– Не давши слова, крепись, а давши – держись. Умение исполнять свои обещания отличает джентльмена от общей массы людей.

Выкурив сигарету, я еще раз взглянул на визитку и поехал в то место, где сейчас сидела у компьютера ничего не подозревавшая о произошедшем Людмила Семеновна Харченко.

Услышав стук в дверь, бухгалтерша крикнула:

– Открыто. Кто подумал, что я запираюсь? Входите, ребята.

Я застыл на пороге комнатенки, где с огромным трудом уместился письменный стол и два стула. Странная штука жизнь, вот сейчас эта милая, довольно молодая женщина чувствует себя просто превосходно. Она счастлива замужем, перебралась в Москву, ее карьера идет в гору, благополучие семьи растет… На лице Людмилы при виде незнакомого посетителя появилось лишь легкое недоумение. Но через пятнадцать минут ее жизнь изменится самым полярным образом. Из добропорядочной гражданки, любимой жены и ценного сотрудника она превратится в супругу уголовника. Ей предстоят тяжелые минуты свиданий, сборы посылок с харчами, поездки на зону, бессонные ночи, слезы… Ох, не зря в древности гонца, принесшего плохие вести, убивали.

– Слушаю вас, – улыбнулась Люся.

Я слегка замялся.

– Можно войти?

– Ну конечно, только с вашими габаритами, боюсь, вы тут не поместитесь, – засмеялась она.

– Я не толстый, просто высокий.

– Да в этом кабинете должен работать хомяк, – окончательно развеселилась Харченко. – Директор, когда рабочие места распределял, так и сказал: «Здесь Люсе сидеть, кроме нее, никто больше не пролезет». Вечно меня из-за крохотного размера в щель засовывают.

– Мал золотник, да дорог. – Я старательно отодвигал момент начала серьезного разговора.

– Это верно, так вы ко мне с чем?

– Вы Людмила Харченко?

– Да.

– Жена Виктора?

– Именно так, – слегка насторожившись, кивнула бухгалтер.

– Ваш муж шофер?

Людмила прижала к груди кулачки.

– Говорите скорей. Я не истеричка. Авария, да? Почему мне не позвонили?

– У вас телефон не отвечает.

Людмила сунула руку в карман и вытащила крохотный аппарат.

– Батарейка разрядилась, а городской аппарат с утра сломался, – прошептала она. – Виктор жив?

– Абсолютно здоров, – быстро заверил я ее.

Люся с облегчением выдохнула:

– Что случилось-то?

– Понимаете… э…

– Ну?

– Право, трудно так, в общем… э…

– Хватит мямлить, – Люся стукнула кулачком по столешнице.

– Ваш супруг в милиции, – выпалил я.

Она снова стиснула кулаки.

– Господи, он сбил человека!

– Нет, нет…

– Влетел в дорогую иномарку.

– Не…

– Обругал гаишника? Подрался с ним?

Я набрал полную грудь воздуха:

– Виктор убил свою жену, к его профессии преступление не имеет никакого отношения.

Люся начала грызть ногти, молча, сосредоточенно, потом сказала:

– Я жива.

– Не о вас речь.

– А о ком?

– О Валерии Ермиловой.

– Это кто?

– Первая супруга Виктора.

Люся схватила со стола карандаш и сломала его.

– Глупости, Витя до меня не имел жены.

– Это не так.

– Он мне говорил…

– Выслушайте меня до конца, – взмолился я.

Чем больше неприятных новостей высыпал я на Люсину голову, тем несчастнее и круглее делались ее глаза. В конце концов она прошептала:

– Нет, нет, нет… я же останусь одна с ребенком… Конечно, Витя не лучший муж, но… нет, нет…

Я растерялся, надо было прихватить по дороге валокордин и бутылку воды, сейчас Люся упадет в обморок. Но она огромным усилием воли справилась с собой.

– Где он? – спросила Люся, вставая.

– Могу узнать, – кивнул я.

– Действуйте.

Я соединился с Максом.

– Послушай, тут…

В то же мгновение Людмила выхватила у меня мобильный.

– Я Харченко. Где мой муж? Да. Да. Еду.

Швырнув сотовый на стол, она схватила сумку.

– Уходите, я поеду к Виктору. Какой ужас! Я теперь жена убийцы! Вот позор-то!

Я молча вышел в коридор, потом на улицу, Люся встала у обочины и подняла руку.

– Давайте отвезу вас, – предложил я, – говорите адрес.

Она с готовностью скользнула в «Жигули», я покатил по проспекту и через пару минут, решив нарушить тягостное молчание, включил радио. «Все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо, я это знаю, знаю», – полетело из динамика. Мои пальцы быстро крутанули ручку, песня явно не соответствовала настроению. «И только мать-старушка заплачет на могиле…» Я снова предпринял попытку сменить радиостанцию. «Таганка, я твой бессменный арестант, пропали юность и талант…»

Палец Люси ткнул в кнопку, дальнейший путь мы проделали в полнейшем молчании.

Едва машина подкатила к нужному дому, Люся резко спросила:

– Ты кто, адвокат?

– Нет, – удивился я. – Отчего вы вдруг так решили?

– На мента не похож.

– Я работаю частным сыщиком.

– Ясно, – кивнула Люся, – я заплачу тебе, вот, сто баксов, держи, хватит?

– Я не совсем понял…

– Езжай в детский сад, – отчеканила Люся, – найди нянечку Ираиду Семеновну и скажи ей, чтобы Соню Харченко на ночь оставили.

– Но…

– Не нокай, – перебила Люся, – меня отсюда сразу не отпустят, а садик работает до шести.

– Неужели вам некого, кроме меня, попросить?

– Точно! Некого.

– А если по телефону…

– Да они трубку не берут!

Я растерялся.

– Ну, если так… Впрочем, нянечка может мне не поверить.

Люся вытащила из сумки блокнот.

– Я записку напишу.

– Хорошо, – сдался я, – учитывая форсмажорные обстоятельства, я выполню вашу просьбу.

Двухэтажное здание садика пряталось в глубине большого двора. Я вошел внутрь пропахшего щами помещения и увидел на стене объявление: «Дети выдаются родителям только в трезвом виде». Вот и гадай после этого, что имела в виду администрация. То ли пьяных воспитанников тут оставляют на ночь, то ли родители обязаны являться сюда трезвыми.

– Дядя, ты чей папа? – тронуло меня за штанину крошечное ангелоподобное существо.

Вместо того чтобы ответить: «Ничей», я присел на корточки и спросил:

– Скажи, солнышко, где можно найти нянечку Ираиду?

– Она на кухне, – сообщило дитя, – чай пьет, с печеньем. Если мы чего не съедаем, это потом нянечка скушает.

Я улыбнулся и пошел по длинному коридору, в который выходило бесчисленное множество белых одинаковых дверей. Нянечка нашлась за пятой. Она и впрямь баловалась чаем с курабье.

– Вы Ираида? – спросил я.

Нянька вытерла рукой губы.

– Ну?!

– Вам записка.

– Что?

Я сунул ей под нос листок.

Бабища близоруко прищурилась, потом поднесла к носу цидульку.

– Поня-ятно, – протянула она.

– Значит, девочка останется присмотренной? – обрадовался я столь скорому разрешению проблемы.

– Деньги за ночную группу уплочены, – мрачно буркнула Ираида, – я никакого права не имею возражать, хотя ясное дело, что ребенку лучше дома, чем тут. Любая мать, даже такая, как… Впрочем, ладно, хорошо хоть догадалась записку написать. Эх, ну и люди.

Не желая вступать в разговор с обозленной бабой, я вежливо сказал: «До свидания» – и пошел к двери.

– Эй, постойте-ка! – воскликнула Ираида.

Я обернулся.

– Слушаю вас!

– Ну офигеваю прямо, – взвизгнула она, – просто цирлих-манирлих. Вас Павлом зовут?

– Иваном Павловичем.

– А, значит Соня спутала. Она все говорит: «А про Павла рассказывать ни-ни!» Неужели вам не стыдно?

– С какой стати я должен испытывать душевные муки, – удивился я, – я ничего плохого не сделал!

– Ладно тебе, – махнула рукой Ираида, – Люся дочку запугала, та дома как могила молчит, а сюда придет и мне рассказывает. Зачем в семью влез? Некрасиво это! Девочку к себе привязываешь, подарки даришь. Уж и не знаю, как такое поведение назвать. Позавчера Соня куклу приносит, эту, как ее, Барби. Дает мне и шепчет: «Спрячьте на полку».