Самый шустрый зверь уже неподвижно распластался на камнях, голова его была расплющена ударом чудовищной силы. На груди Кари, повергнувшего монстра, зияли глубокие раны, из которых сочилась кровь.

Лычко попытался достать мечом второе чудовище, но клинок лишь впустую рассек воздух, а громадные челюсти ухватили щит русича, смяли его, точно он был склеен из тонкой фольги.

Скафти часто и мощно рубил секирой, словно колол дрова, но тяжелое, острое лезвие отскакивало от прочной чешуи. Зверь раздраженно рыкнул, отмахнулся лапой, и молодой викинг отлетел в сторону.

Ивар бросился вперед, стремясь закрыть брешь, возникшую в боевом порядке. Его пошатывало, в голове царил туман, но меч он сжимал крепко. Не успел конунг делать и пару шагов, как третье чудовище, широко разинув пасть, вклинилось в строй дружинников. От страшного удара с головы Эйрика слетел шлем, и когтистая лапа располосовала ему грудь, как будто на нем вовсе не было кольчуги.

– Нет! – отчаянно крикнул Ивар и вложил в рывок все силы, которые обнаружились в измученном теле. – Клинок туманно сверкнул и перерубил толстую змеиную шею с такой легкостью, словно она была слеплена из масла.

Черная кровь, шипя, потекла по земле, распространился густой смрад. Тяжелое тело упало, когти заскребли по камням, высекая искры, хвост в прощальной судороге замолотил по сторонам.

Где-то за спиной слышались крики, надсадное дыхание, гневный рев – дружинники отчаянно сражались, пытаясь завалить третьего монстра. Но Ивар, не обращая внимания на схватку, опустился на колени перед Эйриком по прозвищу Две Марки.

Перед тем человеком, который когда-то учил держать меч неумелого молодого викинга, прозванного впоследствии Ловкачом.

– Ну… что… все? – прохрипел Эйрик. Глаза его, синие, как горное небо, были открыты, в них не было боли, страха, лишь отражалось странное облегчение. Сквозь рану на груди виднелось разорванное легкое, которое пузырилось розовой пеной.

– Все, – сказал Ивар, сглатывая ком в горле.

– Хорошо… – Две Марки закашлялся, изо рта хлынула кровь. – В бою… погиб… не от старости.

Он дернулся, выгнулся дугой, глаза остекленели.

Ивар опустил голову. В ушах едва слышно звучала грозная и пронзительная песнь, которую поют златовласые дочери Одина, унося в его чертоги очередного павшего на поле боя героя…

– Он был достойным воином, – сказал подошедший сзади Ингьяльд, – Я обязательно сложу о нем поминальную вису! Самую лучшую, которую только смогу!..

– Я плохо знал его до этого похода, – проговорил Лычко, – и теперь жалею об этом…

– Да что там говорить, – вздохнул Кари, – Эйрик был нам всем словно отец.

Ивар поднял голову, встал. Лицо его было неподвижным, будто высеченная из камня маска.

– Остальные живы? – спросил он.

– Да вроде, – ответил Лычко, оглядываясь. На ногах держались все – мелкие раны и ушибы не в счет. Две зубастые твари лежали мертвые, третья, которой отрубили лапы и перебили хребет, дергалась и шипела, тщетно пытаясь уползти.

– Тогда ищите яму для могилы. – Горе жгло сердце, точно его положили в костер, но Ивару удавалось сохранять голос ровным. Не к лицу конунгу выказывать свои чувства, какими бы сильными они ни были, – Чтобы вырыть ее среди этих камней, у нас нет заступов и времени…

Разбежались в разные стороны, вскоре донесся крик Харека:

– Нашел!

Павшего в битве, по обычаю, завернули в плащ, шлем вновь занял место на голове, скрыв седые волосы. В руки погибшему вложили меч, а ноги прикрыли щитом.

Ивар отдал свой: щит Эйрика, побывавший в пасти одного из чудовищ, напоминал окованный железом пучок щепок.

Тело завалили камнями, сверху водрузили большой Балун. Ингьяльд выступил вперед, и в темном ущелье зазвучали слова висы:

Как с открытой грудью

Вождь – не знало дрожи

Сердце – под удары

Стали шел, видали.

В скал краю – друг врана

Разил врагов – смерть

Принял предводитель

Змеи земли ладейной.

– Хорошо сложено, – сказал Ивар. – Достойно погибшего. Но я думаю, что Эйрик будет рад, если его гибель окажется не напрасной и мы все же доберемся до цели! Скафти, Харек, за лошадями! Нам пора в путь!

На запад, сколько хватало глаз, простиралась равнина, ровная, как палуба, и голая, будто лысина старого эриля Арнвида. Назвать ее степью не поворачивался язык —тут даже трава не росла. А поименовать пустыней мешало отсутствие песка.

С востока и юга равнину ограничивали горы. Белоголовые гиганты с отвесными склонами прятались в тумане, и видны были только ближайшие хребты, похожие на громадные крепостные валы из камня.

На выдающемся в степь отроге высилась башня. Основание ее было настолько толстым, что в нем можно было бы спрятать небольшую деревню, а острая вершина терялась в низко нависших серых облаках, которые сеяли Мелкий холодный дождь. Черные стены мокро блестели.

– Да, впечатляет, – сказал Нерейд, выглядывая из-за большого камня, за которым викинги устроили наблюдательный пункт. – Такую штуку с нахрапа не возьмешь. Даже ворот не видно!

– Окна есть, – сказал Ивар, вглядываясь в квадратные отверстия, расположенные на высоте нескольких поставленных друг на друга деревьев. – Но чтобы добраться до них, нам понадобятся крылья…

– Отрастим, – хмыкнул Болтун, хлюпнув носом Дождь лил не переставая второй день, и все вокруг было мокрым – камни, немногочисленные хилые деревья, растущие на склонах, даже воздух, – Лет за десять.

– Десять лет сидеть в этих скалах? – пробурчал Лычко. – Нет уж, лучше попробовать проломить стену! Хоть собственной головой!

– Ты себе льстишь, – усмехнулся Нерейд. – Твой лоб не настолько крепок. Хотя тут и таран не справится.

Черная башня выглядела могучей, будто старое дерево. Она словно вырастала прямо из скалы, можно было даже рассмотреть каменные корни, толстые и узловатые. От стен веяло холодной, презрительной мощью. Поднимающиеся к ним склоны были круты, и войско, решившееся пойти на штурм твердыни, имело бы не так много шансов,

Даже если бы в этом войске было не семеро дружинников, а многие тысячи воинов.

– Чего-то кочевников не видно, – вздохнул Лычко. – Даже стражи нет.

– Зачем ему здесь охрана? – Ивар пошевелился, разминая затекшие от лежания руки и ноги. В сапогах мокро хлюпнуло. – Через наружные посты никто не пробьется! А если кто и проскользнет, то, что он сделает? Нагадит разве что у подножия…

– А степняки кочуют где-нибудь подальше в степи, чтобы не мозолить глаза хозяину, – добавил Нереид, – Зачем они тут? Костры начнут жечь, песни орать, навозом лошадиным будет вонять. А колдуны, они уединение любят.

– С этим не поспоришь, – согласился Лычко.

Башня содрогнулась от основания до верхушки, на мгновение ее окутало облако темного дыма. В недрах земли родился тяжелый рокот, горы на горизонте зашатались.

– Это еще что? – воскликнул Нерейд, вцепившись руками в землю, которая ходила ходуном, точно льдина во время весеннего половодья. – Землетрясение?

– Непохоже, – Ивар приподнялся, впившись взором в подножие башни. Кусок стены бесшумно провалился внутрь, открыв широкий темный проход.

С острой, как наконечник копья, вершины башни с громким треском сорвались две черные молнии, ударили в облака, и, словно по команде, из проема широким потоком двинулись всадники на низкорослых лошадках. Невысокие, плотные, в кожаных доспехах, воины одинаково покачивались в седлах. У каждого на поясе был кривой меч, за спиной – колчан с луком и стрелами. Круглые щиты выглядели будто чешуйки, срезанные со спины старого дракона. Крохотные искорки горели на наконечниках коротких копий.

Всадники напоминали колонну муравьев, которая выбирается из разлапистого корневища трухлявого дерева.

– Они что, все прятались в башне? – с изумлением в голосе вопросил Нерейд, глядя, как воины сотня за сотней спускаются по крутому склону в степь, где выстраиваются длинными рядами.