— Честно говоря, не совсем, — сознался Вячеслав. — Сам же говоришь, косвенное доказательство. Значит, слабое. Ну и хрен с ним совсем, и не надо никакого доказательства вообще. Как говорил один великий гуманист еще в СССР, есть человек — есть проблемы, нет человека — нет проблем. Твой Ингварь жив — значит, проблемы будут у тебя.
— Да пойми ты, садовая голова, — взмолился Константин. — Как только Ингваря бы не стало, сразу его место занял бы наш великий поборник справедливости и заступник всех обездоленных и обиженных — Мстислав Удатный. Тем более что его родная мать — дочка Глеба Ростиславовича Рязанского.
— А это еще кто?
— Мой дед, балда.
— Тем лучше, — возликовал Вячеслав. — Он за родню будет, а значит, за тебя. Ведь ты ему, получается, братом доводишься?
— Двоюродным, то есть по-нынешнему, братаном, — хмуро поправил его Константин. — Но дело не в этом. Он будет в первую очередь за справедливость. Я это по истории знаю. Тем более что Ингварь и прочие Мстиславу — точно такие же родственники, которые даже сильнее нуждаются в защите, потому что племянники. Мало этого — родная тетка Мстислава по отцовской линии — Аграфена Ростиславовна — приходится бабкой княжичу Ингварю и до сих пор жива.
— И что, у этого Мстислава большая армия? — начал кое-что понимать воевода.
— Новгородцы всегда достаточно большую рать могли выставить. Но беда в том, что он если пойдет, то не один.
— Она не одна придет. Она с кузнецом, — задумчиво процитировал Вячеслав строки еще из одной комедии.
— А в роли кузнеца, — в тон ему продолжил князь, — будет сразу несколько актеров. Во-первых, сидящий в Пскове Владимир Мстиславович.
— Сын? — уточнил Вячеслав.
— Родной брательник Удатного и готов за Мстиславом куда угодно. Он, кстати, и под Липицами с ним был. Во-вторых, Давыд Мстиславович, князь Торопецкий.
— Тоже брательник?
— И тоже родной, — подчеркнул Константин. — А еще есть двоюродные. Один — Владимир Рюрикович — в Смоленске сидит, а это княжество достаточно сильное, да и сам он в авторитете. Достаточно сказать, что как только что-нибудь случится с киевским князем, то этот Владимир тут же на его место запрыгнет. К тому же самого нынешнего киевского князя Мстислава Романовича Старого не кто иной, как Удатный, самолично подсаживал на великий стол. Так что если он только чирикнет про должок, как Чудо-Юдо Беззаконное в детской сказке, то думаю, что этот самый Старый своих ратников незамедлительно отстегнет и столько, сколько Мстиславу понадобится. А кроме них есть еще и Ростислав Рюрикович. А еще гражданин Удатный может подписать своих знаменитейших в русской истории зятьев, которых даже ты знаешь.
— Ну ты мне льстишь безбожно, княже, — ухмыльнулся Вячеслав и принялся кокетливо ковырять столешницу указательным пальцем. — Я из этого века одного Александра Невского помню, — проворковал он, изображая жуткое смущение и робость.
— А папашку его, Ярослава? — ласково осведомился Константин.
— Ой, и правда. Значит, двоих знаю, — возликовал воевода.
— Вот тебе и первый зять. Его жена Ростислава — дочь Мстислава.
— Как складно звучит, — мечтательно протянул Вячеслав.
— Зато весьма неприятно по смыслу. Вторая же дочурка по имени Анна — жена молодого, но весьма энергичного Даниила Галицкого, которого, правда, так назвать пока нельзя, поскольку в Галиче еще венгры сидят во главе с царевичем Коломаном.
— С кем? — переспросил удивленно Вячеслав. — Это что, имя такое — Колымага?
— Да не колымага — Коломан, — досадливо поправил его Константин. — Это сын венгерского короля Андрея Второго. Так что сам Даниил пока во Владимиро-Волынском княжестве правит. Но в надежде, что ему потом в свою очередь воинственный тесть с Галичем поможет, этот Даниил куда угодно пойдет за Мстиславом. Но и этого мало. Каждый из них собственную родню за собой потащит. Владимир Рюрикович, который Смоленский, заодно своего зятя Александра Бельзского прихватит и племянника не забудет. С Даниилом брат Василько придет, а с Ярославом вообще все братаны как один встанут. Считай, вся Владимиро-Суздальская Русь поднимется вместе с Новгородом, Псковом, Смоленском, Киевом, Волынью и…
— Молчи, грусть, молчи, — замахал на князя Вячеслав. — И так выше крыши. Господи, да что ж они все так повязаны? — поднял он руки кверху в молитвенном жесте.
— Я остановлю их, — вдруг твердым голосом сказал отец Николай.
— Словом Божьим, наверно, — благоговейно прошептал воевода. — И убоятся они его, и остановятся в страхе, и пойдут прочь, несолоно хлебавши. А мы всем войском на колени, помолимся Господу за заботу о нас…
— Не юродствуй, сын мой, — мягко попросил священник. — Хотя ты прав. Именно словом Божьим, но не сам, а поговорив с их епископами. Есть же там епископы?
— В Ростове точно есть, — кивнул растерянно Константин. — Да и во Владимире со Смоленском тоже. В Новгороде аж архиепископ сидит, а в Киеве и вовсе митрополит. Но поможет ли?
— Выйдет, нет ли, а пытаться надо, — вздохнул отец Николай. — Уж больно много крови прольется, ежели то, что ты говорил, и впрямь произойдет.
— А что, — тряхнул головой Константин. — Может, и впрямь получится. Завтра Хвощ должен как раз выехать в Ростов, вот ты с ним и езжай.
— А мы с тобой завтра в Переяславль? — уточнил Вячеслав.
— Да нет, — внес последнюю коррективу Константин. — Теперь уже послезавтра. Сам мне мудрый совет дал насчет медалей с орденами, и тут же в кусты? Будешь завтра вместе со мной разрабатывать названия, статус, внешний вид и все остальное. Доведем до ума, сплавим все нашему Эдисону, а уж тогда поедем.
— Как повелишь, княже, — вздохнул Вячеслав, изображая самую что ни на есть покорность.
А Хвощ, поднаторевший в прелестных речах, почти сумел добиться своей цели. В беседе с Константином Всеволодовичем он особенно нажимал на то, что в их Рязани ноне проживают такие славные лекари, кои и сами Марену могут отогнать от одра безнадежного больного. Ежели только владимирский князь такой договор о мире и дружбе подпишет, то Константин самолично озаботится, дабы оные лекари ни дня не медля в Ростов прибыли.
В доказательство речей своих Хвощ скляницей с темной жидкостью похвалялся и предлагал тут же опробовать, суля уже в считанные часы заметное облегчение. Причем, видя, что Константин колеблется, боярин из сумы и кубок червленого серебра извлек, дабы тут же опробовать дать чудодейственного зелья, тем самым наглядно подтверждая свои слова.
Но на беду Хвоща, при их беседе присутствовал младший брат Константина Ярослав, прибывший из своего Переяславля-Залесского незадолго до рязанского посольства, причем с совершенно противоположной целью — уговорить Константина на войну с неспокойным южным соседом.
Заметив, как оживилось породистое, с высоко взведенными бровями, но изможденное от болезни и покрытое нездоровой желтизной лицо старшего брата, Ярослав понял, что нужно немедленно что-то предпринять. Он живо метнулся к боярину, выхватил склянку из рук и с маху грохнул ее об пол.
— Порешили яду нашему князю подсунуть? — прошипел он злобно.
— Поклеп ты, княже Ярослав, на меня возводишь, — возразил боярин.
— А думаешь, забыли мы, яко отец твой, в железа закованный, вместе с князьями рязанскими в наших порубах сиживал, да и помре в одночасье? — кивнул Ярослав в сторону Константина. — Надумал в оместники[65] за родителя свово на старости лет пойти.
— Ты, княже, прирок[66] свой ныне измыслил, дабы брате твой хворь свою победити не возмог? — глядя прямо в посветлевшие от бешенства глаза Ярослава, проницательно заметил Хвощ. — А ведь послухов[67] у тебя тому нету.
— Есть, — не долго думая, заявил Ярослав и торжествующе повторил: — Есть послух. И грамотку мне он отписал еще по осени, когда сведал, каку вы поголовщину[68] задумали.
