Вторая половина дня не запомнилась ничем, кроме монотонной работы и усталости. Когда смена закончилась, он по бесконечной череде лестниц, порой почти отвесных, выбрался на поверхность, чувствуя, что ноги будто налились свинцом.

Отклонив предложение Трэнтера зайти пропустить стаканчик «У святого Георгия», Коннор потащился в крохотный, крытый соломой домишко, где они обосновались с Джеком. Возле кухни имелся закуток, где жильцы-шахтеры мылись после работы и переодевались в чистое. Стащив с себя грязную промасленную одежду, он налил холодной воды в таз, взял мыло и принялся усердно тереть себя, стараясь не касаться новых синяков на ребрах и рассуждая, как хорошо, что он оказался здесь летом, иначе бы околел от холода во время мытья. Мокрый, голый, он проскочил небольшой коридорчик и, оказавшись в своей комнатушке, вытерся, надел чистые рубаху и брюки, носки, башмаки и жилет. Комната Джека располагалась за тонкой стенкой, у которой стояла его кровать, и ему почудилось, что он слышит смех брата. Он постоял, прислушиваясь, но звук больше не повторился – вероятно, Джек просто кашлял.

В животе урчало, он был чертовски голоден, но девушка, которая им готовила, должна была прийти не раньше шести. Узкая, с комковатым матрацем кровать выглядела сейчас так соблазнительно, прилечь бы вздремнуть хоть на полчасика. Но он слишком вымотался за день если уснет, то, пожалуй, проспит до утра. Лучше пойти поболтать с Джеком.

Дверь была прикрыта. Но Джек вряд ли спал – вместе с болезнью на него напала мучительная бессонница, – потому, дважды коротко стукнув, Коннор распахнул дверь и вошел.

В тот же миг он как ошпаренный выскочил обратно, успев лишь бросить «Извините», и скрылся в своей комнате.

Подойдя к маленькому оконцу, выходившему в заросший сад перед кухней, он распахнул одну створку и глубоко вдохнул свежий воздух. Он смотрел невидящим взглядом на чахнущие без ухода растения, ветхие скворечники, неровно висевшие на стволе высокого дерева, а перед его взором стояла картина, которую он только что застал у Джека, сидящий на стуле брат и на коленях у него энергично поднимавшееся и опускавшееся крупное белое женское тело.

У Джека постоянно были женщины, он их словно коллекционировал, но ни разу еще Коннор не заставал его, что называется, «на месте преступления». Ему нравилось считать себя не чуждым всего человеческого, но сейчас он пребывал в шоке. Такое увидишь нечасто и не скоро забудешь Девица не была даже привлекательной, но он не мог выкинуть из головы ее рыхлый зад, ослепительно белый живот А Джек – этот напряженный, сосредоточенный и настороженный взгляд на его лице, нежность, с которой его руки ласкали ее груди, заботливая полуулыбка, застывшая на лице, когда он увидел в дверях Коннора. Коннор вторгся в интимную жизнь других людей и испытывал чувство вины не оттого, что помешал им в самый неподходящий момент, а оттого, что увиденное не оставило его равнодушным. Определенно не оставило.

Некоторое время спустя он услышал скрип открывающейся двери и торопливые удаляющиеся шаги. Прошло еще несколько минут, дверь в комнату Джека снова открылась, и через секунду Коннор услышал стук в дверь. «Входи», – громко сказал он.

Джек был одет и к тому же по полной форме под курткой – старый шерстяной жилет, галстук, торопливо повязанный вокруг потрепанного стоячего воротничка рубашки. Однако причесаться он забыл. Это маленькое упущение свело на нет его попытку придать себе невинный или хотя бы невозмутимый вид, ибо, кем бы ни была его вечерняя просительница, после се жарких ласк полосы у него на голове стояли торчком, от этого он выглядел в точности как петушок – сходство, которого он всегда старался избегать.

Коннор не выдержал и улыбнулся. Джек ухмыльнулся в ответ, смущенно, но весело, и вскоре оба уже покатывались со смеху, изредка поглядывая друг на друга и смеясь еще пуще. Джек повалился на кровать, держась за бока. Его безудержный смех перешел в кашель, и он лежал на спине, то тяжело дыша, то вновь кашляя и утирая слезы, текущие по вискам.

– Кто она такая? – отсмеявшись, поинтересовался Коннор. – Могу я тебя спросить?

– Конечно. Это девчонка, о которой я тебе говорил, та, что прислуживает «У святого Георгия». Роза, хотя я зову ее… зову ее… а, да не все ли равно.

– Конечно, все равно, – согласился Коннор. – В другой раз я поостерегусь входить к тебе без особого приглашения. Среди бела дня, при незапертой двери… м-да!

Джек сконфуженно улыбнулся и спросил, меняя тему:

– Как прошел день, адвокат? Вид у тебя усталый. Я начинаю жалеть, что мы сделали из тебя настоящего шахтера, Кон. Должен с прискорбием заметить, это еще цветочки.

Коннор устало опустился на единственный в комнате стул, слишком измученный, чтобы подхватить шутливый тон Джека.

– Догадайся, кто владеет рудником, Джек.

– Кто? Да какая-то женщина, ты сам говорил.

– Хозяйка «Калинового» – Софи Дин.

Джек раскрыл рот от изумления.

– Не может быть!

– Это так.

– Да нет! Та девушка, что была на лугу с детьми?

– Она самая, – сказал Коннор и потер слипавшиеся веки. – К тому же она не просто владеет рудником, но и управляет им. Она – управляющая каждый день приходит в свою чертову контору и сидит за своим огромным чертовым столом.

Джек приподнялся на локтях, и удивление, написанное на его лице, сменилось веселым выражением.

– Ну и ну, – протянул он понимающе.

– Прекрати, Джек, не то…

– И как же ты намерен теперь поступить? Ты же втюрился в нее в субботу и вот…

– Не говори ерунды.

– Теперь будешь ходить за ней по пятам, распишешь радамантам, какой у нее замечательный рудник и какая замечательная она сама.

– Ты замолчишь, наконец?

Пораженный злостью, которая исказила лицо Коннора, Джек поднял руки, изображая полную капитуляцию.

– Могу и замолчать, – сказал он примирительно. – Положение не из приятных, я тебя понимаю. Да, забыл тебе отдать.

– Что?

– Письмо. Как я понимаю, из Радамантского общества, очередной конверт без обратного адреса, чтобы никто не догадался о твоих тайных связях с этой шайкой социалистов.

Коннор невольно хихикнул и протянул руку за конвертом, который Джек достал из кармана. Письмо было кратким и деловым.

– Хорошо, – пробормотал он, пробежав письмо глазами. – Просто отлично.

– Что они там пишут?

– Сообщают, что предложение по законопроекту о реформе, – ответил он, подняв глаза на Джека, – должно быть внесено раньше, чем ожидалось. Теперь их человек, Шейверс, хочет иметь в своем распоряжении все мои доклады к концу этого месяца, в противном случае он не сможет представить свой вариант законопроекта на нынешней сессии палаты общин. Это значит, нам не придется маяться на рудниках в Бакфастли после того, как закончим дела здесь.

– Шейверс, – проворчал Джек, даже не пытаясь скрыть своей неприязни. – Заводила и подстрекатель. Никак не пойму, зачем ты связываешься с такими беззастенчивыми крикунами.

– Я не связывался с ним, я его даже ни разу не видел.

– Однажды я слышал его выступление.

– И он подбил шахтеров с оловянного рудника на забастовку. Я все знаю, ты говорил мне это уже сто раз. Я одного не пойму, почему из-за этого ты считаешь его воплощением дьявола. Если кто… о, черт! Если кто и заинтересован в реформах на рудниках, – твердил он всегда Джеку, – то это в первую очередь ты. – Они возвращались к этому аргументу уже не раз, но ирония этих слов, учитывая, что братья поменялись ролями, ускользала от них. – Так или иначе, – закончил он устало, – похоже, мы пробудем в Уикерли меньше, чем я полагал.

– Что очень хорошо для тебя. Из-за той дамы, на которую ты сейчас работаешь.

Коннор начал было отрицать, но вскоре, поняв бессмысленность своего поведения, согласился.

– Ты бы видел ее, Джек, как она сидит за своим огромным письменным столом, вся такая ну, ты знаешь, какая она, и бойко отдает приказы направо и налево, будто…

– Будто мужчина. И сидит прямо, как аршин проглотила, да!