Тотчас дух Ниамвеги пронзительно заверещал и юркнул за спину своего покровителя.

Теперь внимание туземцев переместилось на колдуна, чего тот и добивался. Толпа притихла, напряженно наблюдая за происходящим.

Настал долгожданный для колдуна момент.

Выпрямившись во весь рост и расправив плечи, он с независимым видом прошелся мимо духа предка Орандо и затем громко обратился к нему.

– Ты утверждаешь, будто ты мушимо Орандо, сына Лобонго. Но как ты докажешь, что это правда? Ты также заявил, что обезьянка является духом Ниамвеги. Откуда нам знать, что это так на самом деле?

– Кто ты такой, чтобы допрашивать меня?

– Я – колдун Собито! – высокомерно воскликнул старик.

– Значит, ты утверждаешь, что ты колдун Собито, но как ты мне это докажешь?

– Всякий скажет, что я – колдун Собито. Старик занервничал. Ему приходилось обороняться, что оказалось для него полнейшей неожиданностью.

– Спроси любого. Меня все знают.

– Допустим, – сказал мушимо. – Можешь спросить у Орандо, кто я. Меня знает только он. Я не говорил, что я его мушимо и не утверждал, что обезьянка – дух Ниамвеги. Я не сказал, кто я. Я вообще ничего не говорил. Мне безразлично, кем ты меня считаешь, но если это для тебя так важно, спроси у Орандо.

Сказав это, пришелец отвернулся и пошел прочь, выставив тем самым колдуна Собито на посмешище перед деревенскими жителями.

Старый колдун, фанатичный, эгоистичный, коварный, обладал большой властью в деревне Тамбай, умело оказывая давление на соплеменников – к добру ли, к худу ли – это уже другой вопрос. Даже вождь Лобонго не имел такого влияния, как старый колдун, который играл на страхе и суевериях своей невежественной паствы с таким мастерством, что никто и думать не смел ослушаться Собито или не выполнить его малейшего желания.

Лобонго, потомственного вождя, жители Тамбая любили, и не только в силу традиций, а Собито, державшего деревню в страхе, ненавидели лютой ненавистью. Правда, в первый миг они одобрили поведение мушимо, резко осадившего Собито, но когда колдун стал ходить среди них, язвительно отзываясь о мушимо, они молча слушали, не смея выказать своего почтения к пришельцу.

Через некоторое время перед хижиной Лобонго столпились воины выслушать официальное сообщение Орандо. Неважно, что они уже слышали историю несколько раз. Рассказ следовало повторить со всеми подробностями перед вождем и его войском.

Итак, Орандо снова принялся излагать историю, которая с каждым разом делалась все красочней и живописней. Все смелее становились поступки Орандо, все чудеснее дела мушимо, а в конце своей речи он обратился к вождю и к воинам с призывом собрать утенго со всех деревень и отомстить за жуткую смерть Ниамвеги.

– Мушимо поведет нас к деревне людей-леопардов, – заключил Орандо.

Среди молодых воинов послышались крики одобрения, пожилые же промолчали. Так всегда бывает: молодежь рвется в бой, старики же предпочитают мир и спокойствие.

Вождь Лобонго прожил долгую жизнь. Как отец он испытывал гордость за своего воинственно настроенного сына, однако, умудренный жизненным опытом, не хотел войны, поэтому также хранил молчание. Собито же не колебался ни секунды. Помимо стычки с мушимо, у него были другие причины не допустить военных действий, а самой веской из них – тайна, которая в противном случае могла раскрыться. Грозно хмурясь, Собито вскочил на ноги.

– Кто туг высказывает бредовые идеи о войне? – гневно начал он. – Молодежь! Что ей известно о войне? Молодые думают только о победах. Они забывают о поражениях. Они забывают, что в ответ на наш набег когда-нибудь последует их набег на нас. Чего мы достигнем, ввязавшись в войну с людьми-леопардами? Кто знает, где находится их деревня. Может, далеко отсюда. Почему наши воины должны отправляться в неизвестно какую даль? Из-за того, что они убили Ниамвеги? Так он уже отомщен, или вы забыли? Весь этот разговор о войне – сплошная глупость. И вообще, кто его затеял? Может, это происки чужака, которому не терпится навлечь на нас беду? – И Собито устремил взгляд на мушимо. – Хотелось бы знать, что за этим кроется. Может, люди-леопарды подослали этого человека, чтобы втянуть нас в войну с ними, а сами готовят для наших воинов засаду и перебьют всех до единого. Так оно и будет. Бросьте вести дурацкие разговоры о войне.

Едва Собито закончил свою речь и вновь уселся на корточки, как вперед выступил Орандо.

Слова колдуна задели его за живое, и вместе с тем Орандо возмутил оскорбительный выпад, прозвучавший в адрес его мушимо. Однако страх перед могущественным старцем умерил его пыл, ибо кто посмеет возразить человеку, вступившему в сговор с темными силами, человеку, чей гнев может навлечь беду и гибель? В то же время Орандо был отважным воином и преданным другом, как и подобает тому, в чьих жилах течет кровь многих поколений вождей, а потому не мог допустить, чтобы намеки Собито остались не опровергнутыми.

– Собито высказался против войны, – начал он. – Старики всегда против войны, да это и понятно. Но хотя Орандо молод, он тоже высказался бы против кровопролития, если бы это была пустая болтовня молокососов, которые хотят порисоваться перед женщинами. Однако сейчас есть причина для войны. Погиб Ниамвеги, храбрый воин и хороший друг. Да, мы уничтожили троих из убийц Ниамвеги, и можно считать, что он отомщен. Но мы просто обязаны пойти войной против вождя, пославшего убийц в страну Утенго, иначе он решит, что все утенго – старые бабы и что стоит только его людям захотеть человечины, они запросто раздобудут ее у нас, у утенго. Собито сказал, что, вероятно, люди-леопарды подослали чужака, чтобы заманить наших воинов в западню. Единственный посторонний среди нас – мушимо. Но он никак не может быть другом людей-леопардов. Орандо собственными глазами видел, как он убил двоих из них. Орандо также видел, как бросился спасать свою шкуру четвертый, когда узрел мощь мушимо. Будь мушимо другом человека-леопарда, он не убежал бы. Я – Орандо, сын Лобонго. Придет день, когда я стану вождем. Я не желаю вести воинов Лобонго на несправедливую войну, но мы пойдем на людей-леопардов, чтобы они знали, что не все утенго – старые бабы. Это дело чести. Мушимо пойдет со мной. Найдутся ли среди вас храбрецы, готовые пойти с нами? Я все сказал.

Тут же с места сорвались с десяток молодых воинов и затопали ногами в знак одобрения. Они угрожающе потрясали копьями, издавая боевые кличи племени. Один из них заплясал в центре круга, размахивая копьем и высоко подпрыгивая.

– Так я стану убивать людей-леопардов! – выкрикнул он.

К нему присоединился другой, играя ножом.

– Я вырву сердце у вождя людей-леопардов! – похвалялся он и принялся изображать, будто рвет зубами нечто, зажатое в руках. – Я ем это сердце, сердце вождя людей-леопардов!

– Война! – вопили другие, между тем как дюжина орущих дикарей отплясывала под лучами послеполуденного солнца.

Гладкая кожа воинов лоснилась от пота, их лица искажались жуткими гримасами. Тогда, встав со своего места, слово взял вождь Лобонго. Зычный голос вождя перекрыл вопли танцоров, словно приказывал прекратить шум. Один за другим крики стихли, а сами воины скучились за спиной Орандо.

– Тут кое-кто из молодых высказался за войну, – объявил он, – но мы не можем начать войну лишь потому, что у нескольких парней зачесались руки. Всему свое время – время для войны и время для мира. Мы должны выяснить, благоприятно ли сейчас время для войны, иначе в конце военной тропы нас ожидает поражение и смерть. Прежде чем начинать войну, необходимо посоветоваться с тенями наших мертвых вождей.

– Они ждут, чтобы поговорить с нами, – объявил Собито. – Соблюдайте тишину, пока я стану беседовать с духами бывших вождей.

Тем временем среди туземцев началось движение, люди образовали круг, обступая колдуна. Тот достал из сумки амулеты и разбросал на земле перед собой. Затем он потребовал сухих веток и зеленых листьев, получив которые развел небольшой костер. Свежими листьями присыпал пламя, чтобы было больше дыма. Согнувшись пополам, колдун начал тихонько перемещаться вокруг костра, неотрывно вглядываясь в тонкую струйку дыма, спирально поднимающуюся вверх в неподвижном знойном воздухе. В одной руке Собито держал мешочек, сшитый из шкуры землеройки, в другой – хвост гиены, к основанию которого крепилась медная проволока, образуя нечто вроде рукоятки.