Но тут его речь прервалась, потому что в светлицу осторожно зашел отец Николай.

— Я постучал, — пояснил он. — Но вы, наверное, были очень заняты. Думал, загляну и, если нет никого, пойду дальше князя искать.

— А скажи мне, отец Николай, — обрадовался потенциальному союзнику Минька, — хорошо ли это — в плену людей держать, домой к семьям не отпускать. Причем своих же русских.

— Ну, сейчас начнется, — пробормотал вполголоса себе под нос Вячеслав и потянулся к стоящему на столе огромному блюду с фруктами. Меланхолично осмотрев облюбованное им самое румяное яблоко, воевода с хрустом надкусил спелый плод и терпеливо изготовился выслушать длиннющий монолог о гуманизме и человеколюбии, но спустя несколько секунд чуть не поперхнулся от удивления.

Тирада отца Николая была и коротка и весьма неожиданна:

— То ты, княже, дело богоугодное совершил. И отроку нашему Михаилу изрядно с людьми подсобил, и их, неразумных да подневольных, от будущего кровопролитья спас, не дав им впасть в грех повторный, и от нарушения пятой заповеди Господа нашего Исуса Христа уберег.

— Ну, батя, ты даешь, — откашлявшись, восхищенно заявил Вячеслав. — Совершенствуешься прямо на глазах. Ты уже годен в полковые капелланы, причем безо всяких натяжек.

— Трудно сказать, кто из нас на что годен, — кротко откликнулся Николай. — Порою он сам об этом узнает, лишь когда… — Он хмуро взглянул на свои запястья и осекся, однако спустя секунду продолжил: — Ныне я о другом вопросить хотел тебя, княже. Ведомо мне, что у отрока сего на складах уже изрядное количество тех же гранат скопилось. Да и прочей дряни, коя для смертоубийства людского назначена, тоже скоро превеликое множество будет. Не пора ли остановить производство?

— А вот мы сейчас посчитаем, — вздохнул Константин, сомневаясь, удастся ему убедить священника. — Для начала спросим у Михаила Юрьевича — сколько у нас всего гранат?

Юный изобретатель приосанился и степенно доложил:

— Значит, на одной стене склада все стеллажи забиты под завязку. Это будет две тысячи ровно. На второй примерно наполовину — это еще тысяча. Итого — три. И болванок заготовлено с тысчонку. Но они пока пусты.

Константин поймал задумчивый взгляд Вячеслава и решительно произнес:

— Завтра надо будет выдать из этих болванок три сотни нашему воеводе для учебного гранатометания. Пора.

— Завтра — учеба, а послезавтра? — тихо спросил отец Николай. — В кого боевые послезавтра полетят? Русские русских истреблять начнут? Вот татарам радости будет.

— Иного пути нет, — твердо ответил Константин. — Мы тут с Вячеславом обдумали все как следует и пришли к выводу, что гибели трех своих братьев, да еще сразу, не только Ярослав, но и Юрий нам никогда не простят. А против Владимиро-Суздальской Руси Рязани в одиночку не выстоять.

— А может, я попробую, — робко предложил отец Николай, поморщившись страдальчески. — Это сколько же народу-то поляжет, если их все взорвать.

— Снова к моему тезке в Ростов? — уточнил князь. — Глупо. Он уже ничего не сможет. Слишком болен. Думаю, что эти смерти доконают его совсем. А вот скажи-ка мне, отче, как ты сам относишься к жизни русского человека?

Видя недоумение на лице священника, Константин пояснил:

— Я имею в виду — есть ли для тебя разница между дружинником, крестьянином или князем?

— Все жизни одинаково дороги Богу нашему, — строго ответил священник. — Когда Христос заповедал: «Не убий», он же не уточнял, кого именно: иудея, римлянина или самаритянина.

— А если бы перед тобой стоял выбор: кого именно предать смерти? С одной стороны, два князя и два десятка бояр, а с другой — пять тысяч смердов, на рать призванных, да еще с тысчонку дружинников. Ты бы какую сторону выбрал?

— Ни одну я не выбрал бы. Жизнь человеческая священна, и не нам решать, кто именно более заслуживает скорой смерти, — строго ответил отец Николай.

— А если бы тебе сказали, что выбор ты сделать обязан, потому что в случае отказа казнят сразу всех.

— Это очень теоретическая ситуация, и вдобавок она весьма мне неприятна, — уклонился от ответа священник.

— А я так думаю, — не спуская с него глаз, заметил Константин. — Что если бы на самом деле тебя так к стене приперли, то ты избрал бы ту сторону, что поменьше, особенно если бы знал, что там стоят люди, из-за которых и пришли на смертоубийство остальные шесть тысяч простых воинов.

— И что ты задумал, сын мой? — тревожно спросил отец Николай.

— Воевода Вячеслав, — торжественно произнес Константин.

— Я, княже! — мгновенно вскочил и вытянулся по стойке «смирно» лихой спецназовец, вытаращив глаза от изображаемого чрезмерного усердия.

— А чего у тебя очи из орбит повыскакивали? — подозрительно поинтересовался князь.

— Согласно уставу, должон пожирать взглядом начальство, — бодро отрапортовал воевода и пожаловался: — А вот каблуками щелкать не могу. У хрома — чей звук был — заслушаешься. Звонкий, как удар… шелепуги, — он осторожно покосился на Миньку и продолжил: — А тут юфть сплошная. Из козлов делали голенища-то, а козел — он и после смерти своей козел[110]. Ну, что уже тут поделаешь. Одно слово, темный народ, средневековье сплошное.

Терпеливо выслушав критику в адрес изготовителей формы одежды, Константин в приказном тоне продолжил свою командную речь:

— Ныне тучи сгустились над Рязанской землей.

— Солнце вроде бы жарило с самого утра, — поправил князя воевода без тени улыбки. — Аж снег подтаял.

— Князь сказал — тучи, значит — тучи, — в тон ему ответил Константин и продолжил: — Слухай боевую задачу. До конца весны надо срочно обучить сотню людей гранатометанию. И не просто стрельбе, а именно прицельной. Кроме того, получить у Михал Юрьича сотню гранатометов для их вооружения. Конечная задача — добиться точности стрельбы на больших расстояниях. Танков перед ними не будет, но любой шатер на расстоянии полукилометра они должны пропороть как минимум двумя выстрелами из трех.

— Ну, батька атаман, ну уважил, — прижав обе руки к груди, проникновенно заявил Вячеслав, тут же заграбастав в объятия изобретателя, восхищенно заявил: — Вот это гений — прочь сомнения! Это ж надо — гранатомет состряпать! Ну, голова!

— Да что ты его слушаешь, — недовольно отозвался Минька, хотя было видно, что искренний восторг Вячеслава ему польстил. — Во-первых, сотню не дам — нет их у меня столько готовых.

— Ты же говорил — сделали, — удивился Константин.

— А до ума довели только половину. Есть такая штука, как качество. — Минька назидательно поднял палец кверху. — Я за свою работу отвечаю и стыдиться не хочу. С десяток Мудрила сразу разломал — не понравились. Остальные мною забракованы. И потом переборщил наш князь с названием. Обычные арбалеты, только закладывается в них не стрела, а удлиненная граната облегченного образца с подожженным фитилем.

Вячеслав разочарованно выпустил Миньку и, тяжело вздохнув, уныло заметил:

— Обман, обман, кругом сплошной обман, как сказал ежик, слезая с кактуса. Как дальше жить, отче? — обратился он к отцу Николаю. — Как жить бедному воеводе, ежели даже родной князь с не менее родным Эдисоном надуть норовят: сделают из дерьма конфетку и кричат, что она настоящая и совсем не пахнет.

— Сам ты! — возмутился Минька. — Знаешь, сколько мы с Мудрилой мучились, пока первый не состряпали?! На одну пружину стальную Юрий Викторович…

— Он разве Викторович? — удивился Константин.

— Созвучно просто. А настоящее отчество я выговорить не могу — язык заплетается, — пояснил Минька и продолжил: — Так вот мы с ним целых две недели на эту пружину ухлопали, пока сделали да все полностью подогнали. Зато теперь боевой взвод у него без дополнительного приспособления. Правда, максимальная дальность полета не полкилометра, а где-то метров двести-двести пятьдесят. Чтобы дальше эту килограммовую чушку метнуть — катапульта мощная нужна.

— Прости, дружище, — серьезно обратился к нему воевода. — Забыл, что у тебя с чувством юмора проблемы. Выскочило как-то из головы. Впредь учту. А дело ты, старик, и впрямь провернул титаническое. Теперь я верю, что ты в двадцать три кандидатом наук стал.