Обезьяне-человеку была предложена лучшая хижина в деревне; оттуда прогнали главную жену М'ганвазама, а сам предводитель перебрался временно в хижину одной из своих младших жен.

Если бы Тарзан вспомнил о награде, которая была обещана за его убийство, он бы понял роковое значение этой перемены в обращении М'ганвазама.

То обстоятельство, что Тарзан оставался на ночлег в хижине М'ганвазама, чрезвычайно облегчало последнему задачу в деле заработка награды. Поэтому он настойчиво приглашал Тарзана, уставшего от долгого пути, пожаловать как можно скорее на отдых в его «дворец».

Человек-обезьяна обычно избегал ночлега в туземных хижинах из-за присущего им зловония, дыма и чада, но на этот раз он решил сделать исключение в надежде поговорить с каким-нибудь молодым негром и узнать от него всю правду. Поэтому Тарзан довольно любезно принял приглашение ночевать в хижине молодых воинов, и ему было жаль выгонять на холод жену предводителя.

Беззубая безобразная старуха, супруга предводителя, была очень довольна. Поэтому предводитель не настаивал на своем предложении, тем более что желание Тарзана только помогало ему привести свой план в исполнение.

Тарзан был помещен в хижине вблизи деревенских ворот и оставлен в ней один. В эту ночь устраивались пляски в честь вернувшихся охотников, и все молодые воины, по словам М'ганвазама, должны были принять участие в празднике.

Как только человек-обезьяна был приведен в хижину, М'ганвазам созвал к себе молодых воинов и приказал им провести ночь в обществе белого дьявола.

Никто из них, конечно, не был особенно обрадован этим приказанием, но слово М'ганвазама было законом для его племени, и тут уже возражать и противиться, конечно, не приходилось.

М'ганвазам сидел с воинами у костра и шепотом сообщал им план затеянного им убийства. Старая женщина, которая благодаря Тарзану осталась на ночь в своей хижине, подошла к костру, якобы для того, чтобы подбросить дров, на самом же деле, чтобы подслушать речи заговорщиков. Они не обратили на нее никакого внимания.

Несмотря на оглушительный шум и гвалт праздника и крики пирующих, Тарзан заснул крепким сном. Проспав около двух часов, он почувствовал, что в хижину кто-то вошел. Огонь в очаге потух, и все кругом было погружено в глубокий мрак. Однако человек-обезьяна был уверен, что кто-то крадется к нему впотьмах.

Это не мог быть воин, возвращающийся с празднества, потому что праздник еще продолжался: дикие крики плясунов и шум тамтама все еще доносились с улицы. Кто же это мог быть?

Тарзан-обезьяна вскочил и бесшумно и легко отпрыгнул в противоположную сторону хижины, держа наготове копье.

– Кто подкрадывается ко мне? Кто ползет, как голодный зверь? – спросил он.

– Тише, бвана! – ответил старческий голос. – Это ста-рая Тамбуджа, которую ты не захотел выгнать на холод из ее хижины.

– Что хочет Тамбуджа от меня? – спросил человек-обезьяна.

– Ты был ко мне добр, – ответила старуха, – поэтому и я хочу сделать тебе добро. Я пришла предупредить тебя.

– Предупредить? О чем? – спросил Тарзан.

– М'ганвазам приказал нескольким молодым воинам лечь спать в твоей хижине. Когда пляски поутру кончатся, они придут в эту хижину. Если ты будешь спать, М'ганвазам приказал убить тебя. Если же ты не будешь спать, они будут ждать, пока ты не заснешь, и тогда они набросятся на тебя и убьют. М'ганвазам непременно хочет получить награду, которую обещал за тебя белый человек.

– Я совсем забыл про награду, – промолвил Тарзан. И прибавил:

– Но как же М'ганвазам надеется получить награду, если белые ушли, и он даже не знает, где они теперь находятся?

Тамбуджа возразила:

– Они еще недалеко ушли и идут медленно. И наши гонцы могут легко догнать их. Я не могу объяснить тебе, где их лагерь, но могу отвести тебя к ним.

Занятые разговором, они не заметили, как в хижину прокрался в темноте какой-то мальчуган и так же бесшумно и незаметно выскользнул.

Это был маленький Булао, сын предводителя от одной из его младших жен – мстительный, скверный мальчишка, всегда шпионивший за Тамбуджой и наушничавший на нее отцу.

– Так пойдем же скорее! – воскликнул Тарзан.

Этих последних слов Булао не слышал, так как он уже бежал со всех ног по деревенской улице на площадь, где его свирепый родитель пил туземное пиво и восхищался танцами своих подчиненных. Они дико орали, кружились и высоко прыгали, размахивая копьями. Тамтам и три священных барабана аккомпанировали их пляске.

Когда Тарзан и Тамбуджа осторожно вышли из деревни и скрылись во мраке джунглей, почти одновременно с ними два стройных и легких черных гонца отправились в том же направлении, хотя и по другой дороге.

Через некоторое время, уже отойдя достаточно далеко от деревни, Тарзан спросил старуху, видела ли она сама белую женщину и ребенка?

– Да, бвана, – ответила Тамбуджа. – Я видела их: у нас в деревне была белая женщина и маленький ребенок. Ребенок умер от лихорадки, и они похоронили его здесь!

Когда Джэн Клейтон пришла в себя после продолжительного обморока, ее снова охватило отчаяние. Она с ужасом и тоской смотрела на Андерсена, который держал на руках ребенка.

– Что с вами? – спросил он. – Ви больная?

– Где мой сын? – закричала несчастная женщина, не обращая внимания на его вопрос.

Андерсен протянул ей ребенка, но она, покачав головой, сказала:

– Это не мой сын, вы это прекрасно знали! Вы такой же негодяй, как и Роков.

Маленькие глазки Андерсена расширились от удивления.

– Не ваша сын? – спросил он. – Ви сам сказаль, что ваша ребенок на «Кинкэд».

– Это не мой ребенок! – печально возразила Джэн. – Где же мой?

– Там не буль другая ребенка. Я тумаль этот ваша. Я ошень жаль.

Андерсен беспокойно переступал с ноги на ногу. Было очевидно, что он действительно не знал, что ребенок чужой.

Ребенок на руках у Андерсена запищал и потянулся ручонками к молодой женщине.

Никакая мать в мире не могла бы противостоять этому призыву. И схватив чужого ребенка, она прижала его к груди и, спрятав свое лицо в платьице ребенка, тихо заплакала.

Слезы немного облегчили ее. После первого сильного потрясения, вызванного разочарованием, в ней пробудилась надежда: может быть, в последнюю минуту, перед самым отходом «Кинкэда» из Англии, каким-нибудь чудом Джек был вырван из рук Рокова и подменен этим ребенком.

– Вы не знаете, чей это ребенок? – спросила она Андерсена.

Швед покачал головой.

– Если ета не ваша сын, я не знаю, чей ета ребенка. Мистер Роков говорила ета ваша сын! Я не могу ходить на «Кинкэд»: Роков меня убиваль! Но ви может туда ходить: я вас буду проводить до моря, а там чернокожий возиль вас до «Кинкэд».

– Нет, нет! – закричала Джэн. – Ни за что на свете! Лучше умереть, чем опять попасть в руки этих негодяев. Нет, пойдемте дальше и возьмем с собою этого ребенка. С божьей помощью мы как-нибудь отыщем моего Джека!

И они пустились в дальнейший поход через дикую страну!

С ними шло шесть туземцев. Эти «сафари» несли провизию и палатки, захваченные предусмотрительно Андерсеном с «Кинкэда».

Дни и ночи беспрерывных мучений, которые переживала молодая женщина, слились для нее в один непрерываемый кошмар. Она потеряла всякий счет времени. Единственным утешением в этой жизни, полной непрерывных страхов и страданий, был ребенок, к которому Джэн успела привязаться. Он до некоторой степени заполнил пустоту в ее сердце после того, как она была лишена своего ребенка. Джэн нашла существо, на которое могла изливать свою материнскую любовь. Иногда она закрывала глаза и мечтала в сладком и печальном самообмане, что ребенок у ее груди ее собственный.

Первое время они продвигались внутрь страны чрезвычайно медленно. Время от времени случайно попадавшиеся им навстречу туземцы доставляли кое-какие сведения, по которым можно было предполагать, что Роков еще не напал на их след. Это последнее обстоятельство, а равно и желание Андерсена как можно более облегчить молодой и нежной женщине тяготы путешествия, заставили их идти медленнее, чем следовало, и часто останавливаться на отдых.