Малышевский, не глядя, протянул браунинг Стробачу.

– На, кончай с этой падалью.

Стробач с невозмутимым видом вышел из-за стола, принял пистолет, левой рукой прижал Кривицкого к земле, вдавил ствол в горло. Крепыш заерзал по траве, мыча что-то невразумительное, пытаясь вырваться и уползти в сторону…

– Ну что? – Грузин повернулся к Малышевскому. – Я, пожалуй, доволен.

– Пожалуй, я тоже, – сказал Больной. – Хоть он и гнида порядочная.

Малышевский присел на корточки рядом с Кривицким, отвел руку Стробача. Сказал проникновенно:

– В девятнадцатом веке нечто подобное называли гражданской казнью, Гена. Только тогда над головой ломали шпагу и лишали дворянских привилегий. Тоже, думается, было малоприятно… Не ссы, убивать тебя никто не собирается. Это был бы слишком простой выход. А вот подрастрясти, прости, придется. Ну-ка вставай, тварь.

Кривицкий поднимался с трудом, растирая горло. Но все-таки встал. Отряхнул брюки. Поднял стул, тяжело уселся на него. Салфеткой промакнул разбитые губы. Пригладил волосы. И снова превратился в олигарха. Сломленного, проигравшего, потрепанного – но все еще Хозяина…

– И что дальше? – хмуро спросил.

– Это тебе, Гена, за то, что ты играл нашими жизнями, словно картами, – нравоучительным тоном сказал Малышевский и тоже сел на свое место. – Доверил их каким-то ублюдкам… Тьфу, даже противно. Мог бы и похитрее что-нибудь придумать… А теперь, Гена, ты должен ответить за то, что нанес прямые и косвенные убытки нашему делу. Так уж устроена жизнь: виноват – отвечай. И даже если ты с этим тезисом в корне не согласен, отвечать все равно придется. Тут у тебя, правда, есть выбор. Путь первый: мы можем вынести всю грязь на суд, так сказать, олигархической общественности. Ясное дело, что привлечь к настоящему суду тебя не удастся, даже и пытаться не стоит. В газетах засветить твои подвиги получится, конечно… только зачем, спрашивается? Не народное это дело, а сугубо, можно сказать, семейное. И в семье тебя после этого крепко разлюбят. Конечно, жирный крест на твоей деловой репутации эта история не поставит, мы не такие уж наивные, чтобы такое предполагать. Но пятно на твоем мундире появится несмываемое. Грехи нашей деловой молодости мы по взаимному уговору друг другу списали… но грехи дня сегодняшнего никто отпускать тебе не станет. Трудненько отныне тебе будет о чем-то с людьми договариваться. А самый главный урон тебя ждет, понятно, со стороны твоих зарубежных партнеров, настоящих и будущих. Вот кто уж точно расхочет иметь с тобой всякие дела, много важных и нужных дверей перед тобой закроется. Не из-за боязни, что ты и их подведешь под монастырь, и уж тем более не из-за своих высоких принципов, а из-за того, что знакомство с тобой отныне будет пятнать и их, и перед ними тоже могут закрыться многие двери. А потерять дружбу зарубежных партнеров для тебя деловой смерти подобно, правда? И твой Борис Абрамович тоже тебе никогда не простит, что ты и его краем замарал…

– А второй путь? – угрюмо спросил Кривицкий.

– А второй путь, Гена, проще и спокойней, – сказал Больной. – Ты соглашаешься иметь дело только с нами – естественно, чем-то поступившись за наше молчание… сам понимаешь, чем ты можешь быть нам интересен. Процентами, долями, лоббированием интересов… впрочем, обо всем мы поговорим подробно чуть позже. Поговорим в самом что ни на есть цивилизованном ключе, без мордобоя и стрельбы.

– И я должен буду поверить вам на слово? – спросил Кривицкий, глядя в сторону.

– Молодец! – Грузин хлопнул Крепыша по плечу. – Торговаться начал. Значит, уже все про себя решил. А взаимные гарантии мы сейчас обговорим. Сам знаешь, ты же деловой же человек, – главное начать переговоры, а там уж как-нибудь придем к взаимному согласию.

Он шумно втянул носом воздух.

– Мясо подгорает! Самое время. Кирилл Степанович, Тимош Васильевич, наливайте.

– Вы тоже члены пула, – повернулся к напарникам Малышевский. – Я бы так сказал, пула посвященных. Больших процентов не обещаю, но на свою долю право имеете.

«Вот и все», – понял Мазур, когда на следующее утро они со Стробачем покинули домик Малышевского и теперь катили в сторону Киева. Дело сделано – но ни радости, ни удовлетворения он отчего-то не испытывал. Просто закончилась тягомотная и напрочь неувлекательная работа. Единственное, что показалось ему забавным во всей этой истории – ее финал. Мазур готов был спорить на что угодно, что Кривицкого олигархи тупо приговорят к «вышке», и даже всерьез подозревал, что палачами назначат его со Стробачом. Иначе зачем-то их позвали на судилище?..

Но – век живи, век учись. Царьки оказались людьми насквозь прагматичными и деловыми. Зачем убивать курочку, которая может принести им много золотых яиц?..

– О, неплохо для кого-то утро началось! – сказал Стробач.

Мазур отвлекся от невеселых мыслей и глянул вперед.

Вид аварии неприятен каждому водителю, как бы уверенно он не чувствовал себя за рулем и какой бы крутизны транспортным средством не управлял. Потому как в голову невольно просачивается нехитрая мыслишка: сегодня – он, а завтра на его месте могу быть я. И тут не отшутишься словами из незабвенной комедии: «напьешься – будешь». Ты можешь не пить с детства и ездить строжайшим образом, до последней буковки и закорюки соблюдая ПДД, а все равно ни от чего не застрахован, слишком много дураков с водительскими правами гоняют по асфальтовым путям-дорогам, а от них, зачастую, не спасешься никаким виртуозным шоферским мастерством…

Ну, кто ездит – тот понимает.

Как раз такие дураки с правами сейчас почти полностью перегородили проезжую часть в месте съезда с шоссе на проселочную дорогу. Картина ДТП была ясна Мазуру и без рассказов очевидцев.

Ехавший со стороны города мини-вэн вознамерился пересечь встречку и свернуть по одному ему известной надобности на проселок. Отчего-то его водилу не смутил вид мчавшейся по встречной полосе «девятки». Видимо, нисколько не сомневался, что жигуль его пропустит. Или он сам успеет проскочить. Водителя же «девятки», думается, эдакая наглость привела в бешеную ярость. С каким-нибудь: «А вот хрен тебе, сука!» – на устах, отчаянно давя на гудок и не снижая скорости, он пер вперед. В последний момент здравый смысл вернулся к обоим, они попытались уйти от столкновения, но не хватило каких-то сантиметров – и жигуль все же, пусть и краем, но зацепил микроавтобус.

В общем-то, относительно легко отделались, могло быть и хуже. У «девятки» разбита фара, снесены бампер, смято крыло и наверняка левая передняя стойка поехала, у вэна – вмята боковая дверь и в гармошку сплющено заднее крыло. Оба шумахера остались живы и практически невредимы, у одного из шоферюг разбита губа, и лоб неумело перевязан бинтом из аптечки, самую малость пропитавшимся кровью. Шумахеры, понятное дело, напрыгивают друг на друга, размахивая руками и что-то там выкрикивая. Ну, в общем-то, нетрудно вообразить, даже с поправкой на украинскую специфику, обороты речи, которыми они обмениваются.

На место происшествия уже прибыли даишники. Один из них что-то сосредоточенно пишет, положив папку на капот пострадавших «жигулей». Другой прохаживается возле даишной машины – обыкновенного «форда» без опознавательной раскраски и надписей, но зато с мигалкой на крыше.

– Доездились, соколики, – произнес Стробач.

Места на дороге оставалось ровно столько, чтобы обогнуть мини-вэн и даишный «форд». Пришлось сбросить скорость и километрах на десяти огибать всю эту машинерию.

Даишник, что околачивался возле «форда», вдруг замахал жезлом и перекрыл собой дорогу. Ну что ему еще надо?

Мазур затормозил и опустил стекло.

– В чем дело, командир?

– Та всэ добрэ! – с непонятной радостью произнес даишник, просунул в окно сжатую в кулак руку и чуть разжал пальцы. – Спизнав?

Еще бы не узнать. Граната «Ф-1» с выдернутой чекой, запальный рычаг прижат к корпусы побелевшими от напряжения пальцами. Если он разожмет пальцы, и граната упадет на пол машины… Разлет осколков достигает двух сотен метров… Впрочем, когда взорвется в салоне, для сидящих внутри будет все равно, какой там разлет. Хватит и метрового.