– Ты полетишь, правда? – спросил он так, что Катьке стало невыносимо его жалко.

– Ну, если там у вас урулус – как же ты без меня?

– Солнышко мое, солнышко, – сказал он. – Удивительная ты девочка, Кать. Тебя только на жалость можно взять.

– А ты пользуешься.

– Чем еще с тобой пользоваться, родная?

В дачный поселок они вступили в густо-синих сумерках, когда уже едва виднелась асфальтовая дорога с ямами и выбоинами. Дачники давно разъехались, только в двух домах светились окна. «Эти тут постоянно. Вон там – сторож местный, он по вечерам обходит все. Толку от него чуть».

– Далеко еще?

– Седьмая улица. Сейчас, метров двести. У меня там все нормально – отдохнуть можно, поесть, вполне себе перевалочная база.

– Игорь! Какое там отдохнуть! Я домой должна успеть к ночи хотя бы!

– Успеешь. В крайнем случае заночуем, позвонишь…

– И что я скажу?

– Да ладно, придумаем.

– Игорь, у меня муж сейчас не в том состоянии, чтобы его ставить перед фактами…

– Ничего с ним не сделается. В конце концов, это же все ради него. Мы его берем или как?

– Берем, берем…

На заборе сто двадцатого участка висела табличка – «Н.И.Медников».

– Кто такой Медников?

– Откуда я знаю? Дед какой-то. Мне ключи выдали, адрес сказали, и все.

– Подожди… А зачем было покупать участок, если можно снять? Дешевле же!

– Снять? – Игорь усмехнулся. – Тут после старта знаешь что будет? Ни сарая, ни дома, ни вот этого забора. Хорошо еще, если соседское устоит…

– Да тебе-то какая разница? Улетел, пусть разбираются…

Он посмотрел на нее с недоверием:

– Мать, это на тебя непохоже. Как это – снять, все пожечь и смыться? Это у вас так делается, а у нас это анкурлык.

– Ну прости, пожалуйста. Я просто подумала, что раз уж все рушится… кому какое дело еще и до дачи?

– Вот это серьезная ошибка. – Он полез в карман, достал тяжелую связку почти одинаковых ключей и долго выбирал нужный. – Это ваше большое заблуждение, кстати говоря. У вас думают – если всему конец, можно вести себя как угодно. Как раз наоборот. Когда всему конец, куругач, хотя бы и урулус, – надо вести себя очень прилично. Может, вся предшествующая история была только ради него. Это главное событие. Знаешь, сколько тут наблюдателей в такое время?

– Ваших?

– Конечно, наших. Тут во время катаклизмов сплошные десанты. Приземлиться можно почти незаметно, никому до нас дела нет. Все смотрят. Надо лицо сохранять. Надо, как на «Титанике», – чтобы оркестр играл до последней минуты, чтобы джентльмены прощались вежливо – «Простите, ввиду непредвиденных обстоятельств я вряд ли смогу завтра составить вам партию в триктрак на верхней палубе»… У нас и пословица есть – «Бурлун тырыгык, бырлын туругук».

– Красиво. А что это значит?

– Это значит – «Живи как хочешь, а умирай как человек».

– Да, логично. Я уже почти понимаю ваш язык. Чтобы сделать антоним, надо «ы» поменять на «у», и все. Да?

– Ымница…

На соседнем участке стоял большой кирпичный дом, самый основательный на всей улице: два этажа, пристроенный стеклянный парник, большой гараж. В доме горел свет.

– Сосед… зимует, куркуль.

– А добрый, щедрый человек будет кыркыль, – догадалась Катька.

Игорь тщетно возился с ржавым замком, висящим на калитке. Из соседней калитки вышел толстый усатый мужик, действительно очень куркулистого вида. На нем были серые брезентовые штаны, короткие резиновые сапоги и старый, болотного цвета плащ, – дачная униформа, все древнее, но теплое и прочное.

– А я гляжу – кто возится? – сказал он, усмехаясь. – А это вон кто приехал. Что-то ты поздно.

– Пока доберешься, дядь Коль, – буркнул Игорь.

– Чего, заело? Дай я.

– Нет, нет, все в порядке. Не надо. – Игорю, видимо, очень не хотелось, чтобы дядь Коль лазил в его замок. Он суетливо подергал ключом, что-то щелкнуло, и ржавая дужка наконец отскочила.

– А я гляжу, – повторил сосед. – Что, думаю, не едет никто? Все лето не ездит, и сейчас не ездит…

– Работаю, дядь Коль.

– Работать надо, надо… – Он стоял у калитки, мялся, и из-за этого внезапного препятствия они не могли войти на участок. Сосед хотел о чем-то заговорить, но не решался.

– Жена, что ль?

– Вроде того.

– А. У Юльки тоже вроде того. У всех вас вроде. Я что хотел, Игорь. Ты же все равно… ну это. Не занимаешься домом-то. Участок вон смотри как зарос. Трава по плечо.

В самом деле, участок был по-настоящему запущен – бурьян, дурман, даже пара борщевиков у забора; теперь торчали одни сухие бодылья, но летом, видно, тут бушевал густой травяной лес. Сейчас, когда трава вымерзла и пожухла, можно было различить и дорожку из потрескавшихся бетонных плит, и маленький дом в глубине участка, и сарай возле самого забора, – в июле, видимо, все тонуло в разросшейся сирени, в зонтиках дудника, в облепиховых кустах и зарослях черноплодки. Если Игорь хотел замаскироваться, лучшего места было не найти.

– Я займусь, дядь Коль.

– Да я не к тому. Я что, не понимаю? Работа, что ж. Но ты, может, продать хочешь?

– А что, – Игорь насторожился, – есть покупатель?

– Ну… есть.

– А кто?

– Да хоть бы я. Юльке свой дом надо…

– Я подумаю, дядь Коль. Через недельку приеду и скажу.

– Ага. Ты подумай, да. Я много не дам, это… но ты сам понимаешь: дом у вас еле стоит, его разобрать проще, чем ремонтировать. Потом, кухня тоже никакая. Тут все надо с нуля, буквально. Тут одной земли сколько надо завезти. Ты все равно не занимаешься, я разве что? У кого какой талант. У тебя такой талант, у меня такой.

– Я решу, дядь Коль.

– Ты реши, – не уходил сосед. – Потому что сам понимаешь, мне тоже надо. Я сейчас в Москву и не езжу почти. У меня все здесь. Чего там в Москве-то, слушай? Я по телевизору не пойму ничего.

Да плевать тебе, что в Москве, подумала Катька. Было б не плевать – ты бы сразу спросил. Тебе участок надо ухапать по дешевке. Куркуль ей активно не нравился.

– Ничего. Чрезвычайное положение.

– А. Ну ладно. Давно пора. У нас-то тихо. Только ночью грохотало у них чего-то, может, стрельбы…

– Может. Вроде все в готовности.

– А чего готовность? Выжечь там все, и не надо никакой готовности.

– Да выжгли уже, дядь Коль. Не помогло.

– Я знаю, как там выжгли. Там выжгли, где не надо. А кто бабки платит, тех не выжгли. Ну ладно. Вы, небось, отдохнуть хотите. Отдыхайте, отдыхайте. Я только чего говорю, Игорь, – прибавил он, все не решаясь уйти. – Я и Николай Игоричу говорил, когда он живой был… Чего ты, говорю, маешься тут, отдай участок! Тем более, что из вашего душа вода ко мне идет.

– Я же душем не пользуюсь, дядь Коль.

– Ну а он пользовался, и мне розы подмывало. Я говорю, отдай, Николай Игорич, нет же у тебя к этому делу таланта. Чего ты тут горбатишься, ведь не твое! Не отдавал. Теперь ты вот. Сам же видишь. Тут, если руки приложить, такое можно сделать! Ты посмотри, какие яблоки у меня в том году были. И в этом сколько. Слива какая. Картошку я вообще забыл, когда покупал. Давай, думай. Ты это, – он понизил голос, – ты не думай, я тысяч десять дам. Тебе больше никто не даст. А у меня Юлька. Ты когда решишь-то?

– Через неделю, – терпеливо повторил Игорь.

– Ну давай. – Дядь Коль явно хотел сказать еще что-то, но не знал, как; когда такие люди хотят привести последний и безоговорочный аргумент в свою пользу, они приписывают к заявлению «Прошу в моей просьбе не отказать». Надо высказать еще что-то, главное, но природная деликатность не позволяет им просто и внятно предложить: «Отдай мне твое, у меня на него больше прав, я лучше тебя умею обращаться с землей и стройматериалами, и все это мое, а твое только случайно. В принципе ты бы мне должен отдать это бесплатно, я сам могу взять, если захочу. Но я прошу твоего согласия и даже предлагаю тебе десять тысяч, хотя таких цен за участок с домом давно не бывает. Отдай, хуже будет». Игорь кивнул соседу и шагнул на бетонную дорожку.