Аржанов, чудилось, не слышал его последних слов.

– Никодима Журавлева? – пробормотал он, наклоняясь к Леньке, вздергивая его с колен и пристально вглядываясь в лицо. – Нет, я не трогал Никодима Журавлева, хотя и чесались руки. Но ты… ты-то откуда об том сведом? И где я видел тебя, а? До смерти лицо твое мне знакомо? – И, вдруг ахнув, он вырвал из Ленькиного рта кляп: – Не может быть! Да ведь это же ты… Ты меня от медведя избавил!

Ленька какое-то время немо двигал закостеневшими челюстями, но и когда заговорил, из горла вырвался какой-то клекот.

– А провал тя провали, сукин кот! – с ненавистью закричал он. – Узнал, говоришь? А вот кабы я знал, каким ты душегубцем содеешься, не стал бы тебя спасать и Алене сие заказал бы!

– Алене… – растерянно повторил Аржанов, поведя глазами в ее сторону, и Ленька проследил его взгляд.

Хриплый стон вырвался из его горла, минуту он смотрел на Алену, словно не веря своим глазам, потом рванулся к ней, но грохнулся, потому что был все еще связан.

– Pазвяжи-ка его, – велел Аржанов Федьке.

Тот в сомнении покачал головой:

– А может, не стоит, господин капитан?

Его сомнения были понятны: Ленька бился как безумный, бессвязно вопя:

– Куда ты ее заточил? На что обрек? Будь ты проклят, убийца! Я тебе жилы перерву!

– Давай, давай, развязывай, – усмехнулся Аржанов и опять приблизился к клетке.

Мишка, доселе беспокойно метавшийся из угла в угол, зарычал, забился, но Аржанов даже не посмотрел в его сторону. Взгляд его был прикован к Алене.

Качнув головой, словно недоумевая, он тихо спросил:

– Так это ты была?

Алена чуть кивнула, и Аржанов опять покачал головой:

– То-то мне казалось, будто я тебя всю жизнь знаю и всю жизнь ищу. Нашел все-таки!

Резко повернувшись, он вздернул с земли Леньку, который никак не мог совладать с замлевшими руками и ногами.

– Молчи! – сказал Аржанов грозно, глядя в его обессмыслившиеся от ненависти глаза. – Не виновен я в том, что ты на меня возводишь! Да, обрек меня Никодим на страх и муку, но… знаешь ли ты, что, когда отец к нему явился свое добро забирать, померла со страху жена Никодимова, а она была брюхата? И дитяти он лишился. Вот и посадил меня на цепь, сказав, что отпустит, лишь когда я отца прокляну. Ведь тот посулил Никодиму, что его дети станут ему проклятья слать, а у него больше детей не было… Но и от меня он проклятий родному отцу не дождался. Когда вы меня спасли, я чуть живой в дом графа Богданова приполз. Это был побратим батюшкин, еще с дальних лет. Он меня к жизни вернул, отцом стал мне. Порывался я к Никодиму наведаться, не скрою, а потом подумал: разве я господь бог, чтобы карать или миловать за долги чужие? Все, квиты мой отец с Никодимом – не мне мешаться в их счеты! Только и оставил себе в память об том звено от цепи. А зла – не оставил! Веришь ли? – с мольбой посмотрел Аржанов на Алену, и она улыбнулась в ответ: да.

– Но сейчас не обо мне речь, – приободрился Егор. – Послушай Алену и сделай все так, как она скажет.

И, не выпуская Леньку из рук, Аржанов близко присунул его к решетке.

Алена не могла сдержать и слез и смеха, увидав, какое ошалелое у Леньки лицо. То, что он увидел, услышал, узнал, было для него с лишком, с избытком! Пришлось несколько раз повторить его имя, прежде чем Алена увидела в налитых кровью глазах проблеск понимания, однако тем временем Егор потерял терпение:

– Федька! Стань здесь, тоже слушай, что Аленушка говорить станет, да запоминай слово в слово, чтоб все в точности выполнить, а то я боюсь, у этого остолопа память дырявая.

– Ничего! Как-нибудь память на твою рожу сквозь эти дырки не выпала! – огрызнулся Ленька. – Говори, Алена, все сделаю.

Алена облегченно вздохнула.

– Поди сейчас в батюшкин дом и первым делом печку затопи да чугун воды поставь. Чугунок не большой бери, не маленький, а средний и наливай не доверху, чуть больше половины. Вода пока закипит, ты иди в комнаты и горку открой. Там мешочки. Синий тебе надобен, да красный, да дикий – это с нижней полки, да два черных, что на верхней полке стоят, один с левого краю, другой с правого. Запомнил? Повтори!

Бесполезно было перечислять Леньке названия трав: он все равно не отличит одну от другой, тем паче – сухими, блеклыми. Довольно, ежели запомнит, где они лежат.

Ленька, а за ним и рыжий Федор повторили.

– Хорошо, – кивнула Алена и мимолетно улыбнулась Мишке, который сел у ее ног и со вниманием заглядывал в лицо, шевеля губами, словно тоже повторял.

– Господи всеблагий… – пробормотал, не веря глазам, Ленька, однако Аржанов чувствительно ткнул его в бок, и Ленька, зло оскалившись, кивнул Алене: – Говори, слушаю.

– Из черных мешочков ты по две горсти возьмешь, а из прочих – по три. Только потом опять завяжи все накрепко веревочками, чтобы дух не выветрился. Траву всыпь в кипучую воду, размешай, да пускай она покипит, пока на два пальца не выкипит. Это недолго, ты следи. Потом… потом сними чугунок с печи, закутай в какие ни есть тулупы и во все, что только найдешь теплого, и пускай он не менее часу пропарится. Затем перелей зелье осторожненько в горшок, чтобы осадок не взболтать, и неси скорее сюда, пока оно теплое. И вот что еще! Меду, меду туда положи ложки четыре, а то и пять, да ложки чтоб побольше были. Ну, с богом, Ленечка!

Алена перевела дыхание – и схватилась за щеки, вспомнив самое главное:

– Стерегись там! Пускай с тобой солдаты пойдут. Вчера меня в батюшкином доме Ульяна ждала, а ведь она и есть всему виновница!

– Ульяна?! – Ленька так и кинулся на решетку. – Не может быть! Да ведь…

– После про Ульяну, – с усилием оторвал его руки от прутьев Аржанов. – После! Сейчас первое дело – Алену вызволить. Федька! Возьми с собой еще двоих для охраны да не своди глаз с этого… зна-ха-ря, пока дело не сделает! Шагу ему в сторону ступить не давай!

Рыжий Федор хохотнул – и уволок за собой Леньку.

Алена села, где стояла, – снова навалилась слабость. Мишка тотчас устроился возле, взял край ее пояса и принялся вертеть его, близко поднося к глазам.

Алена поглядела на Аржанова. Надо бы рассказать про Ульяну… неведомо ведь, чем все кончится, успеет ли Ленька с зельем, или раньше проблески человечности в Мишке угаснут столь же внезапно, как и вспыхнули? Это может случиться в любое мгновение, внезапно: смерть не берет на себя труд предупреждать дважды!

А если Алена погибнет, Ульяна уж непременно отопрется от всех обвинений и подозрений. Правда, Ленька узнает криворотого Маркела, но этого мало, мало! И только Алена может открыть всю правду о ее преступлении, только она заставит Ульяну сознаться!

Мысль мелькнула у нее: острая, неожиданная, опасная… Алена обернулась к Егору – и вдруг он проговорил то, что едва пришло ей в голову:

– Если эта Ульяна замыслила твою гибель и увидит, что ничего не вышло, как думаешь: проговорится она от злости? Выдаст себя?

– Hе знаю, – призналась Алена. – Не знаю…

– Hадо попытаться, – твердо сказал Аржанов – и канул в толпу.

Ужас, который испытала Алена, лишившись его присутствия, был сравним только с тем страхом, который нахлынул на нее, когда она очутилась ночью в клетке. И в то же мгновение Аржанов вновь очутился рядом, вгляделся в ее помертвелое лицо:

– Нет, нет, я здесь. Здесь буду, не уйду! А Ульяну сейчас приведут. Я велел ничего ей не говорить, ни слова. Сейчас, уже скоро…

Алена молча кивнула, а Мишка сердито заворчал.

И Аржанов, и Алена за делами да разговорами как-то даже позабыли про него, а между тем ему явно надоела суета вокруг его добычи – этой забавы, которая так пришлась ему по вкусу. Поэтому он бросил угрожающий взгляд на Аржанова, схватил Алену за руку, оттянул в угол и сел там, крепко обнимая ее.

Лицо Аржанова… она только раз глянула на него и отвела взор. Все ее прежние страхи и стыдные опасения отразились сейчас на нем – но, словно поняв, что выражение его лица еще усиливает страх Алены, Егор стиснул зубы, зажмурился, а когда открыл глаза, то выглядел уже почти спокойным, разве что был очень бледен, и губы побелели, да пальцы, судорожно стиснувшие прутья, выдавали владевшее им напряжение.