– Извините, миссис Пендарвис. – Трэнтер Фокс, стащив с головы кепку, кланялся всем, как заправский придворный. – Не ругайте, что я мешаю таким важным господам.

– В чем дело, Трэнтер?

– Мэм, ваша команда опять выиграла, и они ждут вас, чтобы подарить победное кольцо. И с ними ваш муж, наш друг и новый лидер, так сказать. Истинно-достопочтенный джентльмен.

Под смех и поздравления Софи попрощалась с друзьями и пошла с Трэнтером к игровой площадке.

Игроки с «Калинового» хотели, чтобы торжественную речь произнес Коннор, заранее видя в нем члена парламента. Но он скромно отказался от такой чести и настоял, чтобы слово дали капитану команды Рою Донну.

– Миссис Пендарвис, мне доставляет огромную радость преподнести…

– И счастье, – бесцеремонно поправил его Трэнтер. – Радость и счастье.

– Огромную радость и счастье преподнести вам…

– Как и в прошлом году.

Сбитый с мысли, Рой сделал долгую паузу.

– Как и в прошлом году, – медленно повторил он. – Радость и счастье преподнести вам это…

– Скажи: любимой хозяйке нашего рудника.

– Черт! Кто речь говорит, я или ты? – закричал капитан, и никто не осудил его за вспыльчивость.

– Конечно, я, если ты двух слов сказать не можешь, – ответил Трэнтер, выхватил железное кольцо из его рук и оттеснил плечом здоровяка капитана. – Миссис Пендарвис, я и вся наша команда испытываем величайшую гордость, радость, и счастье, и восторг, преподнося вам, любимой хозяйке рудника и нашему лидеру, без коего мы были бы просто толпой шахтеров, ищущих работу, которая, даже если б мы где и нашли другую, не была бы так хороша, как эта, когда вы руководите нами, будучи честнейшим и справедливейшим из, так сказать, патронов, какого только может пожелать всякий шахтер – а шахтерам подавай самонаилучшего, потому как они народ скверный, все им не по нутру, вы можете сами… – Оглушительный хохот заставил его вернуться к предмету речи. – Как бы там ни было, вот ваше кольцо, мэм, которое мы преподносим вам со всей нашей почтительностью и благодарностью за вашу необычайную доброту, красоту и всяческое совершенство. Мы, команда «Калинового», остаемся вашими верными слугами во всем. Аминь.

Трудно было сохранить серьезность, когда стоявший неподалеку Коннор заразительно засмеялся. Софи произнесла ответную речь, правда, не столь витиеватую, и не забыла вставить слова о бесплатной выпивке у «Святого Георгия» для игроков и их друзей, что всегда гарантировало шумный успех любой речи.

– У Трэнтера новая подружка, – сообщил Коннор по секрету, когда церемония закончилась. – Посмотри.

– Ой, не могу! – Она отвернулась и спрятала смеющееся лицо за широким плечом Коннора. – Роза? Роза из «Святого Георгия»?

– Он говорит, они созданы друг для друга.

Они исподтишка наблюдали за забавной парочкой, которая удалялась, держась за руки. Роза была миловидной девушкой, но крупной и чуть ли не вдвое выше Трэнтера. Со спины они походили на мать с маленьким сынишкой на прогулке.

– Ты знаешь, что у Джека прошлым летом был роман с Розой? – спросил Коннор, взял Софи за руку и повел в другую сторону.

– Нет, не знаю! И что же случилось? Они серьезно увлеклись друг другом?

– Вряд ли. Да это недолго и продолжалось. У Джека такие увлечения всегда быстро проходили.

– Но Сидони он действительно любил, – мягко возразила она.

Коннор сжал ее ладонь.

– Да, любил.

– Я видела ее сегодня с Уильямом.

– Я тоже. Они производят впечатление счастливой пары.

Она согласно кивнула. Так оно и было, и это замечательно. И все же ей стало немного грустно.

– Хочешь булочку? – задорно спросил Коннор, чтобы отвлечь ее от печальных мыслей.

– Ты покупал мне булочки в прошлом году, помнишь? – улыбнулась Софи.

– Конечно. Я помню все, что было в тот день. На тебе было желтое платье.

– А на тебе – синяя рубашка без воротничка и подтяжки.

Кон засмеялся, запрокинув лицо к яркому голубому небу.

– Ты тогда скормила все булочки уткам, – Коннор постарался изобразить обиду.

– Ты казался мне самым красивым мужчиной на свете.

– А ты была самой хорошенькой девушкой. И сейчас ты такая же.

– Ты позволил мне говорить об отце.

– А ты мне позволила поцеловать тебя на кладбище.

Они остановились. Иногда его взгляд заставлял Софи забывать обо всем.

– Как бы мне хотелось поцеловать тебя прямо сейчас, – прошептала она. – И не только поцеловать.

Глаза Коннора загорелись, он наклонился к ней, незаметно поглаживая пальцем ее ладонь.

– А что еще?

– Гм, лучше не буду говорить тебе сейчас.

– Скажи.

– Это тебя слишком возбудит. Не говоря уже о том, что ты можешь сделать.

– О, пожалуйста, скажи.

Она едва не призналась, уже решившись на это, но тут от дома священника к ним подошла Джессика Карнок и напомнила, что пора приступать к церемонии открытия памятной доски. Коннор шутливо скрипнул зубами – Софи надеялась, что Джесси этого не услышала, – и на его лице появилась улыбка, которую Софи назвала про себя парламентской. Это была его обычная улыбка, ласковая и одновременно мужественная. Но теперь, когда он был избран членом палаты общин от Тэвистока, Софи пыталась взглянуть на него со стороны, как его видят другие. Она старалась быть беспристрастной, но так трудно было представить, что кто-то мог думать иначе, чем она, видевшая в нем воплощенное совершенство. Мужчиной из мужчин. Особенно когда выбирала ему одежду в магазине.

– Джеку нужна помощь? – заботливо спросила миссис Карнок, когда они направились к толпе, которая уже собиралась на северной стороне луга. После торжественной церемонии доску должны были укрепить на огромном гранитном камне недалеко от «майского дерева».

– Не думаю, – ответила Софи, – с ним Марис. – Она помахала Карноку, который поджидал их вместе с другими главными лицами города: мэром, викарием и его женой, лордом и леди Верлен и членами церковного совета. Сердце Софи преисполнилось гордости при мысли о том, что она и Коннор, особенно Коннор, по праву занимают место среди них, и в душе поклялась, что, в благодарность милосердному господу и удаче, никогда не будет впредь судить о людях по их происхождению.

– Ты иди вперед, Софи, – сказал Коннор, приотстав, – а я помогу Марис, они уже вышли из дома священника.

– Нет, я подожду тебя.

Марис с Джеком медленно переходили улицу. Джек был ужасно худ, но выглядел щеголем – в красном галстуке, голубой рубашке и новых башмаках. Он еще не очень твердо держался на ногах и сейчас шел, опираясь одной рукой на трость, а другой – на руку Марис, но, во всяком случае, шел самостоятельно. Весь май и половину июня он не вставал с постели, а потом передвигался главным образом в инвалидной коляске. Однако сегодня был особый день, и доктор Гесселиус разрешил ему пойти на церемонию открытия доски в его честь с условием, что потом он останется ночевать в Уикерли, и Морреллы немедленно предложили ему воспользоваться комнатой для гостей в своем особняке. Марис, конечно, будет при нем – она повсюду следовала за ним словно тень.

Софи смотрела на них с нежной улыбкой и думала, что они выглядят так же странно, как Трэнтер и Роза. Марис была не такой высокой, как Джек, но, наверное, вдвое сильнее. Софи видела, как она легко поднимала Джека. Она и купала, и кормила Джека, обхаживала и развлекала. Он легко раздражался, она бывала язвительной, но они стали неразлучны. Может, Марис с самого начала была влюблена в Джека? Сейчас она точно любила его, этого не мог видеть разве что слепой. Что до него… Софи не была уверена. Джек не был человеком, который влюбляется с первого взгляда, да к тому же боялся строить дальние планы и заглядывать слишком далеко в будущее. Но Марис была упорна и медленно, исподволь старалась завоевать его сердце. Будь Софи азартным игроком, она поставила бы все деньги на Марис и непременно выиграла пари.

Ожидалось, что собравшиеся выразят свое одобрение, когда с доски упадет покрывало, но, едва завидев Джека, ковыляющего к ним, собравшиеся разразились бурными аплодисментами. Он продолжал идти, глядя себе под ноги, и лишь румянец, появившийся на его впалых щеках, выдавал его волнение. Он был гордым человеком, грубым и резким, когда защищал свое достоинство, и Софи училась уважать это его чувство, и не только потому, что этим он напоминал ей своего брата, более сдержанного и культурного.