– Ничего, – тяжело дыша, ответила Нора, – переживет.
– За что вы ее так? – не успокаивался я.
– Терпеть не могу брюнеток-идиоток, рассуждающих о всемирной славе! – рявкнула Элеонора. – Она стрижет пуделей? Вот пусть и занимается собаками, нечего у занятых людей время отнимать. А ты, Ваня, несостоявшийся престарелый Казанова, ступай разбирать почту! Ясно?
Я кивнул и пошел в свой кабинет. Приступ ярости, похоже, принял затяжной характер. В момент злости Элеоноре лучше не попадаться на язык, впрочем, он у хозяйки и в обычном состоянии словно змеиное жало, яд так и капает с него. Хотя вроде бы у пресмыкающихся отрава в зубах, языком они не жалят. Несостоявшийся престарелый Казанова! Очень обидно, потому что несправедливо. Почему престарелый? Я не так давно справил сорокалетие. Отчего Казанова? Никогда не коллекционировал женщин и не укладывал их в свою постель ради спортивного азарта. Я, как это ни смешно, романтик в душе, мне надо испытывать к даме хоть какие-то чувства. И уж совсем оскорбительно определение «несостоявшийся». В отличие от Гриши я просто не люблю распространяться о своих победах на ниве любви. Но, поверьте, если я составлю список своих любовниц, он будет очень длинным, и там окажутся весьма достойные имена. Вот, допустим, Елена… Впрочем, простите, настоящий джентльмен не станет трепаться на столь щекотливую тему, тем более что Елена замужем.
Засунув обиду поглубже, я сел за работу. День полетел без каких-либо потрясений. Читал почту, отвечал на письма, потом поехал по мелким поручениям, в девять вечера отправился в гости вместе с Николеттой. Одним словом, до кровати добрался в час и, упав в нее, мигом заснул.
– Ваня, – ткнул меня кто-то в бок.
Я сел и увидел Нору.
– Который час? – вырвалось у меня.
– Пять утра, просыпайся.
– Зачем?
– Будем работать.
– В такую рань? – удивился я.
– Да, – мрачно ответила Нора, – да, боже, как я виновата.
– Что случилось? – недоумевал я.
Нора сдвинула брови:
– Лера умерла, та самая, что приходила к нам вчера утром. Перед смертью она успела позвонить мне на мобильный. Я схватила трубку, спросонья не понимая, кто и с какой стати трезвонит. А оттуда голос такой ровный: «С вами говорить хотят».
Элеонора воскликнула:
– Да в чем дело, черт возьми!
И тут же услышала очень тихий, прерывающийся голос.
– Убил… он… найдите… он!
Потом раздалось бульканье, звон и снова бесстрастный голос спросил:
– Вы Валерию Ермилову знаете?
– Встречались! – машинально буркнула Нора, которой было неприятно вспоминать случившуюся с ней истерику.
– Это она вас сейчас вызывала, – пояснила женщина, – очень просила, вот я и дала ей трубку.
– Что случилось? – подскочила Нора.
– Умирает она, – объяснила собеседница, – не жилица совсем, может, час какой протянет.
– Кто вы? Где Валерия? – быстро спросила Нора.
– Так из Склифосовского я, – сказала тетка, – с улицы ее привезли, с черепно-мозговой травмой. Подробностей не знаю. Может, хулиганы напали, а может, кирпич на голову упал.
– Кирпич на голову упал, – повторил я, – она так и сказала, уходя: «Завтра нас просто может не быть под этими звездами. Вдруг кирпич на голову упадет».
Глава 3
Раскаяние, охватившее Элеонору, не описать словами. Не слушая моих совершенно разумных высказываний на тему «сейчас еще очень рано», она выпихнула меня на улицу, велев:
– Как только узнаешь в клинике подробности, сразу звони.
Я направился к машине. Утренняя свежесть пробралась под куртку, по спине прошел озноб. Может, кто-нибудь просто подшутил над Элеонорой, а Валерия сейчас мирно спит в своей кровати? Встречаются иногда люди, обожающие идиотские шутки!
Но в Склифосовского мне сразу подтвердили: да, ночью сюда привезли Валерию Ермилову, и она умерла. Никаких проблем с установлением личности покойной не было. Она сама сумела назвать перед смертью свое имя, а в ее сумочке лежали документы: паспорт, права и парочка квитанций.
Все подробности мне излагал хмурый доктор. Повертев в руках удостоверение сотрудника «Ниро», врач стал еще более мрачным.
– Что она говорила перед смертью? – спросил я.
Доктор взял со стола скрепку и, ломая ее, ответил:
– Да ничего, мне уже ничего.
– А с кем она общалась?
– Поговорите с Ингой Вадимовной, это наша медсестра.
– Это возможно сейчас сделать?
Врач кивнул и, взяв телефонную трубку, буркнул:
– Зайди.
– От чего она скончалась? – не успокаивался я.
– Черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью.
– На нее правда кирпич упал?
Доктор пожал плечами:
– Не уверен, что именно кирпич, но увечье нанес тяжелый предмет.
И тут в кабинет вошла женщина лет пятидесяти с суровым выражением на лице.
– Этот человек из милиции, – сообщил доктор, – у него к вам вопросы.
Врач встал и ушел, не попрощавшись.
– Слушаю, – продолжая стоять, проронила Инга Вадимовна.
– Я не из органов, представляю частное детективное агентство.
– Мне все равно, откуда вы, раз Геннадий Петрович велел ответить на вопросы.
– Валерия Ермилова…
– Она умерла.
– Что она говорила перед смертью?
– Ничего.
– Но она позвонила нам по телефону.
Лицо Инги Вадимовны стало более приветливым.
– А-а… да! Это ваш номер я набирала? Но там ответила женщина!
– Это моя хозяйка. Значит, Валерия перед смертью пришла в сознание?
Инга Вадимовна кивнула:
– Да. Я снимала с нее одежду, а она вдруг так четко произнесла: «В сумочке визитка и мобильник, позвоните скорей».
– Вы не удивились? Такая травма – и вдруг разумная речь?
Инга Вадимовна вздохнула и села на место доктора.
– Нет, просто я поняла, что жить ей осталось совсем немного. Тридцать лет тут работаю и очень хорошо знаю: в преддверии смерти у многих людей откуда ни возьмись берутся силы. Очевидно, организм, борясь за существование, выплескивает последние ресурсы.
– Хорошо, пусть так. И что вы сделали?
– Набрала номер, – спокойно продолжала Инга Вадимовна, – а потом приложила ей трубку к уху.
– Дальше?
– Все. Ее увезли в операционную, там она и умерла, на столе. Повезло ей.
– Хорошенькое везение, – возмутился я.
Инга Вадимовна вытащила из кармана халата пачку сигарет и повторила:
– Повезло, ушла без мучений. Я могла бы вам показать палату реанимации, вот тогда бы вы поняли, каково людям приходится. «Легкой жизни я, дурак, просил у бога, легкой смерти надо бы просить». Не помню, кто из великих это написал, но суть верно схвачена.
– А что еще вам говорила Валерия?
– Ну… пару раз прошептала: «Он… он… убил…» И все. Впрочем, слова могут ничего не значить, в таком состоянии люди неадекватны.
Я переписал из паспорта Валерии ее адрес, вернул документ Инге Вадимовне и, попрощавшись, собрался уходить.
– Вспомнила! – вдруг воскликнула медсестра.
Я остановился как вкопанный.
– Что?
– Когда ее везли в операционную, она вдруг громко так произнесла: «Смерть пришла от них. За что? Они меня выгнали!»
Я вздрогнул:
– Это все?
– Да, больше ни словечка не проронила!
Услышав мой рассказ, Элеонора стала мрачнее некуда. Я специально не сообщил ей последнюю фразу, сказанную Валерией. Побарабанив пальцами по столу, хозяйка спросила:
– Все?
– Да, – осторожно кивнул я, вжимаясь в спинку кресла.
– Больше ничего?
– Нет.
– Совершенно?
– Абсолютно, – ответил я и смело взглянул хозяйке в глаза.
– Говори, – велела она, – все до конца.
– Я выложил информацию полностью.
– Не ври, – буркнула Нора, – у тебя это плохо получается, я слишком хорошо знаю, ты вычитал где-то, что люди, когда лгут, отводят взгляд в сторону, и теперь, если врешь, всегда ешь меня глазами.
– Я передал суть, остальное абсолютно несущественно!