– Я смотрю на эту картину и чувствую, что пришла весна. Вся картина говорит о пробуждении, распускаются цветы, зеленеет листва, светлеет небо и возвращается надежда, – медленно заговорил он.

– Да, – серьезно подтвердила порозовевшая от удовольствия Цирцея. – Ты все правильно понял. Может быть, когда я закончу, я подарю ее тебе, чтобы ты повесил ее на стену.

Ее слова неожиданно тронули его.

– Я буду дорожить ею, хотя не уверен, что у меня будет стена, на которую я мог бы ее повесить, по крайней мере – пока.

– Когда вы с Психеей поженитесь, – начала она и замолчала, взглянув на мисс Теллман, занявшую свое обычное место в уголке. Цирцея понизила голос: – Иногда я забываю, что все это игра.

Дверь открылась, и в комнату заглянула Психея. Ее лицо омрачилось, когда она увидела Гейбриела.

– Вот вы где, – сказала Психея. – Я хотела бы с вами поговорить, лорд Таррингтон.

Он встал и поклонился Цирцее.

– Я с удовольствием побеседовал с тобой. Спасибо, что показала мне акварель.

Ему было приятно видеть изумление на лице Психеи. Они вышли из комнаты.

– Вы насильно заставили Цирцею показать вам картину? – с беспокойством спросила Психея. – Она очень редко показывает свои рисунки.

– Она сама предложила, – ответил Гейбриел, не скрывая раздражения. – Я не стал бы заставлять вашу сестру, дорогая мисс Хилл, и не в моих правилах угрожать детям.

Она покраснела.

– Простите, я не хотела…

– У вашей сестры необыкновенный талант, – сказал Гейбриел. – Теперь я понимаю, почему вам так хочется найти ей хорошего учителя.

Психея кивнула и после минутного колебания предложила:

– Пойдемте со мной. Раз уж вы видели последнюю картину, вам стоит посмотреть и на другие.

Не совсем понимая, чем вызвана эта перемена в ее отношении к нему, Гейбриел поднялся вслед за ней в мансарду. Войдя в заставленную вещами комнатку, она взяла со стола папку и развязала ленту.

– Эти рисунки она сделала после гибели наших родителей, – сдержанно сказала Психея, но Гейбриел видел, какого усилия ей стоило это спокойствие.

Он подошел ближе. В тусклом свете, падающем из маленького окошка, Гейбриел заметил, что эти рисунки были темнее и мрачнее тех, которые он только что видел. На них были изображены низкие темные облака, нависшие над мрачными холодными холмами и голой пустынной землей.

– Я вижу, – после долгого молчания сказал он, – Цирцея прошла долгий путь.

– И я не хочу, чтобы она снова страдала…

– Более долгий, чем ее сестра, – закончил он.

– Что вы хотите этим сказать? – нахмурилась Психея.

– Я хочу сказать, дорогая мисс Хилл, что у вас в душе такой же гнев и обида, и они не находят выхода. У вашей сестры есть ее живопись. А у вас только ответственность за сестру и борьба с этим ненормальным Перси.

Лицо Психеи дрогнуло, и в глазах блеснули слезы.

– Я… вы очень проницательны… для игрока. Полагаю, определив настроение вашего противника, вычислив его слабости, вы без труда обыгрываете его.

На этот раз Гейбриел не обратил внимания на ее оскорбительные слова.

– Неужели никто не понимает вас? – с трудом сохраняя небрежный тон, спросил он. – Мне жаль, что вы столько пережили в одиночестве.

Психея прикусила губу, и он невольно протянул к ней руки. Гейбриел только хотел поддержать ее, помочь по-братски. О черт, зачем обманывать себя? Никаких братских чувств он не испытывал к этой холодной красавице, хотя и сочувствовал ей.

И она это знала. Психея взглянула на него расширенными от страха глазами.

– Я привела вас в это уединенное место не для того… то есть не надо неверно истолковывать мой поступок…

– О, ваш поступок вполне понятен, с этим я согласен. Но глубоко под ледяным панцирем прячется страсть. Вы можете обманывать весь мир, но я вижу вас насквозь, дорогая мисс Хилл.

– Перестаньте меня так называть, – растерянно пробормотала Психея.

Они стояли так близко, что он видел, как поднимается ее грудь, скрытая строгим платьем, и как бьется на виске голубая жилка.

– Как же мне вас называть? Психея, дорогая, любимая?

– Не надо доводить свою роль жениха до абсурда, – возразила она, но голос ее дрожал, а дыхание участилось.

– Это не роль, и впервые в жизни я не притворяюсь. – Прикосновение к ее губам словно обожгло Гейбриела, и дрожь пробежала по его телу.

Ее губы были мягкими и нежными. Психея закрыла глаза. Его настойчивый жаркий поцелуй заставил ее губы раскрыться, и Гейбриел почувствовал сладость ее рта. Он показал ей, каким бывает настоящий поцелуй.

Он забыл о том, что находится в пыльной мансарде, что где-то на улицах Лондона его поджидают убийцы, забыл обо всем, кроме того, что держит ее в своих объятиях.

Наконец Психея оттолкнула его.

– Я… вы не можете… я не такая, как ваши женщины легкого поведения, сэр!

Но Гейбриел давно научился понимать женщин и видел неуверенность в ее глазах.

– С меня довольно женщин легкого поведения, – усмехнулся он. – У меня были и благородные дамы, и женщины низкого происхождения. Я целовал красавиц на берегах южных морей, и они были счастливы в моих объятиях. Я никогда не принуждал женщину и не собираюсь делать это теперь. Но сейчас я желаю только одну ледяную принцессу, скрывающую свою страстность ото всех, даже от себя самой, но не от меня. Так кто же сейчас притворяется, прелестная моя Психея?

Она должна поставить этого распутника на место. Разве Синклер не признался, что любил многих женщин, соблазнял их? Нет, если быть честной. То, что она испытывала к нему сейчас, странные желания, которые он в ней возбуждал, заставляли думать, что эти женщины сами падали к его ногам, моля о поцелуе.

Если бы не стыд, Психея сделала бы то же самое.

Только бы на минуту сбросить бремя ответственности и приличий и забыться в его объятиях. Если он так целует, то каковы же будут другие ласки?

Но Гейбриел не позволил ей раздумывать. Его поцелуй был таким долгим и страстным, что ее сердце вырывалось из груди, и Психея задыхалась, словно стремительно взбежала вверх по лестнице. Она никогда не чувствовала так близко тело мужчины. Даже в танцах. Вот такая близость была бы в их супружеской постели, если бы их помолвка вдруг оказалась настоящей. В брачную ночь блаженства их не разделяли бы ни ее муслиновые юбки, ни его модные облегающие панталоны. А только горячее обнаженное тело прижималось бы к ее такому же разгоряченному телу.

Раздавшийся внизу шум прервал ее тайные фантазии. Психея вздрогнула и заставила себя отодвинуться.

– Я не могу… я не должна… – пробормотала она и повернулась к двери. – Меня ждут внизу.

Гейбриел не удерживал ее, но его синие глаза смотрели на нее так, что она покраснела. Этого человека невозможно обмануть.

Психея поспешно покинула мансарду, добралась до своей спальни и, закрыв дверь, прислонилась к ней.

Почему этот игрок так околдовал ее?.. Она и раньше встречала красивых, обаятельных, хорошо воспитанных джентльменов. Была знакома с самыми отъявленными ловеласами. Но ни один не возбуждал в ней таких чувств.

Этот насмешливый огонек в его синих глазах, улыбка, таящаяся в уголках его красиво изогнутых губ, слегка приподнятая темная бровь, мускулистые руки, так нежно обнимавшие ее… О Господи! Она не должна думать о нем.

Психея была так взволнована происшествием в мансарде, что решила до вечера не выходить из своей комнаты.

День выдался теплым и ясным, и только слабый ветерок играл лентами на шляпке Психеи, когда она спускалась по ступеням к коляске, в которой уже торжественно восседала тетя Софи. Гейбриел подал ей руку, и она села на заднее сиденье рядом с теткой. Гейбриел устроился напротив.

Странно, но сначала он отказывался сопровождать их.

– Вы должны поехать, – сказал он, когда она заговорила об этом за завтраком. – Я уверен, вы прекрасно проведете время в кругу ваших друзей.

– А вы не желаете встретиться с моими друзьями? – довольно холодно поинтересовалась Психея.