Он повернулся и, продолжая сутулиться, пошел к лестнице, хотя в проходе мог во весь рост выпрямиться баскетболист. Сделав несколько шагов, капитан остановился и, повернувшись ко мне вполоборота, сквозь зубы сказал:

– Трюм освободите. Идите на палубу и встречайте своих гостей.

Он выглядел совершенно растерянным. Неуверенно передвигая ноги, капитан сделал еще несколько шагов и снова остановился, глядя на двери кают так, словно забыл, в какую хотел зайти. Я обошел капитана и поднялся наверх.

Ставший привычным и набивший оскомину пустынный морской пейзаж, который несколько дней окружал яхту, изменился, и я невольно прилип к поручню, глядя на горизонт. Туманная горная гряда протянулась серой полосой, очертанием своим как бы подражая волнам; родину Афродиты еще можно было принять за грозовые тучи, скопившиеся вдали, но в отличие от туч матовый контур гор не менялся по воле ветра; очень медленно и все же заметно для глаз он становился все более контрастным, приобретал рельеф, и при наличии некоторой доли фантазии можно было различить поросшие лесом склоны, глубокие тенистые проломы, разрезанные серебром горных рек, красные крыши деревень, изящные шпили мечетей и гостиничные высотки на фоне белого прибоя какого-нибудь «Голден-Бич», наполненного музыкой, ароматом таверн и загорелыми задницами.

«Пафос» летел к вожделенной земле на всех парах, разрезая форштевнем голубые волны, и брызги – тончайшая взвесь – радугой висели над кормовой палубой; в те мгновения, когда их прохлада и влага становились особенно ощутимыми, Стелла и Алина пронзительно пищали и прикрывали ладонями лицо. Уже мокрые с головы до ног, генерал и Мизин продолжали взбалтывать и вскрывать бутылки с шампанским, разбавляя его морскими брызгами. Пробки взлетали в воздух, как салютные снаряды, заставляя чаек, которые висели над палубой, шарахаться в стороны, сладкая пена выплескивалась на стол и палубу как из огнетушителя, лишь отчасти попадая в бокалы.

– Господин Нефедов! – сложив руки рупором, протрубил генерал, уже хорошо выпивший, в расстегнутой до середины груди рубашке, воротник которой пестрел отпечатками губной помады. – Немедленно подойдите к виночерпию!

– Голубчик! Валерий Васильевич! – сентиментальничала удивительно быстро повеселевшая Дамира. Ее траурный платочек, наверное, унесло в море веселым ветром, и она махала мне мундштуком, как дирижерской палочкой. – Позвольте я буду называть вас своим сыном! Вы же мне теперь почти что родной!

– Мамуля, имейте совесть! – озорно воскликнула Стелла, так размахивая бокалом, что шампанское выплескивалось на генерала. – Этот красавчик мой пожизненный любовник! Повторяю специально для чижиков-пыжиков…

Она направилась ко мне, но по дороге задела стул и на некоторое время увлеклась им.

– Помилуйте, золотая вы моя! – стала оправдываться Дамира, протирая краем блузки очки, забрызганные шампанским. Она приняла последние слова Стеллы на свой счет. – Да разве я претендую на эту роль? Я нахожусь уже в том замечательном возрасте, когда понимаешь, что все мнимые женские достоинства – это недостатки, и очень легко от них избавляешься… Господин Нефедов! Голубчик! Вы хорошо говорите по-английски? Я хотела бы с вами посплетничать…

Алина, эта чайная роза среди зарослей шиповника, была, по-моему, самой трезвой из всех. Уклоняясь от пробок и пенных струй, которые время от времени производили Мизин с генералом, она вместе со стулом все дальше отодвигалась от стола, который ходил ходуном как бы сам по себе, и бережно придерживала на коленях свернутую в кокон розовую кофточку.

– Шампанского моему другу! – рявкнул генерал. – Ведро!

Мизин заглянул под стол, пошарил глазами по палубе, но вместо ведра нашел ножки Алины в белых босоножках с золотыми пряжечками, прикрытые до колен голубым, с огненно-красными цветами, сарафаном. Заинтересовавшись находкой, студент неуверенно шагнул к Алине и, опустившись перед ней на одно колено, доверительно спросил:

– Мерзнем? Насквозь промокли? Позвольте поухаживать…

Он попытался завладеть кофточкой, но Алина вежливо и незаметно для окружающих послала его и поднялась со стула. Когда она поравнялась со мной, я увидел на лице ее маску безмятежного веселья. Напряженный, решительный взгляд и волевой излом губ ей не удалось скрыть; она в самом деле мелко дрожала, но вряд ли это был озноб, вызванный невольным купанием в брызгах.

– Ты куда? – спросил я Алину, посторонившись, чтобы она смогла пройти к лестнице.

– Будь здесь, – едва слышно произнесла девушка, прижимая розовый кокон к груди, и быстро спустилась вниз.

Я едва не упал под тяжестью генеральского тела. Шумно сопя мне в ухо, генерал потащил меня к столу.

– Рекомендую, господа! – произнес он. – Самый честный человек на яхте! Валерий Нефедов!

Он похлопал меня по спине и с тяжелой улыбкой заглянул мне в глаза.

– Ну, правдолюбец, выпей с нами шампанского.

Мизин подал мне бокал, выпачканный в губной помаде. На поверхности шампанского плавал кусочек фольги. Госпожа Дамира, раскуривая сигарету, смотрела на уголек сквозь линзы очков, и казалось, что ее глаза выползли из орбит.

– Вы, конечно, мерзавец, – произнесла она, выдувая дым на середину стола. – Но все равно я с вами выпью. Потому что все понимаю: слежка, сбор информации… Вы лезете в душу не столько из любопытства, сколько по служебной необходимости… Не знаю, не знаю, в какой степени это может стать вам утешением, однако…

– Тссс, – просвистел генерал, приложив палец к губам. – Мы еще не вышли на берег.

– Выйдем, уже никуда не денемся… Да не бойтесь вы так его! Я русских генералов представляла себе иначе! Сапоги, шашка на боку, кулачищи, как артиллерийские снаряды, водка стаканами…

– А я не боюсь, – ответил генерал. – Он уже ничего не сделает. Зубы обломает. Я прав, дружище?

Он хотел снова обнять меня, но его взгляд соскользнул с моего лица и провалился куда-то за мою спину. В его пальцах лопнул бокал, и осколки со звоном упали на палубу. Госпожа Дамира приспустила очки на кончик носа и, оголив подслеповатые глазки, уставилась в ту же сторону. Мизин раскрыл рот, как на приеме у стоматолога, и глупо засмеялся, издавая звук «гы-гы-гы». За моей спиной происходило что-то весьма любопытное, но когда я повернулся, то понял, что ожидал чего угодно, но только не этого.

По палубе в сторону рубки медленно шли капитан и Алина, друг за другом, строго в затылок. Правая рука девушки была вытянута в сторону капитанской головы, что придавало композиции из двух человек некую схожесть с поводырем и слепым, правда, «слепая» – Алина – крепко сжимала в вытянутой руке тяжеловесный револьвер с длинным стволом, который касался затылка «поводыря».

Потрясенные этим зрелищем, мы оцепенели. Дойдя до двери рубки, капитан замедленным движением, словно работал под водой в глубинном снаряжении, взялся за ручку и открыл дверь.

– Чего это она? – произнес Мизин.

– Обалдела девчонка! – пробормотал генерал.

– Вот вам и Пыжик! – с уважением в голосе произнесла Стелла и, не в силах оторваться от зрелища, спросила у меня: – Валера, а у нее с головой все в порядке?

В происходящее было трудно поверить, потому что до сих пор все нестандартные события с применением холодного или огнестрельного оружия происходили без массового зрителя. То, что проделывала Алина, напоминало кадры остросюжетного фильма. Обойдя капитана, она попятилась и взяла револьвер обеими руками, целясь ему в голову. Теперь Пыжик стояла к нам лицом, револьверный ствол поглядывал в нашу сторону, отчего опытный в обращении с оружием генерал почувствовал дискомфорт. Он взял под руки Дамиру и Стеллу и бочком стал сдвигать их ближе к барной стойке, куда взгляд револьверного ствола не мог достать. Однако дамы, не замечая в действиях Алины ничего опасного, начали дружно сопротивляться.

Тем временем капитан что-то сказал Лоре, стоящей у штурвала, тотчас гул мотора пошел на убыль и быстро затих. Яхта ощутимо сбавила скорость, ее нос опустился, вспенив воду, и судно, лишившись стремительного хода, стало доступно игре волн. «Пафос», как неповоротливый увалень, пошел враскачку и начал валиться с одного борта на другой. При очередном крене бокалы, стоящие на столе, сиганули вниз, покончив с собой, и у наших ног расползлась большая пузырящаяся лужа.