Пережив его заново, он откинул крышку и выбрался наружу.

Джонсон, давший задание извлечь только одно событие, взглянул на него, но ничего не спросил. Смахивавший на индейского вождя, лейтенант всегда знал, выполнил подопечный его задание или нет.

– Не уходите, мистер Зеленский, – сказал он. – Подождите остальных.

Виктор кивнул и сел на землю. На западе догорал закат, багровое солнце почти полностью погрузилось в море, точно растворившись в его темных водах. В небесах пылали и все не сгорали облака. Белыми молниями метались над шумящим прибоем не умолкавшие чайки.

Виктор смотрел на все это, слушал и ни о чем не думал. В последнее время он открыл в себе способность просто наслаждаться вот такими моментами покоя, никуда не спеша и ни о чем не волнуясь. Дерганый и нервный журналист Зеленский был на такое просто неспособен.

– А-а-а! – прокатившийся над склоном крик был полон дикого, животного ужаса.

Виктор завертел головой, пытаясь сообразить, кто же орет, а Джонсон уже вскочил на ноги.

– Нет! Не-э-эт!

Вопль повторился, и его источник обнаружил себя сам. Дверца ящика, в котором погружался в воспоминания Иржи, с треском распахнулась, и чех принялся выбираться наружу. Вид его был страшен. Светлые волосы торчали веником, в глазах застыло выражение дикого ужаса, а руки тряслись. Сделав первый же шаг, он рухнул как подкошенный и принялся кататься по земле, визжа:

– Нет! Оставьте меня! Нет! Я не хочууу!

Еще не добежав до безумца, Джонсон сдернул с пояса небольшой духовой пистолетик, стреляющий шприц-ампулами. После случая в мастерской подобное оружие начали носить все преподаватели.

Предосторожность оказалась нелишней.

Пистолет глухо щелкнул, но ампула, вместо того чтобы воткнуться в тело Иржи, исчезла в траве. То ли лейтенант Джонсон был никуда не годным стрелком, то ли ему досталось бракованное оружие.

Безумец продолжал выть и кататься по земле, изо всех сил колотясь об нее головой.

Виктор наблюдал за происходящим совершенно равнодушно. Привлеченные криками, из ящиков высовывались другие курсанты, в их взглядах тоже не было страха или удивления, лишь иногда посверкивало любопытство.

– Допрыгался, Иржи, – сказал Рагнур, с пыхтением, достойным бегущего бегемота, выбираясь из ящика. – Он всегда хотел быть лучшим во всем. На этом, судя по всему, и сломался.

– Точно, – кивнул Виктор, – прирожденный отличник и победитель. Это и создало ему трудности.

Второй выстрел, который инструктор сделал, приблизившись вплотную к сошедшему с ума курсанту, оказался удачнее. Иржи дернулся еще раз, издал булькающий звук и затих.

– Что с ним случилось, сэр? – поинтересовался любопытный О'Брайен.

– Его сожрали демоны прошлого, – ответил лейтенант Джонсон немного печально. – Что-то, что жило в его памяти, оказалось слишком сильным и болезненным, чтобы он смог с этим справиться… Впрочем, я вижу, что вы еще не закончили. Вернитесь к занятию!

О'Брайен поспешно скрылся в недрах ящика.

Виктор сидел и наблюдал, как из административного здания выбежал врач, а вслед за ним вышли полковник Фишборн и лейтенант Коломбо. Все трое заспешили к месту, где случилось чепэ. После короткого совещания Иржи связали, и Коломбо с легкостью взвалил его на плечо.

А на взлетно-посадочной площадке разгонялись, полосуя воздух, лопасти вертолета.

Летающая машина успела раствориться в стремительно темнеющем небе, когда занятие наконец закончилось. Курсанты, слишком уставшие даже для того, чтобы разговаривать, медленно плелись через пальмовую рощу.

– Ты знаешь, – сказал Виктор Рагнуру, когда сквозь листву стал виден золотой отсвет, падающий из окон жилого корпуса, – сегодня меня совсем не испугало то, что я видел.

– Чего же удивительного? – вздохнул норвежец. – Ты наблюдаешь, как люди сходят с ума, уже во второй раз. А человек ко всему привыкает!

– Не в этом дело, – покачал головой Виктор, – тогда бы я все равно испытывал страх. Пусть меньший, чем в первый раз. А сегодня у меня страха не было совсем! Мне было все равно, что происходит рядом со мной. Я просто сидел и смотрел… Раньше меня тревожили десятки, если не сотни вещей, теперь я даже представить себе не могу, что способно меня напугать!

– Что-нибудь найдется. – Рагнур невесело усмехнулся. – Что-нибудь новое, о чем ты еще не ведаешь!

– Возможно. – Виктор не стал спорить. – Но, разглядывая прошлое в этом ящике, – он дернул головой назад, – я лицом к лицу увидел все свои страхи, осознал их мелочность и понял, сколь многое они определяли в моей жизни.

– Как и в жизни любого другого нормального человека.

– Да, а теперь они не значат ничего! Совсем ничего!

Сирена, обозначающая подъем, прозвучала в шесть утра. Виктор попробовал вскочить с койки и с удивлением понял, что не сможет этого сделать. Ноги болели так, словно в лодыжках были переломаны все кости, а перед глазами маячило красное пятно.

После нескольких попыток подняться он сдался и рухнул на кровать, хрипя и обливаясь потом.

– Команда «Подъем» была дана для всех! – проревел, заглядывая в комнату, лейтенант Коломбо. – Или вам, мистер Тормоз, нужно особое приглашение?

– Я не могу… – просипел Виктор, ощущая, как боль ползет вверх, к коленям. Ему не было страшно, он только не мог понять, что именно с ним творится, и это создавало определенный душевный дискомфорт.

– Так, похоже, что первый… – Голос лейтенанта стал спокойным, а вот смысл слов почему-то ускользал от Виктора, – Пора бы…

Лейтенант исчез, и с улицы донеслись раскаты его грозного рева. Виктор лежал, ощущая, как начинает ломить колени. Багровое пятно достигло такой густоты, что он не мог рассмотреть даже потолок.

Стукнула дверь, и еще до того, как вошедший заговорил, Виктор знал, что это – лейтенант Джонсон.

– Не пугайтесь, мистер Зеленский, – сказал он, – то, что с вами происходит, это нормально.

– Нормально?.. – Горло охватил спазм, и говорить было трудно.

– Да, – ответил Джонсон, – это означает, что вы достигли определенного этапа в обучении. Мы называем это состояние «потерей формы».

Виктор покорно внимал.

– Насколько я понимаю, вы сейчас ничего не видите, – продолжил лейтенант. – Вот я двигаю к кровати стул, – раздался скрежет ножек по полу, – на нем кувшин с водой и устройство экстренного вызова. Если станет совсем плохо, можно будет им воспользоваться.

– Сколько… Сколько это будет продолжаться?

– До вечера, я думаю, все пройдет, – ответил Джонсон, – хотя мне известен случай, когда подобное состояние длилось трое суток.

– Потрясающе, – прохрипел Виктор и остался один.

Чуть повернувшись, он принял более удобную позу и сомкнул веки. Что же, его уже почти год учат терпеть, и сегодня, похоже, придется показать, насколько он этому научился.

Обострившимся слухом он воспринимал почти все, происходящее на территории базы. Вот разговорились между собой Фишборн и Эстевес, вот хлопнула дверь тренировочного ангара… ветер налетел на пальмы… протопали под окном курсанты…

Боль потихоньку перемещалась выше. К полудню она достигла бедер, а к ужину, когда Виктора зашли проведать однокашники, – груди. Вечером, когда за окном, судя по всему, потемнело, голова пылала так, словно ее залили расплавленным свинцом.

Виктор едва расслышал, как в помещении вновь появился Джонсон.

– Терпите, недолго осталось, – сказал он, усаживаясь на стул. – И лучше, если в последней фазе рядом будет кто-то еще.

Прошло еще полчаса, и боль исчезла. Виктор в первый момент не мог в это поверить. Он лежал, растерянно ожидая, когда она вернется. Потом открыл глаза – багровое облако тоже пропало.

– Отлично, – сказал лейтенант, на невозмутимом лице которого на мгновение промелькнула улыбка, – теперь можно попробовать встать. Проверим, каково вам в новом состоянии.

Виктор осторожно присел, потом свесил ноги. Тело казалось легким и каким-то бескостным, как у медузы. Ощущение было такое, что конечности могут гнуться в любых направлениях.