– В честь нашего примирения предлагаю выпить шампанского.

Стелла вздохнула, поиграла глазками, губками и сдалась.

– Так и быть, – великодушно произнесла она. – Я согласна. Неси на руках!.. Э-э! Куда? А я? А почему не к тебе?

Я притворялся глухим до тех пор, пока не поднялся по лестнице наверх. Стелла быстро догнала меня и ударила кулаком по спине.

– Все ясно, замшелый адюльтерщик! Ты у себя в каюте прячешь своего белобрысого пыжика! Что ты в ней нашел, извращенец?

– Ты все неправильно поняла. У меня просто не убрано.

– Как это не убрано? А что ты можешь убрать, если из вещей у тебя нет ничего, кроме неработающей телефонной трубки!

Пребывая в состоянии беспрерывного словесного обмена, мы вышли на кормовую палубу. В сравнении с полуденной инсоляцией сейчас здесь царила божественная прохлада. Никого из пассажиров не было.

– Шампанского! – крикнула Стелла, изобразив между столиков что-то вроде па-де-де, но амплитуда ее вращения оказалась несколько шире, чем могло позволить пространство, и два стула повалились на пол. Я кинул взгляд на Лору, стоящую за стойкой; девушка была к этому готова и демонстративно отвернулась.

– Очень сожалею, – громко сказала она, по-прежнему стоя спиной ко мне, – но шампанское закончилось. Скоро мы причалим к Хиосу, и там отец, может быть, купит ящик.

– Мы тебя увольняем! – решила Стелла.

Я подошел к стойке, присел на крутящийся стульчик и некоторое время рассматривал маленькую родинку на шее Лоры, кокетливо выглядывающую из-под волос чуть ниже затылка. Так и не встретившись с девушкой взглядом, я взял со стойки первую попавшуюся бутылку и вернулся к столику. Стелла схватила бутылку и поднесла ее к глазам.

– «Афамез» урожая тысяча девятьсот семьдесят четвертого года, – прочитала она. – Скажите, пожалуйста, какое совпадение… Мне было всего шесть лет, а это вино уже бродило, наполнялось крепостью, чтобы сейчас дать нам по мозгам. Странно, правда?

– Мне кажется, ты тоже любишь историю, – сказал я, разливая по бокалам.

– Почему «тоже»? Кто ее еще смеет любить, кроме меня? Твой пыжик-альбинос?

– Нет. Госпожа Дамира.

Я поставил бутылку на стол, не сводя глаз с лица Стеллы.

– Никогда бы не подумала, – ответила девушка и вынула из кармана жакетки маленькое зеркальце. – У меня с лицом все в порядке?

– Да. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что ты сравниваешь меня с этой склочной вешалкой, и я испугалась, не стала ли на нее похожа… Вроде все на месте. А с чего ты взял, что она интересуется историей?

– Не просто историей, – уточнил я. Глаз Стеллы уже не было видно, мешало зеркальце. – Она интересуется различными этрусскими безделушками. Преимущественно золотыми.

– Что ты говоришь! – несколько рассеянным голосом воскликнула Стелла, больше уделяя внимания своему лицу, чем моим словам. Затем рискованным ударом припечатала зеркальце к столу, словно мелкую монету, и сказала: – Давай пить, что ли?

Она сделала всего глоток и вдруг резко оторвала бокал от губ, словно в нем был крутой кипяток или нечто невыносимо зловонное. Вскочив из-за стола, Стелла зажала рот ладонью и кинулась к борту, потом прижалась к нему животом и склонилась над черной водой.

А девчонка склонна к алкогольным излишествам, подумал я и сам же себя поправил: или же очень хочет, чтобы я так подумал.

Я отвел Стеллу в каюту и вернулся к себе. Алины, конечно, уже не было. Вот она – моя союзница, моя единомышленница, думал я, глядя на кресло, в котором Алина недавно сидела. Только-только она была моим заклятым врагом, а теперь мне очень хотелось пойти к ней и несколько часов кряду говорить обо всем, что наболело у нас обоих. Она представлялась мне Валеркиным отголоском, его прозрачной тенью, его заместителем, с которым я мог быть в той же степени откровенным, как был откровенен с самим Нефедовым. Но самое главное – я уже был не один на этой яхте и полагал, что могу рассчитывать как минимум на моральную поддержку.

Как минимум. По большому же счету я надеялся, что с Алиной у нас сложится прекрасный деловой союз и она жертвенно посвятит себя поиску убийцы.

Завтра утром я приглашу Алину к себе и серьезно поговорю с ней. Я расскажу ей о том, с чего начал расследование и к каким выводам пришел. Очень уместно подготовить список вопросов, на которые у меня до сих пор не было ответа. Вероятно, на многие из них Алина смогла бы ответить тотчас и с легкостью. Например, о чем шла речь в том абзаце письма от А., который Нефедов закрыл при ксерокопировании? (Я был уверен, что Алина видела полный вариант письма.) Я хотел получить четкий ответ на вопрос: откуда у Алины копия свидетельства о смерти Нефедова, если оригинал документа могли получить только родственники? Я хотел получить подтверждение тому, что угрюмый мужчина с кучерявой растительностью на груди, с которым мне пришлось обменяться ударами в гостиничном коридоре, не причастен к нашему делу…

«И у нее должна быть уйма вопросов ко мне!» – озарила меня мысль. Алина ведь считала меня не только убийцей Нефедова. Зная, что я пользуюсь его паспортом, она была уверена, что проверка документов на судах затеяна ради меня. Не скрывая, она подозревала меня в нападении на Мизина. Теперь вся ее стройная пирамида из фактов и доказательств рухнула. Как детективы, мы с ней оба пережили фиаско.

Я посмотрел на стену, покрытую длинным ворсом, словно это был бок мамонта. Стена разделяла нас с Алиной. Я был уверен, что стоило несколько раз ударить по стене кулаком, и Алина обязательно отзовется. Может быть, она тоже не спит. Ходит от стены к стене и думает о том же. Каково ей было чувствовать себя на яхте одной, уверенной, что я убийца ее друга? О чем она думала по ночам, лежа в постели и глядя в темный потолок? Часто ли посещали ее чувства страха и бессилия?

Я подошел к иллюминатору и посмотрел на темную воду. Световое пятно от моего иллюминатора скользило по волнам в гордом одиночестве. В каюте Алины свет не горел. Надо было как-то дождаться утра, попытаться уснуть в эту ночь. Я взглянул на кровать почти с ненавистью. Расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, затем вторую…

В дверь тихо постучали, и я, ставший в мгновение счастливым, кинулся к ней, распахнул настежь и… наверное, не смог скрыть своего разочарования.

– Очень хорошо, что вы не спите!

На пороге стояла госпожа Дамира. Попыхивая сигаретой, она смотрела на меня внимательным, несколько ироничным взглядом, который сразу выдает наличие претензий.

– Вы один? – спросила она и, не дождавшись приглашения, переступила через порог, едва не отдавив острым каблуком мою ногу. – Плохо, что вы один! Как же так? Где же ваша девушка с веслом?

Она остановилась посреди каюты и, выставив сигарету в мундштуке вверх, словно антенну, выжидающе посмотрела на меня.

– Ну, господин Нефедов? Что будем делать?

– В каком смысле? – уточнил я, застегивая пуговицы на рубашке.

– В смысле двери, – ответила Дамира. – Позволите сесть?

– Конечно! – спохватился я, с опозданием придвигая кресло.

Женщина села, опустив руки на подлокотники, посмотрела на кровать, на пустой стол, затем снова на меня.

– Ну так как, господин Нефедов? Вы полагаете, что я могу позволить себе спать в каюте, у которой нет двери? Это все равно что в коридоре!

– Капитан обещал, что завтра утром в ближайшей судоверфи наймет плотника, – ответил я.

– Замечательно! – кивнула Дамира. – Но что я должна делать эту ночь?

– Поменяться с сыном, – предложил я.

– Сын давно спит! Я не посмею будить его!

– Значит, вы хотите поменяться со мной?

– Вы догадливы, – усмехнулась Дамира.

– Я не возражаю, – ответил я. – У вас много вещей?

– Сумка и чемодан. Не волнуйтесь, я уже все сложила.

Я не видел в этой рокировке никакой проблемы. Одинаково крепко я мог спать и в каюте без двери, и на палубе, и под одним одеялом со Стеллой. Я скатал постель, взвалил ее на плечо и вышел в коридор. Госпожа Дамира шла со мной.