Влад промолчал.

Мама спустилась под окна и долго разговаривала с Изой.

– Послушай, – сказала она, вернувшись, – ты будь человеком все-таки… Не думала, что ты такой жестокий… Спустись ты к ней, хоть на минутку!

Влад сделал вид, что не слышит.

Иза простояла под окнами дотемна – поздно вечером явился ее отец и утащил влюбленную насильно.

На другой день Иза сбежала с шестого урока и явилась встречать Влада после школы; Влад, вовремя узнав об этом от верного Димки, выбрался через окно в спортзале и вернулся домой другой дорогой.

Иза перехватила его у самой двери дома, схватила за рукав… Влад молча оттолкнул ее руку:

– Знаешь что, соплячка… Оставила бы ты меня в покое. И навсегда забудь этот адрес, слышишь?

Наверное, следовало бы оскорбить ее посильнее. Обозвать как-нибудь пообидней. Может быть, ударить. Чтобы она отлипла наконец, чтобы она протрезвела…

Она убежала, рыдая, и продержалась вдали от Влада целых четыре дня. А на пятый встретила его перед началом первого урока – на глазах у всей сто тридцать третьей школы! И на глазах у всей школы он снова оттолкнул ее руку, все порывающуюся лечь ему на плечо:

– Дура! Уйди! Видеть тебя не желаю!

Бесполезно.

…Почти неделю он счастливо избегал ее. Все пацаны класса помогали ему в этом, а девчонки шпионили в пользу противника; наконец Иза снова оказалась у него под окнами, но на этот раз она не стояла молча. Она плакала и звала Влада; в голосе ее было такое отчаяние, что у него мороз по коже продирал.

Мамы не было дома. Влад в кресле, боясь пошевелиться, твердил про себя: «Меня нет дома!»

– Влад, – плакала Иза, – я знаю, что ты здесь… Открой! Ну открой! Пожа-алуйста! А-а-а!

Останавливались прохожие. Приходили соседи, уговаривали Изу идти домой; вышел даже хозяин овощной лавочки, вынес кружку с водой и бутылочку валерьянки. Влад сидел, закусив зубами рукав школьной курточки, и молча вспоминал все стихи, какие знал.

Ему было так страшно, будто в дверь его дома ломилась не заплаканная девчонка, а вооруженный вертелом людоед.

Когда Иза на минуту прервала свой хриплый зов, Влад на карачках добрался до телефона и позвонил Изиным родителям. И, сам чуть не плача, сказал, что ни в чем не виноват. Что Иза здесь и пусть они ее заберут…

Изин отец приехал на машине.

Владу так и запомнилась эта девчонка – растрепанная, с красным от слез лицом, с его именем на раскисших губах. Больше он никогда ее не видел.

Родители нашли возможность увезти Изу в другой город – подальше от столь разрушительной «первой любви».

…История имела неожиданное продолжение. В городке, и без того бурно переживавшем весну, случился взрыв романтических переживаний: вдохновленные примером несчастной Изы, девчонки писали письма и дневники, вырезали сердца из золотой бумаги, и на розовом фоне всеобщего психоза случилось несколько настоящих скандалов – с истериками и абортарием. Из других школ в сто тридцать третью являлись массовые делегации девчонок – поглазеть на сердцееда Влада; часть из них тут же разочаровывалась, увидев, какой он небольшой и неказистый, но кое-кто влюблялся, писал Владу письма, и он вслух зачитывал их в раздевалке перед физкультурой, и дружное ржание пацанов помогало ему справиться со страхом.

Потому что во сне ему иногда являлась Иза, растрепанная, ревущая, с бесформенным ртом: «Открой! Ну открой! Пожа-алуйста! А-а-а!»

Близилось лето; Влад надеялся, что перед лицом экзаменов история с Изой потускнеет. А там подойдет время летнего лагеря, время новых романтических драм, и пусть эти сумасшедшие девчонки ищут первую любовь где угодно, только не рядом с Владом, с него хватит…

Однажды, оформляя после уроков кабинет математики, он разоткровенничался с учителем:

– Ну дуры! Дуры же! До сих пор табунами за мной таскаются… Что я им сделал?! Из-за одной полоумной…

– Дуры, – печально подтвердил математик, думая о чем-то своем.

– Почему именно я?! Вон Глеб красивее… Казалось бы, идите, жрите Глеба! Так нет…

– Есть в тебе что-то, – задумчиво сказал математик. – Харизма какая-то. Знаешь, что такое харизма?

Влад кивнул.

– Вот, например, если кто-то заболеет надолго… Кому он первому из ребят звонит?

– Мне, – с неохотой признался Влад. – Знаем мы эти штучки. Принеси аспиринчика, да помоги с уроками, да всякое такое…

– Ты что будешь делать после школы? – после паузы спросил математик. – В смысле кем быть?

– Да вот, выбираю, – пробормотал Влад, глядя в окно. – Мама хочет, чтобы врачом…

– А ты?

Влад пожал плечами:

– Ну и я, наверное, врачом хочу…

– Может, тебе психологом надо быть? Или политиком?

Влад скорчил рожу. Математик принужденно рассмеялся.

После последнего экзамена они в складчину купили пять бутылок сухого вина и отыскали беседку в самой заброшенной части парка.

– Выпьем за девчонок из нашего класса – самых нормальных девчонок в мире! – провозгласил Влад, поднимая бумажный стаканчик.

И все одобрительно загалдели. Милостиво улыбнулась Марфа Чисторой – у нее уже полгода был роман с десятиклассником.

Димка Шило сидел рядом. Потягивал вино из бумажного стаканчика. Молчал.

– Они самые нормальные, потому что ни одна не влюбилась во Влада, – сказал Ждан. Он уже два года пользовался хорошим дезодорантом, сам стирал себе рубашки и занимался боксом, а потому и жвачку ему на портфель никто не пытался лепить.

– Говорят, Клоуна посадят, – сказал после паузы Глеб Погасий.

Клоун побил по наущению Кукушки какого-то парня из другой школы, а родители того парня оказались людьми упрямыми. Теперь все шло к отправке Клоуна в колонию, хотя по справедливости сажать следовало Кукушку…

– А кто в лагерь поедет? – спросил Антон, раньше прозывавшийся Супчиком. Теперь бывший Кукушкин прихвостень остепенился – может быть, потому, что прочие одноклассники быстро подросли и сравнялись с ним в габаритах?

– Я поеду, – первым сказал Димка Шило.

Ребята запереглядывались:

– И я…

– Я…

– И я…

– А ты же на море собирался? – спросил Влад у Глеба. Тот уже месяц хвастался какой-то экзотической путевкой, которую добыл ему отец.

Глеб махнул рукой:

– А-а-а… Я подумал, что если все едут… В лагере же веселей…

Влад промолчал. В лагере, конечно, нескучно, но если бы выпало выбирать между лагерем и морем…

Впрочем, Влад не выбирал никогда. Лагерь, и никакой альтернативы. А что они с мамой опять никуда не поедут, было ясно давно, еще зимой…

– А кто не едет в лагерь? – спросил Влад.

Тишина.

– Марфа, ты вроде к бабушке собиралась?

Марфа Чисторой сморщила нос:

– Да ну… Опять к бабушке, скукотища…

Они сидели под сырым сводом заброшенной беседки и, кажется, были немного удивлены. Все едут в лагерь, все как один – ну не дружный ли класс?!

Влад улыбался.

Может быть, запах травы, сырости и парковой гнили был причиной того, что ему вспомнился недавний сон. Будто он – старое, кряжистое дерево, сплошь облепленное белесыми грибами.

В автобусе Влад сидел рядом с Димкой, и оба веселились и орали песни громче всех. Из-за высоких спинок помещавшихся впереди кресел время от времени выглядывали девчонки, ругались и требовали порядка.

Автобус трясло на выбоинах плохого шоссе; Влад пребывал в эйфории. Казалось, покончено с дурными снами, компания подобралась как нельзя удачно – его собственный класс… А в классе, как Влад давно заметил, ему уютнее и проще всего. Даже когда-то всесильный Кукушка не может испортить ему настроения, тем более что после истории с Клоуном Кукушка сидит тише воды ниже травы. Никто не глазеет на Влада, как на чудище, и никто не рискнет с ним поссориться – всем он нужен, все его любят… Воистину удачно, что в этом году они вот так дружно, всем классом, рванули в лагерь…