Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Иногда приятно сознавать, что в полиции работает отнюдь не банда идиотов, по крайней мере броневик в кашу не полез, а, включив слепящий прожектор, замер в безопасном отдалении от радужного облака, и из его распахнувшейся утробы четко, по двое, посыпались люди в уродливых бронекомбинезонах. Четверо, натягивая на ходу пулестойкие «морды», пробежали мимо, не обратив на меня никакого внимания, и скрылись впереди в черноте. Пятый остановился и побарабанил мне в дверцу:

– Выходите.

Я бы и без него вышел: коль скоро опасность миновала, торчать в машине не было никакого смысла. Моего «Марлина» уже цепляли тросом к броневику. Коллоид – штука сильная. На несколько часов машину можно было считать мертвой, да и потом первые пять-десять километров двигатель будет сбоить, приходя в себя, астматически задыхаться и временами трястись, как припадочный.

– Ваша машина? – спросил полицейский.

– Моя.

– Значит, ваша… А что вы в ней делаете?

Рано я полицию похвалил.

– Сижу, – сердито сказал я. – То есть сидел.

– Документы есть?

Впереди послышались приглушенные голоса, потом что-то лязгнуло, чмокнуло, раздирающе затрещало и донесся гулкий удар металла по пластику – там что-то ломали.

– Эй! – крикнул в черноту мой полицейский. – Что такое?

– Еще машина! – крикнули оттуда. – Крепко ее, сволочи… Тут один убитый и еще, кажется, женщина. Сейчас вытащим.

– Жива?

– Хватил… Носилки есть?

Появились носилки. Я не стал смотреть. Когда говорят: «Кажется, женщина», – то смотреть уже действительно не на что. Оба тела унесли куда-то за броневик – очевидно, позади был еще автомобиль. Броневик заурчал, медленно пополз назад, и трос натянулся.

– Куда ее? – спросил я полицейского.

– Машину-то? Отбуксируем в участок, – он назвал адрес, – завтра получите.

– А может быть, вы ее отбуксируете в… – я тоже назвал адрес.

Полицейский смерил меня взглядом с головы до ног.

– Еще чего…

– Я заплачу, – посулил я.

– Еще чего, – сказал он. – Ты что, не видишь, что творится? Слепой? Тебя вот, если хочешь, подбросим, коли недалеко. Хочешь?

– Хочу, – сказал я.

– Зверье… – меня он словно не слышал и взгляд имел невидящий. – Сволочи поганые, чем дальше, тем хуже. Да что же это у нас делается, а?..

7

Я даже не вошел к Дарье. Я ввалился. Должно быть, примерно так же во все исторические эпохи вваливались после вылазки в свое логово человеческие самцы всех пород и достоинств, от насупленных троглодитов, выплевывающих на ходу из пасти чужую шерсть и влачащих по полу пещеры окровавленную дубину, до какого-нибудь завалящего, завшивевшего в Палестине средневекового барона, громыхающего иззубренным эскалибуром по осклизлым ступеням родимого донжона, – впрочем, и много позже процесс вваливания в логово не претерпел существенных изменений. Так что ввалился я по всем правилам, притом чувствуя себя кем-то вроде победителя. Почему бы нет? Времена меняются, и не я в этом виноват. Если в наше, извините, время и в нашем, еще раз извините, континууме человек вообще что-нибудь чувствует, он уже должен чувствовать себя победителем. Потому что живой. И, сообразно исторической традиции, он вправе последовательно требовать вина, мяса и женщин. Первого и второго – побольше, а женщину можно одну, но такую, как Дарья.

В ванной горел свет и шумела вода – Дарья была дома. Из боковой комнаты сдержанно гавкнули и застучали лапами по паркету – надо полагать, там маялся взаперти гладкий лощеный доберман Зулус и, судя по отсутствию подкроватного шороха, там же пребывал морской свин Пашка, нахальнейшая тварь из всех грызунов его весовой категории. Я торопливо скинул куртку, сковырнул, наступая себе на пятки, с ног ботинки и заспешил прямиком к бару. Пусть даже никакой я не победитель, куда там, пусть все мои сегодняшние телодвижения, нужные и ненужные, выглядели достаточно убого и даже шкурно, а вовсе не героически, – но на прогрев суставов я себе заслужил, и все тут. Дарья, конечно, тоже, с ее профессией данаиды я бы вообще удавился по собственному желанию, но выпить с ней вдвоем мы еще успеем, у нас впереди не только вся ночь, но и весь вечер, исключая, конечно, время на выгул добермана…

Настоящего коньяку не оказалось. Настоящий мы выпили вчера. Водки тоже не было. Было какое-то подозрительное бренди какого-то не менее подозрительного Усть-Кишского изготовления, судя по надписи мелкими буковками на этикетке. Стаканчики Дарья куда-то задвинула. Я нашел фужер под шампанское и налил себе до половины в намерении интеллигентно выцедить, но поперхнулся и заглотнул разом, как удав. Меня прожгло. Энное время я стоял без дыхания, вроде персонажа Эдгара По, и дико сканировал пространство вращающимся взглядом, в желудке бушевали Этны с Толбачиками и плавились минералы, гортань варилась заживо, а в пищеводе рвались мелкие петарды. И ко всему было невыносимо гадко. Дверь в ванной звучно хлопнула задвижкой. Образовалась щелка, вся в свету и ошалелом метании водяного пара.

– Самойло, ты? – крикнула Дарья. – Опять булькаешь?

Я перевел дыхание. Если в Усть-Кише спирт для этого бренди не делают из местных энцефалитных клещей на креозоте, тогда я не знаю, из чего его делают. Ладно, бывает хуже.

– Ничего, тут нам с тобой еще хватит, – сказал я, вытирая слезы. – Спинку потереть? Имей в виду, считаю до трех, потом раздумаю. Раз, два… два с половиной…

– Потереть. Эй, где ты там?

– Бегу! – я кинул на диван пиджак, содрал с себя свитер и очутился в ванной. Там было жарко, влажно и дышалось как в коллоиде. – Вот я уже и добежал… Что тут нужно потереть? О-о! – отшатнулся я и закрылся рукой. – Не показывайте мне этого, я сейчас сойду с ума…

– Болтун! – сказала Дарья. – Э, ты что делаешь?

– Рубашку снимаю, – объяснил я. – Жарко.

– Не вздумай ко мне забраться, – предупредила она. – Я тебя позвала работать, вот ты и работай…

– Я и не собирался, – соврал я, беря и намыливая губку. – А ну-ка вот так… Привстань. Так хорошо?

– Алкоголик, – сказала Дарья. – Пришел, дышит тут какой-то отравой… И каждый день пьет, да еще слабую женщину в пьянство втягивает. Другой бы на его месте давным-давно стал доктором, а этому хоть кол на голове теши…

– А зачем? – спросил я, работая губкой. – Мне и кандидата за глаза хватит, а остальное у меня уже есть. – Тут я приналег на губку, и остальное застонало, выгибая спину. – Не нужно засорять собой науку, это антиэкологично…

Я развил эту мысль. В конце концов, сила науки заключается отнюдь не в том, какое иерархическое место занимает в ней некий доцент, говорил я Дарье, вновь намыливая губку. Если угодно, сила науки в том, чтобы каждый имеющий к ней касательство делал именно то, к чему он на данный отрезок времени наиболее приспособлен, а вышеупомянутый доцент именно этим изо дня в день и занимается как проклятый… Да, конечно, если бы лет десять назад ему сказали, чем все кончится, он бы крайне удивился, поскольку был в те годы бодр, настырен, самолюбив и непомерно глуп, не представляя ни себя без науки, ни даже, совсем уж смешно сказать, науки без себя. Так что в глазах того сопляка, ворковал я, с наслаждением водя губкой по восхитительной упругой спине, – да, в глазах того целеустремленного глупого сопляка вышеприведенное суждение имело бы некоторый вес, и даже, можно сказать с уверенностью, очень большой вес в силу обозначенных только что причин… Да. Что я хотел сказать?.. Пожалуй, теперь некий доцент, заменивший благополучно вымершего кайнозойского сопляка, считает, что занимает более честную позицию, нежели какой-нибудь бездарный выползень, каких на государственных грантах пруд пруди, какой-нибудь от науки прихлебатель профессор Антилопов-Гнусов… И потом, ты что, экран не смотришь? Теперь самые достойные профессии – энергетик и учитель, разве нет?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

12
{"b":"33099","o":1}