Чьей пищею был кокаин.

И все это ради того,

Что так безнадежно мертво —

Всё выползни, слизни, осколки от жизни,

Которой живет большинство;

И хроникой этих потерь

Я мнил оправдаться теперь?

Прости меня, Боже, и дай мне по роже —

Я этого стою, поверь.

Он смотрит рассеянно вдаль,

Я, кажется, вижу печаль

В глазах его цвета усталого лета —

Хорошая строчка, и жаль,

Что некому мне, старику,

Поведать такую строку;

Он смотрит – и скоро взамен приговора

«Ку-ку», произносит, «ку-ку».

И мы остаемся втроем

В неведенье полном своем;

Нам стыдно, слюнтяям, что мы отвлекаем,

Подумать ему не даем,

Но праведник дышит тяжкО

И шепчет ему на ушко:

«Ну ладно, понятно, хотя неприятно,

Но Господи, дальше-то что?!».

И он, подавляя смешок,

Как если б морской гребешок

Спросил его «Боже, а дальше-то что же?» —

«Да что? – говорит. – На горшок».

И вот мы сидим на горшках,

Навек друг у друга в дружках;

Зима наступает, детсад утопает

В гирляндах, игрушках, флажках.

Мой ум заполняет не то,

Что прожито и отжито,

А девочка Маша, и манная каша,

И что-то еще из Барто,

Но я успеваю вместить,

Что он и не мог не простить —

И этого, справа, по имени Слава,

Что всех собирался крестить,

И этого тоже козла,

Эстета грошового зла,

Сидящего слева, по имени Сева,

И третьего – кто он? Не зна…

Он всех нас простит без затей,

Но так, как прощают детей,

Чьи ссоры (при взгляде серьезного дяди)

Пустого ореха пустей.

Но краем сознанья держась

За некую тайную связь,

Без коей я точно подох бы досрочно

И был совершенная мразь, —

Уставясь в окно, в полумрак,

Где бегает радостно так

Толпа молодежи, – я думаю: «Боже!

А надо-то было-то как?»

Он смотрит рассеянно вбок,

И взор его так же глубок,

Как тьма океана; но грустно и странно,

Как будто он вовсе не Бог,

Он мне отвечает: «Вот так,

Вот так вот», – и делает знак,

Но этого знака среди полумрака

Уже мне не видно никак.

Он что-то еще говорит,

И каждое слово горит,

Как уголь заката; шумит, как регата,

Когда над волною парит,

И плещет, как ветка в грозу,

И пахнет, как стог на возу —

Вот так: бобэоби… но нет, вивиэре…

Потом моонзу, моонзу!