– Простите… – потупилась Ливьен.

– Но этим-то ты и нравишься мне. Да. Это изобретение думателей. Ты удивишься, если узнаешь, как давно они помогают нам. Даже бумагу и умение выплавлять из руд металлы подарили нашим предкам они.

Ливьен и вправду оторопела:

– А что же мы сами?.. Хоть что-то… – И сама перебила себя, испуганная догадкой: – А, может быть, это не они нам служат, а мы им?..

– Похвальная свобода мышления, – заметила Лелия одобрительно. – Я убеждаюсь, что не ошиблась в тебе, девочка. Но с думателями дело обстоит не совсем так, как ты предположила. Все значительно сложнее. К этой проблеме мы вернемся позже. Будем последовательны. Слушай же и постарайся не перебивать. Полученный тобою живой Знак внешне ничем не отличается от обычного украшения. То, что Камень живой, не знает пока никто, кроме тебя и меня. Пока есть я, ты должна хранить эту тайну. Свечение Камня, кстати, не только отличает его от простого, но и действует на подкорку мозга бабочки – таким образом, что все происходящее в этот момент раз и навсегда врезается в ее память…

– Я несколько раз присутствовала при оживлении Камня и ни разу не ощущала, что мою волю подавляют…

На этот раз Лелия слегка рассердилась.

– Я этого и не говорила. Будь внимательнее! Свечение влияет лишь на память, и распоряжение, которое ты даешь в момент активации, может быть сколь угодно обширным; исполнитель его запомнит. Так, например, ты уже никогда не сможешь забыть этот наш разговор.

Свет Камня был теперь не таким интенсивным, как в начале, но еще окрашивал лицо Лелии бирюзой. И выражение его было торжественно-суровым:

– Итак, запомни. Если я умру, а вероятность этого обстоятельства достаточно велика, ты должна активировать Знак и взять управление в свои руки.

– Смогу ли я?

– Обязана, – отрезала Лелия. – Да это не так уж и сложно. Тебе не придется постоянно контролировать подчиненных и командовать ими, ты ведь видишь, я не занимаюсь этим. Твоя задача – знать, куда и зачем идет экспедиция, при необходимости отдавать распоряжения координатору и лишь в самых чрезвычайных ситуациях – прибегать к непосредственному руководству, активируя Камень.

Ливьен хотела возразить, что она не знает, какова цель экспедиции, но сдержалась. И правильно поступила, потому что именно об этом и продолжила Посвященная:

– Скажи, почему, проявляя любознательность по всем иным вопросам, ты никогда не спрашивала, куда и зачем мы идем? Тебе не кажется противоестественным, что никто из вас не знает этого?

– Это – военная тайна…

– О, да. Но не для тебя отныне. Знай же: мы ищем Пещеру Хелоу.

Ливьен почувствовала, как кровь ударила ей в лицо. Сказанное Лелией было настоящим кощунством. Хелоу – бог махаонов, бог заклятых врагов маака, разрушающих их инкубаторы с несмышлеными гусеницами и куколками. Лишь за то, что маака – атеисты, не признающие Хелоу. Искать Пещеру Хелоу, значит – поверить в его существование, предав тем самым идеалы своего народа. Даже произносить вслух это имя считалось у маака неприличным.

Нарочито ровным голосом Лелия продолжала:

– Ибо прежде всего мы должны понять, кто мы, и откуда мы взялись…

То, что она говорила, было столь дико, что Ливьен, не зная как вести себя, инстинктивно попыталась встать.

– Сиди! – Властно произнесла Посвященная и крепче сжала ее ладонь. – И слушай. Затем ты теперь и носишь Знак, чтобы знать то, о чем другим запрещено даже думать.

Ливьен неохотно опустилась на циновку.

– Вопрос о том, существовал ли Хелоу на самом деле или нет – вовсе не причина, а лишь повод для войны. Причина – та же, по которой мы, не щадя, убиваем дикарей: мы и махаоны не можем ассимилировать, а значит, рано или поздно мир станет достоянием только одного вида. ТОЛЬКО ОДНОГО! – повторила она с нажимом. – Интерес же Совета, и прежде всего – НАШЕЙ Гильдии, – (Ливьен с трепетом осознала, что и она теперь – Посвященная), – к Пещере, которая, по некоторым данным, все же существует, носит отнюдь не абстрактно-академический, а жизненно важный военно-стратегический характер. Представляется вполне вероятным, что именно там, в Пещере…

В этот миг раздалось легкое шуршание, и полог палатки приподнялся. Лелия замолчала. Ливьен обернулась, и увидела, что внутрь просунулась огромная мохнатая лапа.

Вскрикнув, Ливьен отскочила к противоположному краю палатки. Лелия подслеповато прищурилась:

– Что случилось, Ли? – встревоженно спросила она.

– Кот! По-моему, это лесной кот! Где у вас автомат?

– Вот он! – Лелия выдернула искровик откуда-то из-за спины и теперь держала его на вытянутой руке.

Лапа, тем временем, несколько раз суетливо ударила о пол, проскребла в нем когтями глубокие борозды и вновь выжидательно приподнялась.

Решившись, Ливьен упала на пол и, расслабив крылья, перекатилась обратно к Лелии. Лапа ударила о землю, промахнувшись буквально на миллиметр.

Ливьен выхватила автомат из руки Посвященной и дала очередь по кожистым подушечкам лапы.

– Мяу! – возмутился хищник, ткань палатки с треском лопнула и отлетела в сторону. Полосатая морда чудовища хитро оскалилась, и он с размаху стукнул Ливьен второй лапой.

Уже теряя сознание, она почувствовала, как острые зубы хватают ее за крылья. А последним, что зафиксировало ее меркнущее сознание, был жаркий запах зверя и ощущение, что ее куда-то стремительно влекут. И – стрельба по зверю ее товарищей.

В первый и единственный раз до этого Ливьен наблюдала кота в верхнем ярусе инкубатора, на экскурсии по галерее фауны. Несмотря на огромные размеры, зверь показался ей удивительно грациозным и подвижным. Даже милым. Рядом с ним домашний любимец бабочек, гигантский богомол, смотрелся бы медлительной и неказистой букашкой. Да он и был насекомым, не более того. Кот же был ТЕПЛОКРОВНЫМ, и, именно поэтому к бабочкам был в какой-то степени ближе. Однако, отсутствие крыльев – у него и у нескольких более мелких теплокровных (исключая, само-собой, птиц), населяющих Землю (все они были грызунами) – казалось Ливьен патологией.

Совершенно бессмысленный с позиции рациональности, мохнатый, напоминающий гусеницу, отросток сзади туловища указывал на то, что предки монстра все же летали: у птиц хвост имеет важное аэродинамическое значение. Но почему этот рудиментарный отросток не только не исчез вместе с крыльями, но и развился до неимоверной длины, казалось загадкой, точнее – просто капризом природы.

И все же там, в галерее, когда цельнослюдяные стены делали кота абсолютно безопасным для экскурсантов, Ливьен ловила себя на мысли, что не может не любоваться изяществом этого полного оптимизма животного. Сейчас же, очнувшись и увидев над собой склонившуюся кровожадную полосатую морду, она испытала приступ парализующего волю ужаса.

Похоже, кот уволок ее глубоко в чащу: слух Ливьен не улавливал ни выстрелов, ни каких-либо других звуков искусственного происхождения, а ведь в лагере сейчас должен царить форменный переполох.

Бабочка лежала на мягком мху. Без сознания она, по-видимому, была не долго, во всяком случае, сейчас все еще ночь. Боль нигде не ощущалась. Значит, она не ранена. Кот сидел перед ней и внимательно наблюдал. Она шевельнулась, и кот с обострившимся любопытством склонил голову на бок.

Она перевернулась на живот и поползла. Но удавалось ей это недолго. Мягко, но мощно лапа кота придавила ее к земле и, подтянув на прежнее место, отпустила.

Ливьен быстро поднялась на ноги и побежала, расправляя на бегу крылья. Но взлететь не успела. Удар лапой повалил ее на землю. Кот встал, потянулся, сделал пару шагов к ней и, приблизившись, уселся вновь.