– Кать, ты же умная девочка, честное слово! Задним числом всегда говорят… А как евреев немцам сдавали – это еврейские выдумки все, да? А как друг на друга стучали? Ты знаешь, какое объявление на парижском гестапо висело?

– Не знаю, – сказала Катька. – Меня там не было.

– «Доносы русских друг на друга не принимаются», было там написано.

– И что, никакого подъема народного духа?

– Нет, он был, конечно. Когда стали побеждать. А так… ну какая солидарность? Это разве в человеческой природе – объединяться, когда плохо? Наоборот, все друг друга топят. Умри ты сегодня, а я завтра.

– Ну, не у всех же так…

– Да ладно, Кать. Или ты тоже думаешь, что русские хуже всех?

– Не думаю, – сказала Катька. – Я просто… не очень знаю других, и надеюсь, что бывает лучше.

– Бывает, – согласился Игорь. – У нас бывает. Потому что у нас планета своя, а у вас чужая.

– Как это?

– После расскажу. В Тарасовке. Ну чего, будем ждать?

– Не знаю.

– А я знаю, – зло сказал Игорь. – Пошли к трассе, будем ловить.

По дороге к трассе им попался мент, пинками гнавший куда-то пьяного мужика абсолютно русского вида; то ли он намеревался загнать его в участок и там засадить в обезьянник по всей форме, то ли просто запинать в кусты и там обобрать без свидетелей или уж отмутузить до потери пульса; в рамках борьбы с терроризмом сходило все. Другой мент долго, с садическим пылом проверял у них документы на унылом перекрестке; он заставил Катьку вытряхнуть сумочку, подробно осмотрел жалкую косметику, вывернул бумажник Игоря и вернул его с крайней неохотой – Катька больше всего боялась, что он найдет карточку с голограммой, с таким документом нельзя было теперь передвигаться по Подмосковью, но карточки не было ни в карманах, ни в бумажнике. Видимо, эвакуатор предусмотрительно оставил дома опасный документ. Прикопаться было не к чему, но мент еще долго, придирчиво выяснял, что они делают в Столбовой. Чувствовалось, что он любил свой маленький уютный город и с удовольствием уничтожил бы всякого, кто приехал нарушать его гомеостазис. Особенно приятно было бы разобраться с двумя москвичами, которые жировали в своей Москве, пока было можно, а теперь вот бегут спасаться в ограбленное ими Подмосковье, в котором милиции платят три тысячи рублей в месяц. Катька отлично знала, что задерживать их не за что, но уже с первых секунд досмотра чувствовала себя непоправимо виноватой, и знала, что в случае чего оправдаться нечем; что за «случай чего» – она понятия не имела. Одна манера обращаться к собеседнику в первом лице, множественном числе – «Почему нарушаем?» – отдавала детсадом: «Что это мы делаем? Почему это мы не какаем?!». Тем самым Катька, тогда четырехлетняя, сразу становилась ответственной за то, что воспитательница тоже не какает; о позор, о ужас! Для самой Катьки, сданной в детсад в четырехлетнем возрасте, когда мать устроилась на работу, – какать публично, на горшке, по расписанию, перед прогулкой, было с самого начала мучительно, она так и не научилась этому.

– А мы не нарушаем, – дружелюбно сказал Игорь.

– Как не нарушаем? – спросил мент и всмотрелся в Игоря снизу вверх. – Что значит не нарушаем?

Он чего-то хотел – денег или какого-то их унижения, расплаты за ослушание, но поскольку Катька не понимала, что они сделали, неясно было, какие компенсации предлагать.

– А что мы нарушаем? – спросил Игорь.

– А что это мы вопросы задаем? – спросил мент.

– Не знаю, – сказал Игорь. – Не знаю, чего это вы вопросы задаете.

– А вот мы сейчас в отделение пойдем и там по-другому поговорим, – весело сказал мент. Чувствовалось, что ему необыкновенно приятно даже говорить об этой перспективе.

– А почему это мы туда пойдем?

– А потому, что комендантское положение! – объявил он. – Комендантское положение – что такое? Знаем, что такое?

В этом его постоянном обобщении – нарушаем, пройдем, знаем, – было что-то от союза палача и жертвы, от их, что ли, мистического брака; Катьке очень не нравилось, что он их все время с собой объединял, и злость в ней постепенно становилась сильней испуга.

– Знаем, – милолюбиво кивнул Игорь.

– И что там сказано? Там сказано, пункт девятый, подпункт «а». Что мы имеем право. Задерживать до трех суток для выяснения.

Трое суток, подумала Катька. Сережа с Подушей с ума сойдут. Им же ничего не сообщат. Я ничего не успею. Господи, если он действительно инопланетянин, неужели у них нет чего-нибудь на этот случай? Бластера или как это называется. Почему он взглядом не испепелит эту круглорожую тварь?!

– Ну, – сказал Игорь. – Так ведь это если нарушаем.

– А мы не нарушаем? – спросил мент. – Прописка московская, а что мы здесь делаем?

– На дачу едем.

– И где у нас дача?

– В Тарасовке.

– А что это мы при комендантском положении на дачу едем?

– Так ведь там ничего не сказано про дачу!

«Откуда он знает, – подумала Катька, – он что, читал это чертово комендантское положение, о котором я вообще впервые слышу?».

– Там сказано, – радостно сообщил мент. – Там все сказано. Там сказано в пункте семь, подпункт «б»: не нарушать границ населенного пункта проживания, при отъезде получать открепительный талон для немедленной регистрации в новом пункте проживания, при отъезде более чем на трое суток получать справку с места работы.

– У нас меньше трех суток, – примирительно сказал Игорь.

– А это подпункт «в», при отъезде менее трех суток иметь при себе документ, удостоверяющий личность. Что мы имеем основным документом, удостоверяющим личность гражданина Федерации?

– Мы имеем паспорт, – сказал Игорь.

– И где мы его имеем?

– Я никогда его с собой не ношу, – быстро сказала Катька. – Истреплется же. Вот у меня удостоверение, вы же видели.

– Удостоверение, – сказал мент, – не может являться основным документом.

– Там же подпункт «г», – мягко сказал Игорь. – При отсутствии основного документа штраф на месте в размере минимального оклада, то есть сто рублей.

Он быстро достал сторублевку.

Мент удовлетворенно кивнул.

– Когда возвращаемся в Москву?

– Вы – не знаю, – не сдержалась Катька, – а мы сегодня вечером.

– А мы завтра, – непонятно с чего сказал мент. – Ну, там и увидимся.

Он откозырял и отошел.

– Он что, всю эту комедию затеял ради ста рублей? – спросила Катька, когда они отошли. Ее все еще колотило.

– Почему, – Игорь пожал плечами. – Он свою работу делает.

– Какую, в задницу, работу?! Дачников ловить – его работа?

– Да нет. Передал мне все, что нужно.

– По-моему, это ты ему передал.

– Ну, думай как знаешь.

– Стоп. – Катька остановилась и дернула его за руку. – Ты хочешь сказать, что в этом…был какой-то смысл?

– Какой-то был. Кать, пошли, а?

– Нет, ты мне объясни, пожалуйста. Что он тебе передал?

– Девять «а», семь «б», семь «в», – терпеливо сказал Игорь.

– Эти подпункты идиотские? Из комендантского положения?

– Кать, нет никакого комендантского положения.

– Он что… – Катька задохнулась. – Ваш связной?

– Господи, ну какой связной? Он обычный мент, за сто рублей выполнил простое поручение.

– А кто ему поручил?

– Наши поручили, которые меня ведут.

– Он что, не мог по-человечески сказать?

– А что он мог сказать? Ему поручили передать мне такие-то и такие-то пункты, он передал, спасибо. Что мы, должны каждому менту объяснять их смысл? Звонят из центра, говорят: вот комендантское положение. Задержите такого-то и ознакомьте с пунктами. Получив отзыв, оставьте его в покое.

– И какой отзыв?

– Сто рублей. Ты думала, это взятка? Таких цифр уже нет. За такую взятку он жопу не поднимет.

– Постой, постой, – Катька никак не могла проассоциировать мента с инопланетными наблюдателями. – То есть он вообще не знает, кто ты такой?

– Понятия не имеет. Сидит наш человек в областном УВД и ему звонит, и все.

– Позвонить тебе на мобильный они не могут?