— Лаура прекрасно играет на этом инструменте, — подтвердила Мари, беря подругу за руку. — Она отлично может сыграть роль племянницы госпожи Клери, которая еще в девичестве считалась одной из лучших арфисток Парижа. Ее звали тогда мадемуазель Дюверже. Я помню, как в 1791 году ее увенчали лавровым венком за исполнение сонат Иоганна Кристиана Баха (Речь идет о самом младшем сыне великого Иоганна Себастьяна Баха, сочинявшем музыку для арфы и оркестра.). Королева обожает игру на арфе, она и сама неплохо играет. Королеве нравилось слушать игру мадам Клери.

— Что ж, я с радостью встречусь с одной из великих исполнительниц, — Лаура встала. — Сегодня вторник, так что, полагаю, завтра мне следует отправиться в Жювизи.

— Да. Дево вас проводит.

— А почему не я? — запротестовал Питу. — Мне кажется, я заслужил ваше доверие?!

— Я в этом не сомневаюсь, но не стоит монополизировать это право. Должна вам напомнить, что в вашей секции Национальной гвардии вы теперь на плохом счету. И, наконец, Дево знаком с госпожой Клери, а вы нет!

— Иными словами, мне остается только умолкнуть. Увы, мисс Лаура! А мне так понравилось путешествовать с вами!

В четверг Лаура вышла из дилижанса из Этампа вместе с госпожой Клери, маленькой женщиной лет сорока со светло-русыми волосами и крупным носом. Уголки ее пухлых губ были чуть приподняты, и поэтому казалось, что госпожа Клери всегда готова улыбнуться.

Обе женщины были одеты весьма скромно и почти одинаково — серые шерстяные платья, платок на шее повязан так высоко, что почти скрывал нижнюю часть лица, чепцы из тонкого полотна, скрывавшие волосы, и черные накидки с капюшоном. Лаура несла два мешка, а ее спутница — большую корзину.

Было холодно и сухо. Женщины шли быстрым шагом, чтобы согреться. Они дошли до улицы Тампль, откуда входили во дворец великого приора, превращенный в казарму, а потом, минуя несколько отсеков, добирались до большой башни. Башню защищала новая стена, строительство которой закончили только в конце сентября. В стене была дверь, через которую посетитель попадал во внутренний двор, засаженный каштанами. В центре двора высилась зловещая главная башня ордена тамплиеров.

Пока они проходили все препятствия — часового на улице Тампль, центральный двор, где стояли пушки и где стражник проверял пропуска, выписанные на имя Клери Луизы и Дюверже Агаты (по этому пропуску попадала в Тампль госпожа де Бомон), — у Лауры гулко стучало сердце. Потом они быстро прошли по дворцу, где в салоне Четырех зеркал ребенком играл на клавесине Моцарт. Теперь салон занимали солдаты, и он уже потерял свое былое великолепие, выглядел запущенным и грязным. Появление двух женщин вызвало шквал шуточек и непристойных предложений, но женщины остались безучастны. Госпожа Клери была женщиной сильной, а Лауру закалило пребывание среди прусских солдат.

Наконец они миновали дверь в стене, и перед ними предстала главная башня. Лауре вдруг показалось, что она стоит перед чудовищем, о котором рассказывают легенды, неким людоедом, поглотившим всю королевскую семью и не собиравшимся ее отпускать. С первого взгляда башня стала ее врагом. Молодая женщина подумала, что де Бац был прав, когда говорил ей, что жизнь не стоит отдавать просто так. Ее жизнь могла понадобиться принцессе Марии-Терезии. Только об этом теперь следовало думать Лауре, и у нее на сердце стало легче. Твердым шагом она переступила порог низкой и узкой двери, явно охраняемой, которая вела к лестнице в одной из башен и к так называемому залу совета с низким потолком, где собирались представители муниципалитета. Дневной свет едва проникал сюда сквозь зарешеченные окна, прикрытые снаружи еще и деревянными щитами. Поэтому большую часть дня в зале горели свечи. В спертом воздухе пахло плесенью и остывшим воском.

Стража приветствовала госпожу Клери довольно добродушно. Ее здесь знали, и она всегда была любезна и приветлива. Женщины водрузили мешки и корзину на большой стол для проверки содержимого.

Среди тех, кто осуществлял досмотр, был человек, незнакомый госпоже Клери — худой мужчина маленького роста, с желтушным цветом лица, с бородавкой на носу и плохими зубами. Он отошел в сторону, чтобы проверить пропуска. Рассматривая представленные документы, он все время поглядывал на Лауру, а потом подошел к ней.

— Скажи-ка, гражданка, ты сестра гражданки Клери? У вас что, были разные отцы?

Лаура ответила шепотом, как научил ее де Бац:

— Я не сестра ей, а племянница. Агата Дюверже моя мать, и она заболела.

— Я бы сказал, что и ты нездорова. Ты не можешь говорить громче?

Молодая женщина указала на свою шею. Под тонкой косынкой на шее был плотный мягкий шарф.

— Это правда, я тоже болела… И потеряла голос.

— Досадно. Но я все же хотел бы получить ответ на свой вопрос — почему ты пользуешься пропуском, который тебе не принадлежит?

Оставив стражу рыться в вещах, Луиза бросилась на помощь своей спутнице.

— Ты видел, сколько мне приходится тащить из Жювизи сюда, а потом обратно? Я же не могу донести это все одна, гражданин. Ты же должен понять. И потом, я прихожу всего лишь раз в неделю, а на оформление пропуска требуется время.

— Ты могла бы перебраться поближе, только и всего. А это что еще такое?

Он ринулся к столу, увидев шашечницу, которую один из его коллег только что достал из мешка.

— Это шашки, — ответил тот.

— Мой муж передал мне шашки, чтобы я отдала их починить.

— Ими пользуется Капет, я полагаю?

— Разумеется. Этого ему никто не запрещал.

Мужчина злобно посмотрел на госпожу Клери и рявкнул:

— Может, и так, но только мне эта коробка, прогулявшаяся по всему Парижу, кажется подозрительной. Давайте-ка, ломайте шашечницу. Я посмотрю, не спрятана ли где записка.

— Но гражданин Марино, ею ведь нельзя будет пользоваться, — подал голос один из стражников помоложе.

— Почему? Потом можно все приклеить обратно, а если ничего не получится, значит, капет обойдется без шашек, вот и все!

В это время появился Жан-Батист Клери. Под мышкой он нес большой сверток с бельем. Марино немедленно набросился на него:

— Скажи-ка, гражданин, ведь только твоей жене и твоей свояченице разрешили тебя навещать, а не всей семье, верно?

— Агата заболела, — поспешила объяснить госпожа Клери, — и я попросила нашу племянницу…

Совершенно спокойно Клери, светловолосый мужчина с маловыразительным лицом, ответил:

— Ты правильно поступила, жена… — И тут он увидел, как в воздух летят маленькие деревянные квадратики, и разом потерял все свое спокойствие. — Моя шашечница!

— Ты что орешь?! Скажи спасибо, если тебе ее вообще вернут.

Без возражений, понимая всю их бесполезность, Клери подошел к жене и «племяннице» и поцеловал их. Затем из одного из глубоких карманов он достал два украшения из золота и эмали и положил их на стол. Свет свечей ласково коснулся их, и Лаура вздрогнула.

— Вот то, что вы просили, — устало сказал Клери, обращаясь к Марино.

Это был крест ордена Людовика Святого на огненно-красной ленте и знак ордена Золотого руна. Но он не имел ничего общего с орденом Золотого руна Людовика XV. В центре знака располагался небольших размеров сапфир. Марино набросился на них со злорадной ухмылкой.

— Отлично! Капет теперь стал таким же, как и, все мы! Без этих штучек и регалий. Стыдоба, что ему вообще до сих пор разрешали оставить эти цацки. Теперь без них ему будет спокойнее. А мы их продадим и получим много денег!

В это мгновение произошло неожиданное. Дверь башни снова отворилась, пропуская Людовика XVI и его семью, возвращавшихся с ежедневной прогулки по «саду». Все повернулись к ним, и Лауре пришлось схватиться за стол, чтобы не присесть в почтительном реверансе. И это усилие отразилось на ее лице гримасой боли. Вошедшие женщины заметили это. Королева и Мадам Елизавета наклонили головы, пытаясь спрятать улыбку, а Мария-Терезия в своем неведении открыто улыбнулась другу, которого она так неожиданно увидела. Этого пустяка хватило, чтобы гражданин Марино снова зашелся в приступе гнева: