельность. Я…

Тут он завопил от боли. Отец схватил Джеффри за ухо и потащил из гостиной. Родители никогда не слушают, что говорят им дети. Даже в течение нескольких минут. Они их совсем не слушают.

— Пап… Только одну минутку… Пожалуйста! Я пытаюсь объяснить. На самом деле мне совсем не десять лет. Мне тридцать три. Произошел скачок во времени, понимаешь? В моем организме произошли необъяснимые и загадочные мутации…

— Черт тебя побери! Заткнись! — закричал отец.

Боль, которую причиняли ему большие руки отца, и едва сдерживаемая ярость в его голосе заставили Гельсиона замолчать. Он молча позволил отцу пройти с ним четыре квартала до школы и подняться на второй этаж в кабинет мистера Снайдера, где их уже поджидали школьный психолог и директор. Психолог был высоким, худощавым мужчиной с грустным лицом.

— О да, да, — сказал психолог. — А вот и наш маленький дегенерат. Наше Лицо со Шрамом, наш Аль Капоне, да? Пойдем, отведем его в клинику, а там уж я возьму его journal intime[82]. Будем надеяться на лучшее. Nisi prius[83]. Он не может быть совсем уж плохим.

Психолог взял Гельсиона за руку. Гельсион вырвал руку и сказал:

— Вы ведь взрослый умный человек. Вы послушаете меня. У моего отца возникли эмоциональные проблемы, которые ослепляют его до…

Отец с размаху врезал ему в ухо, схватил за плечи и толкнул обратно к психологу. Гельсион разрыдался. Психолог вывел мальчика из кабинета директора, и они направились в маленький школьный изолятор. У Гельсиона началась истерика. Он весь дрожал от разочарования и ужаса.

— Неужели никто не выслушает меня? — рыдал он. — Неужели никто не попытается понять? Неужели мы все именно так обращаемся с детьми? Неужели всем детям приходится пройти через такие мучения?

— Осторожно, моя колбаска, — пробормотал психолог. Он засунул в рот Гельсиона таблетку и заставил запить ее водой.

— Вы чертовски безжалостны, — рыдал Гельсион. — Вы не пускаете нас в свой мир, но сами все время вторгаетесь в наш. Если вы нас совсем не уважаете, почему бы вам не оставить нас в покое?

— А, кажется, ты начал понимать, — ответил психолог. — Мы — две разные породы животных, дети и взрослые. Черт возьми. Я буду говорить с тобой откровенно. Les absents ont toujours tort[84]. Разумы никогда не встречаются. Господи. Нет ничего, кроме войны. Именно поэтому все дети вырастают, ненавидя собственное детство, а потом ищут возможность для мести. Но месть никогда не приходит. Pari mutiel[85]. Как может быть иначе? Может ли кошка оскорбить короля?

— Это… от… отвратительно, — пролепетал Гельсион. Таблетка быстро начинала действовать, — Мир полон мерзости. В нем масс… онфликг… оскорлений… не разрешить… не отом… тить… Словно кто-то… играет… с на… Глупо, а?

Чувствуя, как его окутывает тьма, Гельсион услышал веселое хихиканье психолога, но никак не мог понять, что того так развеселило.

Он взял лопату и последовал за первым шутом на кладбище. Первый шут был высоким, худощавым, очень грустным, но подвижным человеком.

— А правильно ли хоронить ее по-христиански, ежели она самовольно добивалась вечного блаженства? — спросил первый шут.

— Стало быть, правильно, — ответил Гельсион. — Ты и копай ей живей могилу. Ее показывали следователю и постановили, чтобы по-христиански.

— Статочное ли дело? Добро бы она утопилась в состоянии самозащиты.

— Состояние и постановили.

Они начали копать могилу. Первый шут обдумал ситуацию, а потом сказал:

— Состояние надо доказать. Без него не закон. Скажем, я теперь утоплюсь с намерением. Тогда это дело троякое. Одно — я его сделал, другое — привел в исполнение, третье — совершил. С намерением она, значит, и утопилась.

— Ишь ты как, кум гробокопатель…[86] — начал Гельсион.

— Отвяжись, — перебил его первый шут и начал занудно распространяться все на ту же тему: законно — незаконно. Потом он быстро повернулся и выдал несколько профессиональных шуток. Наконец Гельсиону удалось от него отделаться, и он отправился в таверну к Иогану, чтобы немного выпить. Когда он вернулся, первый шут шутил на профессиональные темы с двумя джентльменами, которые забрели на кладбище. Один из них поднял шум из-за какого-то черепа.

Появилась похоронная процессия: гроб, брат умершей девушки, король и королева, их свита и священники. Девушку похоронили, и брат девушки начал ссориться возле могилы с одним из джентльменов. Гельсион не обратил на них никакого внимания. Он заметил девушку — с коротко подстриженными темными волосами и красивыми ногами. Он подмигнул ей. Она подмигнула ему в ответ. Гельсион стал подбираться поближе, бросая ей выразительные взгляды и получая не менее выразительные взгляды в ответ.

Потом он взял свою лопату и последовал за первым шутом на кладбище. Первый шут был высоким, худощавым, подвижным человеком с очень грустным лицом.

— А правильно ли хоронить ее по-христиански, ежели она самовольно добивалась вечного блаженства? — спросил первый шут.

— Стало быть, правильно, — ответил Гельсион. — Ты и копай ей живей могилу. Ее показывали следователю и постановили, чтобы по-христиански.

— Статочное ли дело? Добро бы она утопилась в состоянии самозащиты.

— А ты разве не спрашивал меня об этом раньше? — поинтересовался Гельсион.

— Заткнись, старина правоверный. Отвечай на вопрос.

— Я могу поклясться, что это уже происходило раньше.

— Черт возьми. Ты будешь отвечать? Господи.

— Состояние и постановили.

Они начали копать могилу. Первый шут обдумал ситуацию и начал занудно распространяться все на ту же тему: законно — незаконно. Потом он быстро повернулся и выдал несколько профессиональных шуток. Наконец Гельсиону удалось от него отделаться, и он отправился в таверну к Иогану, чтобы немного выпить. Вернувшись, он увидел двоих незнакомцев возле могилы, а потом появилась похоронная процессия.

Он заметил девушку — с коротко подстриженными темными волосами и красивыми ногами. Он подмигнул ей. Она подмигнула ему в ответ. Гельсион стал подбираться поближе, бросая ей выразительные взгляды и получая не менее выразительные взгляды в ответ.

— Как вас зовут? — прошептал он.

— Джудит, — ответила девушка.

— Твое имя вытатуировано на моем теле, Джудит.

— Вы лжете, сэр.

— Я могу доказать это, мадам. Я покажу вам, где мне сделали татуировку.

— Ну и где же?

— В таверне Иогана. Ее сделал мне матрос с корабля «Золотая деревенщина». Вы пойдете со мной туда сегодня?

Прежде чем она ему ответила, он взял свою лопату и последовал за первым шутом на кладбище. Первый шут был высоким, худощавым, подвижным человеком с очень грустным лицом.