– А чего это там у подножия сверкает? – Среди предков Нерейда наверняка были сороки. Блестящее он видел издалека. – Похоже, что золото…

Подошли ближе. Стало видно, что коричневый ствол, черными глазами в котором смотрелись дупла, обмотан толстенной золотой цепью. Ковали ее, похоже, великаны – каждое звено размерами превышало щит.

– Ого! – Глаза Скафти загорелись. – Какое богатство! Захватим?

– Конечно, – согласился Ивар. – Если ты его на себе понесешь. И поверь мне, золото редко бывает без хозяина.

Ствол казался крепостной башней, в его толще можно было вырубить не одно просторное помещение. Толстая кора, на вид тверже камня, бугрилась наростами, каждый из которых был с человеческую голову, на ней виднелись параллельные бороздки, оставленные острыми когтями, Длиной превосходящими кинжалы.

– Не хотел бы я встретить зверя, который тут когти точил, – пробормотал Эйрик.

– Похоже, ты его уже встретил, – сказал Ивар. Цепь уходила за ствол, где спускалась к самой земле и исчезала в громадном клубке черного меха. После слов конунга клубок бесшумно развернулся – и на викингов, сонно моргая, уставилась пара зеленых сверкающих глаз.

– Ой, киса… – растерянно отпрянул Харек.

– Ничего себе киса, – Нерейд говорил с трудом, приходилось подбирать отпадающую челюсть, – это же целый кабан…

Черный котище, не уступающий размерами взрослой лошади, гибким движением сел. Зевнул, показав острые и длинные клыки, такие белые, словно их точили из сахара:

– Позволю себе заметить, – уточнил он чуть гнусаво, – что не киса, а кот! А что касается сравнения с кабаном, то где вы видите у меня копыта?

Все это было сказано таким тоном, будто речь завел занудливый эриль, поучающий неразумную молодежь что много пить вредно, что нужно работать и молиться богам, а не шляться по кабакам и увиваться за девками.

– Ы?.. – не очень понятно выразился Эйрик. Ингьяльд застыл с распахнутым ртом, словно приглашая летящих мимо птиц выбрать удобную дырку для устройства дупла.

– А вроде и не пили? – Нерейд ожесточенно чесал затылок, помогая, должно быть, мозговому процессу. – Или с усталости мерещится?

– Вот он, ваш антропоцентризм! – Кот раздраженно дернул хвостом, похожим на поросшее черным мехом бревно. – Якобы если кто и может разговаривать, то только человек!..

Ругаться усатый мудрец умел не хуже любого эриля.

– Э… – Ивар понимал, что нужно что-то сказать, но мысли разбежались и попрятались, словно потревоженные тараканы. – Ты… эээ… кто?

– Кот ученый! – Кот с достоинством поклонился. Цепь, которая заканчивалась на его шее и была прикреплена к толстенному ошейнику, негромко звякнула. Специалист по фольклору народностей индоиранской языковой общности!

– Как излагает! – восхитился Лычко, – Красиво и непонятно! Прям как наш волхв!

– А шкурка-то ничего, – Нерейд оценивающе смотрел на кота, – если на шубу ее пустить…

Ученая животина дернула хвостом, из подушечек на лапах показались изогнутые когти, острые, словно заточенные клинки, и куда более прочные, и тут же исчезли.

– Твое счастье, человек, – в мурлыкающем голосе послышалась обида, зеленые глаза засветились ярче, – что твоя тонкая и никчемная шкура мне без надобности. А то бы я ее с тебя спустил быстрее, чем ты успел бы вытащить оружие…

– Ты же на цепи, – резонно заметил Нерейд.

А это для красоты, для престижа… – Кот поднял лапу, что-то щелкнуло, и золотой ошейник, распавшись на две части, свалился с кошачьей шеи. – И для всяких дураков, которые вздумают шутить надо мной!..

Викинги подались назад, сгрудились теснее, Кари поднял палицу. Расположившийся в десятке шагов громадный зверь, которому перекусить человека что козе – ветку, внушал беспокойство.

То, что он разумен, никоим образом не успокаивало. Скорее наоборот.

– А что такое «фольклор»? А «индодриранская общность»? – вопросы посыпались из Ингьяльда, словно горох из дырявого мешка. Судя по всему, эриль уже оправился от первоначального ошеломления, – И кто тебя сюда посадил?

– Стану я отвечать на вопросы всяких грубиянов! – Кот фыркнул и демонстративно отвернулся.

Ингьяльд беспомощно заморгал, руки его опустились. Ивар понял, что настал момент вмешаться.

– Не стоит обижаться, – сказал он примирительно, – наш друг всего лишь пошутил. Ведь ты знаешь, что такое шутка?

– Получше всяких лысых и бесхвостых. – Кот поверился, некоторое время созерцал викингов бесстрастны ми зелеными глазами, словно решая, достойны они общения или нет, потом мягко лег на лапы. – Ладно, я отвечу на твои вопросы, высокий человек. Ты кажешься мне умнее сородичей…

Ингьяльд расправил плечи, во взгляде блеснула гордость. Похвала приятна, пусть даже исходит от говорящего кота размером с корову.

– Начнем с начала, – изрек кот. Кари зевнул, всем мудреным разговорам он предпочел бы хороший ужин и бочонок пива. – Посажен я на цепь законами исторического материализма!

Лычко слушал его с отвисшей челюстью: в его глазах светилось столько же понимания, сколько у валяющейся в грязной луже свиньи. Ивар ощутил, как с неодолимой силой ему сводит скулы от скуки.

– А специалист по фольклору, – продолжил разливаться кот, – это собиратель легенд, сказаний, песен и преданий…

– Эриль, в общем! – воскликнул Нерейд, обрадовавшийся, что понял хоть что-то. – А материализм я знаю, что такое! Это когда матерятся много! Сам грешен иногда!

Кот презрительно пошевелил ушами.

– М-да. – Ингьяльд несколько погрустнел. Похоже, что мудрая зверюга немного огорошила и его. – Про индо-пакистанскую общажность можешь не рассказывать… А что ты уже собрал?

– За тысячи лет, что я тут сижу, – кот важно распушился, раздулся от гордости, став чуть не в два раза больше, – я собрал неисчислимое множество фольклорных конструктов. Подумываю о написании диссертации на тему «Особенности сказкообразования у народностей лесной полосы в аспекте погребальных обрядов».

– Я понял все до слова «сижу», – несколько ошеломленно пробормотал Эйрик.

Ивар и сам чувствовал, что голова его становится похожей на перезрелую тыкву и вот-вот лопнет. Но остановить ученого кота оказалось куда сложнее, чем разговорить.

– Вот, например, гимн Ардвисуре из «Авесты», – сказал он, после чего голос его изменился, стал заунывным и пронзительным, словно вой зимнего ветра в трубе: – Четыре коня у нее в упряжке, все четыре белой масти, единой породы, высокие, оборяющие зломышление всех врагов, и дэвов и людей, волшебников и пэри…

Ивар ощутил, как в виски ему вкручивают по острой железяке.

– Или вот былина о Добрыне и Алеше! – Глаза кота сверкали, он чуть не подпрыгивал от возбуждения. Понятное дело, когда еще найдешь в этом пустынном краю благодарных слушателей… – Как молодой Добрынюшка Микитиниц, он ходил-гулял по чисту полю, приезжал Добрынюшка к сыру дубу, как сидит-то ведь тут на сыром дубу, сидит-то еще сидит черный вран!

– Врун, а не вран, – вполголоса пробормотал Нерейд. – И не на дубу, а под дубом. И сейчас заболтает нас до смерти…

– Что, встретил того, кто тебя превзошел? – усмехнулся Ивар.

– Спой, птичка… в смысле киска, не стыдись, – полузадушено прохрипел Ингьяльд. Глаза его были выпучены, уши дергались в тщетной попытке свернуться в трубочку.

Ко всеобщему удивлению, кот его услышал.