– Сейчас? Когда все разговоры пишутся? Ты вообще, что ли?!

– Ну, шифром…

– Кать, ты заметила, что я сегодня без мобильника?

– Нет. А почему?

– На хрена мне светить Тарасовку? По мобильнику же они пеленгуют в момент. Это база, про которую ни один человек не должен знать. Я Бог знает на какое нарушение иду, что тебя туда беру. Спаси Кракатук, чтобы пронесло.

– А по сети они не могли с тобой связаться?

– Где у меня сейчас сеть, скажи, пожалуйста?

– А откуда они знают, что ты в Столбовой?

– Господи! Тебе вообще все рассказать, да? Тебе русским вашим языком сказано: меня ведут! Чип во мне, понимаешь?

– Где?

– На бороде! Откуда я знаю, где. Может, я захочу выковырять и сбежать.

– А ты не хочешь?

– Нет, не хочу. Что я здесь делать буду?

– Да. Логично. И что значат эти пункты?

– Ничего не значат. Идем.

– Нет, ты ответь, пожалуйста.

– Они значат! – взорвался Игорь. – Что если мы через пять дней не стартуем, то всем капец! А пункт «в» – это вообще куругач, полный, немедленный, третьей степени.

– Куругач?

– Куругач. Уругус-куругач, если угодно.

– И могу я узнать, что это значит?

– Узнаешь, если дальше будешь так же тормозить. Обязательно. Все, пошли.

Катька безвольно поплелась за ним. За сквером с маленьким серебряным Лениным уже видна была симферопольская трасса. Почему-то теперь было не так страшно. Ниоткуда взявшийся мент с комендантским положением был страшней, чем куругач, хотя бы даже и уругус. Все-таки их ведут, следят. Ничему не верю, ни единому слову. Но все равно так лучше.

Трасса, против ожиданий, была пустынна – никаких многокилометровых пробок, ехали все больше грузовики, и массовым бегством из Москвы не пахло. Скоро на обочине тормознул грязный «уазик» – за рулем сидел необыкновенно хилый и бледный солдат.

– Подбрось до Тарасовки, командир, – попросил Игорь.

– Садитесь. Я как раз туда.

Они влезли в холодную дребезжащую машину, похожую на консервную банку: солдатская аскеза, никакой обивки на дверях, сплошное зеленое железо.

– Вэ чэ тридцать пять шестьсот сорок, – утвердительно сказал Игорь.

– Так точно, – кивнул солдат.

– Я просто сам из Тарасовки. Вы у меня там рядом стоите.

– А. Понятно.

– И какие перспективы?

– Стоим пока, – пожал плечами солдат.

– Не перебрасывают?

– Откуда я знаю. Я с прокуратуры. Дознавателя отвозил.

– Чего он у вас дознавался-то? – Игорь достал пачку сигарет, предложил солдату, тот благодарно кивнул и вытянул «Мальборо»; Катька удивилась – она никогда не видела Игоря курящим. Видимо, держал для подобных случаев.

– Да шестеро наших в комитет матерей ушло. Пермские. Тупые, блин. Говорят, били их. Кто их трогал, тормозов? Ротного снимать хотели. А он нормальный мужик, один из всех. Теперь дознавателя вожу.

– Ну, хоть в Москву ездишь.

– А радости? Раньше хоть в кино сходить, а теперь кино по восемьсот. И со вчера закрыли.

– Вот блин, – сказал Игорь. – Тут война вообще, а они дознавателя гоняют.

– А им делать не х…, – словоохотливо пояснил солдат. – Бардак, мля… Война… Какая война, сами все рвут.

– То есть как?

– А что, чечены, что ли? Всех чеченов столько нет… В августе на сороковом километре склад рванул – что, чечены?

– А кто?

– Хер его знает, кто. Сам и рванул. Откуда там чечены? Там что, гексоген был? Там же лакокраска была, обычная. Курнул кто-то, спичку бросил. И рванул. Самого там, конечно, даже клочьев не нашли… Война. Тоже война, мля. С кем воевать-то? Война, когда хоть врага видно. А тут лупят в белый свет. Ну, закрыли они кино. Что, чечены в Москву ездили кино смотреть? Увалы отменили. А чего делать? Держат в части, а делать нечего. С утра приборка, днем приборка, вечером чистка оружия. Информация. Химзащита. Ну, я все понимаю, но химзащита-то к чему?

– А вдруг газы?

– Газы, мля, – улыбнулся солдат и тряхнул головой. Защитник, мля. Кого они такие защитят? И что, собственно, я здесь делаю? Катька посмотрела на часы: было уже четверть третьего, до Тарасовки они доберутся дай Бог к четырем, а обратно… хорошо, если к ночи будут в городе. И зачем я еду, и куда? Неужели верю, что он инопланетянин? Хорошо, а во что мне еще верить? И потом, здесь я все-таки с ним. С ним мне не так страшно, Бог весть почему.

В Тарасовке они оказались только к пяти, потому что по дороге «уазик» сломался, солдат долго его чинил, матерясь; Игорь чего-то помогал, но внятного совета дать не мог, ибо в земной технике не разбирался. Быстро темнело. Рядом остановился грузовик, водила добровольно помог солдату, чего-то подкрутил, подвинтил, обозвал салабоном и уехал, солдат всю оставшуюся дорогу оправдывался, что с самого начала хотел сделать именно так, но у него не было нужного ключа, с ключами вообще напряженка; Игорь сочувственно кивал. На развилке под шлагбаум уходила узкая бетонка, солдат высадил их и уехал по ней, а им пришлось тащиться еще полчаса во вполне сталкеровском пейзаже, вдоль брошенной узкоколейки, потом через узкий перелесок – «Между прочим, я здесь нашел первый в своей жизни гриб. Подосиновик. У нас грибов нет».

– Как же вы без грибов?

– Зачем нам гриб? Паразитарная структура… У нас есть цветы ровно того же вкуса…

– А что, поближе тебе не могли дачу купить?

– Тут от станции ближе гораздо. Мы бы уже дома были. Поближе… зачем поближе? Чего светиться лишний раз? Чем дальше от Москвы, тем, знаешь, меньше головной боли. А тут участки сравнительно дешевые, две воинских части рядом, танкисты и ракетчики. Полигон, грохот. Хоть и далеко, а слышно. В общем, не самая элитная местность.

– А ракетчики по нам не жахнут, когда стартуем?

– Вряд ли. – Он усмехнулся. – Навестись не успеют. У нас старт быстрый. Перегрузки, правда, но это недолго. Меня другое волнует. Почему куругач?

– Да что такое куругач, объясни на милость! – озлилась Катька.

– То-то и оно, что я не знаю.

– Ты просто придумать не успел. Это был самый обычный мент.

– Да, да. Так и думай, пожалуйста.

– Но это опасно?

– Обычный мент? О да, он очень опасен.

– Ну не заводись, я серьезно. Куругач – это что-то страшное у нас?

– Это что-то серьезное у нас, – резко ответил он. – Прокололся, наверное, кто-то… Будут они просто так отзывать…

– А что, отзывают? То есть ты можешь улететь без меня?

– Нет пока. Но пункт «в»… черт. Надо бы мне по-хорошему домой быстро, может, прислали разъяснение… Вообще черт его знает. И связаться мне не с кем, понимаешь ты?

– А этот ваш в УВД?

– Да он-то что знает? Передаточная инстанция в чистом виде… У нас сто лет не было никакой экстремалки. Это они, наверное, страхуются. Когда Японию бомбили, тоже был куругач. Думали, двумя бомбами не ограничится, готовили к срочному отзыву всех. Обошлось. Но только, видишь ли… – Он быстро шел вперед, не оборачиваясь, и говорил словно сам с собой, Катька не все разбирала. – Все-таки урулус…

– Игорь! Ты можешь объяснить по-человечески, что такое урулус?

– Не могу, извини. Прилетим – объясню.

– Понятно, – сказала Катька. – Дело закодировано голубой розой, а что такое голубая роза – агент Купер сам не знает.

– Знает, – обернулся Игорь. Голос у него был очень серьезный, и впервые за все время этой безумной поездки она поверила ему по-настоящему. – Очень знает. Я тебе все объяснять не буду, Кать. Но для сравнения… Одно дело, если тебе, не дай Бог, звонит сейчас наш муж и говорит: срочно домой, я за тебя беспокоюсь. Это простой куругач, куругач «б». А если, опять-таки не дай Бог, он говорит – немедленно домой, дочка плохо себя чувствует… это урулус куругач. Поняла?

– Примерно поняла, – медленно сказала Катька. – Что-то у вас неладно, да?

– Ну, не так чтобы неладно… Если бы неладно, они бы нашли способ. Но вообще по-хорошему надо бы мне в Свиблово. Посмотреть в Сети, что и как.

– Да не психуй, – сказала Катька. – В крайнем случае я быстро соберусь.