– Если не вскроется залив, шесть дней конного пути. Берегом гораздо дольше. Но как могло случиться, что столь молодая женщина, безусловно хорошего рода, оказалась одна в лесах Северной Арции? Вам не следует нас опасаться, – добавил Максимилиан, видя, что она молчит, и Гинте едва не ухмыльнулся: вряд ли обладательница талисмана такой силы может их бояться. Тем более после того, как видела их самих трясущимися от страха. – Я Максимилиан, кардинал Эландский и Таянский, а это моя свита.

Женщина гордо вскинула голову и, глядя в глаза его высокопреосвященству, отчеканила:

– Я Мария-Герика Ямбора, урожденная Годойя, вдовствующая королева Таяны. Я иду к Рене Аррою.

2229 год от В. И. 23-й день месяца Ангца

Эланд. Идакона

Арцийская Фронтера. Ласкава пуща

Знакомство с красавцем-кардиналом я начала с вранья. Я никогда не верила клирикам, какому бы богу те ни молились, а признаваться в добрых отношениях ко мне со стороны туманных тварей людям, которых только что едва не прикончили, было не слишком разумно. Меня запросто могли объявить ведьмой, и выбирайся потом из передряги как хочешь, к тому же овладевшая мной сила покинула меня, едва я прогнала Охоту. Осталось лишь знание. Гончих тумана выпустили наводить страх и убивать. Нет, они не могли загрызть человека или причинить ему увечье, ведь их как бы и не существовало. Это были тени, отражения, бегущие впереди идущей на нас беды. Их сила таилась не в клыках – твари оживляли чудовищный древний страх, страх, который спит в дальних закоулках нашего существа и, проснувшись, вынуждает бежать, не разбирая дороги, пока не разорвется сердце, бросаться с обрыва на острые скалы, рубить топором руки своих же товарищей, цепляющихся за борта переполненной шлюпки, хотя рядом есть другие, пустые и полупустые.

Гончие тумана несли с собой этот ужас и вместе с ним смерть. Даже самые сильные не могли долго сопротивляться их магии, и это при том, что встреченная мной свора была лишь передовым отрядом. Пройдет не так уж много времени, и Белый Олень и его приспешники обзаведутся реальной плотью. Тогда их можно будет убить, но и они пустят в ход клыки, когти и кое-что похуже. Стая Соснового холма стала первой, ее спустили, желая посмотреть, что получится. А вот Охотника с собачками не было, иначе не удалось бы так легко прогнать тварей туда, откуда они пришли.

Будь у меня возможность размышлять, я вряд ли бы догадалась, что и как нужно делать. Умом нельзя постичь непостижимое, но я подчинилась голосу своей порченой крови. Он шептал мне, что свора видит во мне хозяйку, и я стала ею. Кровь подсказала мне, как я должна приказывать псам, а что приказать, было делом моей совести и моего разума. Я видела, что загнанные псами на грани безумия, еще немного, и самые слабые ударят тех, кто еще сопротивляется голосу своры, в спину. И я пошла вперед.

Псы растерялись. Они признавали за мной право повелевать, но мой приказ отменял повеление Охотника. На какой-то краткий миг я испугалась, что меня не послушают, но моя воля пересилила. Я многое поняла в этой схватке и многому научилась. Каждая моя догадка, подтверждаясь, превращалась в знание. Если мне повезет, то от стычки к стычке я буду становиться сильнее, и, кто знает, может быть, придет время, когда я на равных схвачусь с самим Ройгу.

Свора убралась. Я знала, что она будет бежать и бежать, пока не доберется до тех, кто ее послал. Скорее всего, они догадаются, кто именно прервал Охоту, но тут уж делать нечего. Рано или поздно нам предстоит встретиться лицом к лицу, пока же мне нужно что-то говорить спасенным.

Мои поиски Рене закончились, ибо меня угораздило нарваться не на кого-нибудь, а на эландского кардинала, который к тому же уже встречал Преданного и знал, кому тот принадлежал. Байку о том, что я укрылась в лесу у некоего отшельника, где меня отыскала рысь, его высокопреосвященство проглотил не задумываясь. Равно как и утверждение, что странный плащ и талисман – дары все того же доброго лесного дедушки, с наступлением весны отправившего меня к людям. К тем, кого я знала и кто знал и помнил Стефана Ямбора.

Мне повезло, что люди, пусть и не осознанно, подражают эльфам. Лебедь, символ клана, подаренный мне Астени, сошел за атрибут Триединого в ипостаси Творца. Я не спорила – пусть верят, это отвлекает от дурацких вопросов, но Рене Аррою я расскажу все, благо от Романа он знал и об эльфах, и о Проклятом.

Зарядивший с утра дождь смывал последние остатки снега, по всему было видно, что еще день или два, и в Эланд придет настоящая весна. Старый Эрик обещал заложить душу против дохлой собаки, если завтра не задует южный ветер, который погонит волны Ганы вспять, и начнется разлив.

Старый маринер не преминул сообщить об этом Рене, который еще не обзавелся больной спиной, позволявшей предсказывать погоду точнее мага-погодника. Аррой поспешил оповестить о предсказании Гардани, ибо погода всегда останется лучшей темой при разговоре с тем, с кем трудно общаться, а с Шани было очень тяжело. Гардани слабел на глазах, и помочь ему возможным не представлялось. Выражать же свое сочувствие словами и скорбной миной Рене не мог. Адмирал представлял себя на месте Шани и понимал, сколь страшным и унизительным было бы выслушивать слова утешения от друзей. Эландец давно бы прекратил мучительные для обоих встречи, но это означало признание того, что Рене ни в коем случае не хотел признавать, – полной безнадежности.

В глубине души у герцога теплилась надежда на возвращение Рамиэрля, который как-нибудь справится с заклятиями Годоя. Сам Рене лихорадочно припоминал все, чему его учил Норгэрель, и даже кое в чем преуспел. Это могло пригодиться и в бою, и в повседневной жизни, но ничего, что позволило бы спасти Шандера или докричаться до Романа, на ум не приходило. Оставалось ждать и пытаться вести себя как ни в чем не бывало.

Рене весело приветствовал друга и объявил ему прогноз Эрика. Шандер с нарочитым интересом выслушал и заметил, что, если Гана разольется, переправа будет недоступна для войск месяц, а то и два…

– Именно так, – уверенно подтвердил Рене и замолчал, подыскивая новую тему. – Знаешь, мой сын очень дружен с Белиндой.

– Да, я знаю, она мне написала, – согласился Шандер. – Передай мою благодарность Рене-младшему.

– И Диману, – торопливо добавил адмирал, – это он избавил девчонку от общества моей супруги.

– Странная вы пара, – задумчиво заметил Шандер, – мне, наверное, никогда не понять ваших отношений.

– Мне тоже, – улыбнулся Аррой. Тема была нащупана. Обсуждать с Шани семейные дела можно без утайки, а чужие неприятности на какое-то время отвлекут беднягу от собственной беды. – Это ты у нас счастливчик, которому удалось жениться по любви. Мне судьба подсунула такую радость, на которую и через порог смотреть тошно.

– Я счастливчик? – Темные глаза Шандера нехорошо полыхнули. – Да, разумеется. Счастливчики всегда теряют тех, кого любят, и превращаются в обузу… подыхая на руках своих друзей.

– А ну заткнись! – рыкнул Рене адмиральским голосом, в бешенстве позабыв, что находится у постели умирающего. Как ни странно, это помогло – Шандер виновато улыбнулся, став похож на себя прежнего.

– Слушаюсь, монсигнор.

– Вот именно, – улыбнулся и Рене. – Нечего тебе прибедняться! Тебя любили, и ты любил. Да, Ванда умерла, но осталась Белка. А теперь появилась еще и Лупе…

– Так ты знаешь?

– Догадываюсь. Она любит тебя, и, готов спорить на что угодно, она тебя найдет… Так что изволь дождаться!

Кажется, он наконец взял верный тон, потому что с лица Шандера медленно исчезали равнодушие и безнадежность. Тема Лупе оказалась неисчерпаемой, они проболтали чуть ли не полтора часа, когда в комнату влетел запыхавшийся Зенек.

– Монсигнор! Кардинал Максимилиан.

– И что? – весело осведомился Рене. – Кардинала никогда не видел? Зови. Ты не возражаешь, Шани? – Шани не возражал, да и не успел бы возразить. Дверь распахнулась, и в комнату вступил его высокопреосвященство, причем не один.