Но все оказалось намного проще. Не вдаваясь в геометрические подробности, скажу, что только по уровню крыши по вертикали можно было сразу и безошибочно определить нужный этаж, резко ограничив зону поиска. И еще: из любого номера можно было сразу найти нужное крыло гостиничного корпуса, который, как я уже говорил, имел форму дуги. В итоге осмотреть предстояло всего десяток гостиничных номеров.

Ни четвертый, ни пятый и ни шестой этажи не подошли. Чем выше мы взбирались, тем быстрее шла Стелла, возглавляя вереницу. Никто не говорил. Охваченные азартом, мы лишь тяжело дышали и стучали каблуками по ступеням.

Поднявшись на седьмой этаж, Стелла зашла в ближайший номер, встала у косяка и замерла на мгновение. Затем она повернулась к нам и произнесла:

– Этот.

Мадам, не разобравшись, о чем идет речь, встрепенулась, глаза ее заблестели.

– Что этот? – закудахтала она. – Где? Показывайте, где?

Расставив руки в стороны, она вращалась посреди пустой запыленной комнаты, в которой не было ничего, кроме поломанного стула. Я, не выдавая своей осведомленности, медленно прошел в комнату и, когда поравнялся с дверным косяком, прикрыл один глаз, нацеливаясь на окно. Стелла не ошиблась. Верхняя точка крыши башни точно «упиралась» в верхнюю раму окна. Но средняя рама «резала» башню посредине. Значит, искать нужную комнату надо было правее.

– Ты уверена? – спросил Алик, протиснувшись к Стелле.

– Я хочу еще раз напомнить всем о своих правах… – завелась мадам.

– Этот этаж, – пояснила Стелла.

За моей спиной раздался дружный вздох. Азарт, почти спортивные переживания невольно объединили всех. Толпа страждущих идиотов собирала пыль заброшенных гостиничных номеров, ожидая чуда. Впрочем, как минимум три человека из этой толпы знали, что чуда не будет: Стелла, Виктор и я.

Стелла, беспощадно наступая на ноги всем, кто оказался на ее пути, вышла из номера. За ней Алик, мадам, я, Лора… Мы напоминали носок, который выворачивали наизнанку. Только Алина не воспринимала всеобщей озабоченности. Она даже не приблизилась к дверям номера, безучастно ожидая в коридоре.

Стелла уже не шла – она почти бежала по коридору, распахивая настежь двери номеров, если, конечно, они были. Подходила к косяку, прицеливалась и пулей вылетала обратно.

– Не то! Не то! Не то!

Наш строй смешался, спутался. Мадам пыхтела то слева, то справа, задевая меня своим серьезным плечом. Лора, стараясь быть ближе, взяла меня под руку, но между нами все время кто-то проходил – то тяжеловесный Петруха, то острый и скользкий, как ножичек, Бэтмен, то выносливая Стелла, и рука Лоры отрывалась от моего локтя, девушку отталкивали в сторону, она всем мешала.

И вот наступил тот момент, когда Стелла, прислонившись к дверному косяку, замерла надолго. Наверное, это «долго» составляло всего секунд десять, но на протяжении этих мгновений никто не двигался и не дышал.

– Здесь, – наконец произнесла она.

Неугомонная мадам повернулась к забитой людьми двери, расставила руки в стороны и объявила:

– Не пущу! Не имеете права! Я больная женщина, не смейте распускать руки…

Она пыталась удержать Бэтмена за подтяжки. Резинка натянулась, и зажим, выпустив из своих зубов пояс джинсов, со свистом пролетел у нас над головами.

– Не ошибаешься? – спросил Алик с мягкой взволнованностью.

Он встал посреди комнаты, выглянул из окна, сплюнул и прошел взглядом по голым стенам и потолку, выложенному из известковых плиток.

– Не имеете права, – бормотала мадам. – Выйдите все вон… Мое наследство…

Виктор, все еще прижимая платок к носу, зашел в комнату, посмотрел на остов кровати с ржавыми пружинами, на окно, провел рукой по пыльному подоконнику и вцепился взглядом за «Биг-Бен».

– Я вспоминаю, – произнес он. Повернулся к нам, повел рукой. – Здесь стояла моя кровать. Я ложился сюда головой, чтобы видеть окно, и смотрел на башенные часы. Ночью циферблат светился…

Мы все медленно проталкивались через двери в комнату. У косяка я снова прицелился на раму и «Биг-Бен» и словно увидел снимок, лежащий у меня в кармане, в увеличенном формате. Жаль, что я стал скептиком! Было бы здорово, если бы я ошибся, когда расшифровал ночной сигнал, и слова «Нет ничего» имели иной смысл, не связанный с этим номером и его тайной.

Виктор, словно в его заплывших глазах был вмонтирован металлоискатель, медленно двигался по комнате, глядя на потолок. Не дойдя шага до двери в душевую, он остановился.

– Поднимите меня! – попросил он.

Мы с Петрухой сплелись руками. Виктор встал на них ногой, дотянулся до плитки и уперся в нее ладонью. Плитка отскочила и ушла внутрь, под потолок. Над головой Виктора образовался квадратный проем, в который в самом деле под силу было влезть только ребенку. Я подумал, что сейчас придется разбирать весь подвесной потолок и распиливать алюминиевую решетку, на которой он держался, но тут произошла нелогичность, которую, впрочем, заметить могли только те, кто читал дневник Марата. Виктор просунул руку в проем, пошарил там и вытащил тряпичный сверток, по форме напоминающий крышку от посылочного ящика.

Я еще раз убедился, что чудес не бывает.

– Мое! – закричала мадам, как только Виктор оказался на полу.

Я пробежал взглядом по лицам. Петруха и Бэтмен не сводили глаз со свертка, отталкивая мадам и Стеллу, которые стояли ближе к Виктору. Стелла, не в силах скрыть презрительную гримасу, села на подоконник и скрестила на груди руки. Лора, по-прежнему держась за меня, встала на цыпочки и с неподдельным интересом следила за руками Алика, который медленно разворачивал сверток. Виктор, выполнив свою высочайшую миссию, скромно потупил взгляд и отступил к сестре. Алина стояла у входной двери, прислонившись спиной к стене и зажав под мышкой сумочку.

Раздался металлический стук. Алик держал в обеих руках по пластине размером с хорошую энциклопедию и, улыбаясь, смотрел на Виктора. Одну из пластин выхватил Бэтмен и близко поднес ее к глазам. Мне достаточно было одного взгляда на «сокровище», чтобы слабая надежда затухла. Более грубую подделку трудно было смастерить!

– Это что? – спросил Алик у Виктора.

– То, что вы хотели! – вызывающе ответила Стелла и обняла брата.

Алик поднял пластину у себя над головой, чтобы ее все видели. Она была четкой прямоугольной формы, по периметру зияли дырочки с гладкими от победитового сверла краями. Поверхность пластины была покрыта грубыми засечками, отдаленно напоминающими древнегреческий алфавит.

В комнате повисла тишина. Тому, кто все понял, сказать было нечего. Кто понял еще не все, тот насторожился. Даже мадам притихла, глядя то на пластину, то на Алика, то на Стеллу.

– Я, конечно, не историк, как вы, – проговорил Алик, обращаясь к мадам, – но у меня складывается впечатление, что этой этрусской пластине не больше двух дней с момента выплавки.

– Что?! – ахнула мадам и выхватила пластину из рук Алика. – Как это понять?.. Почему два дня?..

Громкий, заразительный смех Стеллы заглушил ее слова.

– Какая же она дура! – говорила девушка, закрыв лицо руками. Смех душил ее. – Боже мой, какая дура! Алик, вы испортили такой финал! Такое заключительное фортиссимо! Она бы купила у меня эти жестянки за сто пятьдесят тысяч фунтов!

Стелла продолжала хохотать, и слезы ручьем лились по ее щекам.

– Дрянь! – страшным голосом закричала вдруг прозревшая мадам. – Ненавижу! Мерзавка! Убью!

Она с кулаками кинулась на Стеллу. Девушка продолжала хохотать, выставив вперед руки, чтобы уберечь лицо от ударов. Мадам с безумными глазами брызгала слюной, раскидывала кулаки и норовила вцепиться в волосы Стелле. Алик и Бэтмен невольно отступили, чтобы лучше созерцать редчайшее представление. Я видел, как Лора подняла с пола пластину, осмотрела ее с обеих сторон, и ее глаза стали наполняться тоской.

– Издевалась над пожилой женщиной! – простонала мадам. – Обманывала, смеялась надо мной…

Она наконец расплакалась, причем так искренне, безудержно и громко, как женщины плачут только от большого горя, и я почувствовал, что в душе уже простил эту неудачливую мошенницу, которую судьба наказала достаточно жестоко.